Читать интересную книгу Чистая сила - Михаил Иманов

Усевшись напротив старика, он шапочку небрежно бросил на стол, а стек аккуратно положил рядом и стал медленно перекатывать его пальцами.

— Ну что ж, бесценный Владимир Федорович, — проговорил он, закидывая ногу за ногу и заводя руку за спинку стула. — Время расчета — посчитаемся?!

— Прошу вас вести себя прилично, — быстро сказал старик, впрочем, довольно сдержанно. — Иначе я не буду с вами говорить и вам придется уйти.

— Ну что вы, — протянул Ванокин. — Что за детские фантазии: и говорить вы будете, и уйти я никуда не уйду. Что за фантазии! И разве это в вашей воле? Нет, бесценный Владимир Федорович, я вас об аудиенции только из приличия известил, а разрешения не спрашивал. Я вам совсем не нужен для разговора, но вы, вы мне очень нужны, и не только для разговора. Если же вы будете благоразумны, на что я надеюсь, сочувствуя вашему нездоровью, то разговор наш может быть коротким. Подумайте, что здоровье — бесценный дар. И в ваших летах о нем следует заботиться особо.

— Оставьте мое здоровье в покое! — резко воскликнул старик.

— Вот именно, — так же развязно продолжил Ванокин, — об этом я и пекусь, о том, чтобы и вы и здоровье ваше оставались в покое. Потому и призываю вас проявить благоразумие.

— Что вы хотите?

— Как — разве вам это неизвестно?! Ну, вы даете, доложу вам.

— Говорите, что вы хотите от меня, или… уходите.

Последнее старик выговорил тяжело и прерывисто дыша.

— Как все-таки вам вредно нервничать в вашем возрасте, — проговорил Ванокин, качая головой. — Так и до беды недалеко. Но я и это предусмотрел. Вот — оцените!

При этих словах Ванокин полез в карман брюк и достал пузырек; судя по всему, это было «сердечное». Он поставил пузырек на стол перед собой и, вытянув указательный палец, стал его подталкивать к старику, как в игре, стараясь вести по прямой. Доведя до центра, меж собой и стариком, Ванокин отдернул палец и сказал:

— Вот.

— Я прошу вас говорить, — слабо сказал старик, намеренно не глядя на пузырек.

— Говорить? Будем и говорить. Только я вас хотел еще спросить: как это вы, при своем некрепком здоровье и зная, скажем, неблагоприятное к вам отношение с моей стороны, решились встретиться со мной один на один? Опрометчиво, не правда ли?

Он подождал ответа старика, но Никонов молчал, глядя в стол перед собой, и Ванокин продолжил:

— Впрочем, это только говорит о вашей смелости…

— Мне нечего бояться, — вдруг перебил его старик.

— Говорит о вашей смелости, — повторил Ванокин, словно не услышав слов старика. — Или, в чем я все-таки очень сомневаюсь, о чистой вашей душе.

— Я вас прошу! — старик коротко ударил кулаком по столу.

— Хорошо, хорошо, — Ванокин поднял руки перед собой, как бы прикрываясь ими. — Будем считать, что вступление окончено, — и уже другим тоном, жестким и деловым, он сказал: — Я пришел за своей долей.

— У меня нет вашей доли, — тоже жестко проговорил старик, сделав ударение на «вашей».

— Я беру у вас только часть, тогда как мог требовать все, — спокойно сказал Ванокин. — И вы знаете почему. Напомню вам, что по уговору с моей матерью все деньги, которые вы оставили у нее и из которых, замечу вам, даже в самые трудные дни она не взяла ни копейки, в случае вашей смерти оставались за ней.

— Я не оставлял никаких денег!

— Да, да, — согласился Ванокин, — денег вы не оставляли. Простите, я ошибся в определении. Денег вы и в самом деле не оставляли — вы оставили бриллианты. Но я назвал это деньгами только для удобства. И еще потому, что главное достоинство ваших камушков состоит в том, что их легко можно выразить в хрустящих или не очень хрустящих (но не в этом дело) бумажках различного достоинства. Достоинство, как видите, достоинства.

— Они не выражаются в бумажках.

— Да? Вы так считаете? — взявшись обеими руками за край стола, Ванокин перегнулся к старику. — Я это уже слышал: сила, и прочее. Но, — он опять откинулся на спинку стула, — не будем вдаваться в теоретические подробности — ни к чему. Да и бесполезно. Вы, я слышал, философ. Так вот — я совсем наоборот. Я — человек действия. Но не в этом дело. Продолжаю. Я сказал, что в случае вашей смерти. Так вот, я имею достоверное свидетельство этого самого случая.

Он расстегнул верхнюю пуговицу своей жилетной куртки, достал объемистый бумажник, раскрыв и порывшись в нем пальцами, вытянул сложенный вдвое листок, расправил его и, помахав листком в воздухе, протянул его старику:

— Вот оно — свидетельство. Достоверное.

Никонов взял листок в обе руки, долго смотрел в него, потом небрежно его бросил на стол и отодвинул ладонью.

— Можете даже уничтожить, — мягко проговорил Ванокин, — это, как видите, копия. Но есть и оригинал. Вот здесь, — он постучал по бумажнику. — Не сомневайтесь. И обратите внимание на число и шифр. Или — как это называется? — исходные, выходные… Так вот: по известному соглашению, при получении такого свидетельства (для времени войны — «похоронки»)…

— С этим не шутят, — перебил старик.

— А я и не шучу. Я только поясняю, чтобы вам понятнее было. Ну ладно, будем говорить — свидетельство. По получении свидетельства мать стала владелицей денег (простите, ценностей), а вы — вы перестали быть владельцем. И те жалкие гроши, которые вы посылали матери, — буду справедливым — ничего, понимаете вы, ничего не меняют.

— Дальше.

— Пока все. Но учтите, только пока!

Сказав это, Ванокин взял свой стек и легонько хлопнул кусочком кожи по столу.

— Моя мать была женщина простая, и вам легко было ее провести. И она отдала вам ценности, которые уже вам не принадлежали, а принадлежали ей.

— Но я ведь остался жив. Это была ошибка.

— Допускаю. Но примите во внимание вот что: с того самого дня, когда она получила извещение о вашей смерти, она стала полноправной владелицей и могла спокойно пустить ваши — то есть уже свои — ценности в оборот. Ваше же замечательное воскресение могло застать ценности — а прошло около года, если мне не изменяет память, — уже не в такой целости. Короче говоря, допустим, что она потратила половину. Вы допускаете, что такое могло случиться?

— Нет.

— Отчего же?

— Вам этого не понять. Но они не могли быть разменены. Это не то, что вы думаете, это неразменная… сила.

— Ах, вы опять! Сколько же можно: разменная — неразменная. Все это, советую вам, при себе держите. Это позиция другого, будем говорить, толка. Еще раз повторяю вам, что мать моя была женщина простая. И если бы даже она и хотела бы разменять, то не знала бы, как это делается. В отличие от вас, она за всю свою жизнь не имела дела с ювелирными изделиями.

— Она была лучше вас, — сказал старик, прямо устремив глаза на собеседника.

— Возможно, — тоже не отрывая взгляда от старика, отвечал Ванокин. — Далее определенно лучше. Но ведь и лучше вас. Я думаю, вы с этим спорить не будете? Повторяю, что она была простая женщина, а простым легче быть лучше. Знаете, меньше всяких соблазнов… умственных. Но только она же мне и рассказала обо всем. По простоте. Хотя и эти переводы денежные, загадочные, они тоже обращали внимание… Ну, ладно. Я остановился на том, что она имела полное право потратить часть и только случайно не потратила. Я же хочу, чтобы вы мне вернули мою долю: нашу с матерью, если хотите.

— У меня нет денег, — упрямо сказал старик.

— Это ничего. Я возьму и камушками. Хотя лучше бы деньгами, чтобы не возиться.

— У меня нет «камушков».

— Ну, хорошо. Испытывая собственное терпение, я поставлю вопрос в более близкой для вас… Мне нужна часть, так сказать, силы. Ну что — так вас устраивает?

— Нет.

— Ага, значит — нет?

— Нет.

— Хорошо, — он опять приподнял стек и хлопнул им по столу. — Хорошо, я другого от вас и не ожидал. Но — буду последовательным. Я хотел, чтобы мы поладили полюбовно, то есть без осложнений. Тем более — ваше состояние… Но — вы сами отказались и сами себе тем вредите. Что ж — я сделал все, что мог. Больше я ничего сделать для вас не в силах. Буду говорить по-другому. Но смотрите…

— Что вы имеете в виду! — сказал старик и всем телом подался назад.

— Не бойтесь. Пока — я подчеркиваю — я еще не буду применять, — здесь он хмыкнул, — силу. Физическую, разумеется. Мне бы не хотелось до этого доводить. Пока. У меня имеются многие доказательства. Они тоже кое-что стоят, тем более что я затратил на них много труда. Начину по порядку. Итак: жила-была женщина по имени Марина. В то примечательное время она была молодой и красивой. И с этой женщиной вы…

— Это знаете как называется! — перебил его старик.

— Конечно, знаю, — невозмутимо отвечал Ванокин, — это называется шантажом. Мне нечего притворяться, я называю вещи своими именами. Что поделаешь, если нет другого средства взять свое. Поймите это — свое! Продолжаю. У вас с этой женщиной случился роман. То есть это у вас был роман, а она любила вас искренне. И вот, в один прекрасный момент вы попадаете в трудное положение. В очень трудное положение. А в военное время положение это могло стоить вам жизни. Свободы уж во всяком случае. И тогда, как видно, руководствуясь высшими соображениями (полагаю, что и тогда вы любили о высоком помечтать), вы попросту предали свою любовницу…