Оно хоть и легкое, но неудобоносимое. Значит, точно не от Бога.
А рыженькая и танцует хорошо… и что-то знает. На невесту поглядывает, губами шевелит, будто сказать хочет. Потом все же передумала. Спрашивать — не время и не место, раз решила не говорить, значит, и не скажет. А вот с Герарди поделиться нужно, он все равно к апартаментам вдовствующей королевы подходы ищет.
А может и секрета никакого нет, а за этой Карлоттой просто по-другому ухаживать следует.
Господь милостив, ну, иногда бывает милостив: едва кончился второй танец, гальярда, и Мигель с Анной вернулись на прежнее место, подошла какая-то незнакомая дама, судя по цветам — фрейлина королевы Маргариты.
— Вас зовет к себе Ее Величество, — это Анне и Карлотте.
Наконец-то передохнем, оба. Хотя с девицей Руссильон Мигель бы с удовольствием танцевал до самого утра. Как она гальярду выплясывает, душа поет… не хуже сестры герцога, а монне Лукреции в танцах равных нет.
— Если уж так необходимо было сватать за вас фрейлину королевы Марии, то почему не Анну… а еще лучше — ее соседку. Такая тихая девица…
Конечно, не Мигелю жениться — но Его Светлости-то что, одна церемония и сколько-то супружеского долга, а справляться с этим ураганом в юбке придется свите…
— Мигель… — едва заметно вздыхает Чезаре. — Я женюсь на той даме, которую выбрал мой отец. Все было решено еще зимой. Они с Его Величеством два десятка кандидаток перебрали, пока на ком-то сошлись — чтобы и род, и земли, и ненужной родни не было. Если они снова примутся выбирать, Марсель в землю уйти успеет. А та спутница — ты не узнал, кто она?
— Нет, я даже не знаю, как ее зовут.
— Шарлотта Рутвен, — улыбается Чезаре. — Это каледонский знатный род. Ее старший брат был первым мужем Жанны Армориканской.
— Сестра первого мужа будущей королевы… долго выговаривать.
— Не думаю, что нам придется часто видеться, — пожимает плечами герцог.
..Беспокоится. Наверное, Санчу вспоминает. Думает, что теперь его будут пытаться использовать не одна, а две ненасытные дамы. Надо будет потом поговорить с ним, чтобы он от Санчи меньше шарахался. Брата жалко… но Гай прав, если не будет этой причины жаловаться и чувствовать себя несчастным, Хофре найдет другую. Если Карлотта смотрит в тот же лес, не страшно. Это все вообще не очень важно. Девушка шумит и показывает характер, но если бы она была не согласна на брак, она бы давно сказала. У опекуна нет права выдавать ее замуж против воли. Земли хорошие, союз выгодный, невеста согласна. Какая разница — кто? В обиду я ее не дам, а развлекается пусть, как хочет. Хоть в Роме, хоть, если ей это больше нравится, здесь. Она — это удобно — сирота, ничьей руки, кроме моей, над ней не будет. Найдем способ устроиться…
— И если я правильно помню, что говорил Агапито о ее родне, то это не так уж плохо. Как ты считаешь, что нужно сделать, чтобы приобрести славу первых бандитов… в Каледонии?
— Даже и не представляю, — смеется Мигель. — Но вы можете спросить у каледонцев. Вот, например, один из них…
— Я не думаю, что этот вопрос стоит задавать. Граф может счесть его покушением на его собственную репутацию в этой области.
Де Корелла поворачивает голову к Чезаре, не верит своим глазам, опять смотрит на Хейлза, стоящего шагах в пяти в обществе здоровенного светловолосого детины, вновь переводит взгляд на Его Светлость. Что еще за чертовщина?..
— Мой герцог, позвольте вопрос?
— Конечно.
— Этот каледонский граф уже успел у вас что-то похитить?
— Не знаю. Вернее, — герцог наклоняет голову, прислушивается. — вернее, не уверен.
Мигель не припоминает, не может припомнить, чтобы Чезаре смотрел на кого-нибудь с таким выражением лица. За все девять лет, немалый срок. Что случилось, что могло вообще случиться — первый раз встретились сегодня, ни словом не перемолвились… а гримаса у герцога — он с подобным видом даже рассказы о похождениях покойного Хуана не выслушивал.
— Может быть, загвоздка вовсе не в нем. Просто меня даже от того зеркала так не отталкивало. Впрочем, это и неважно. Общих дел у нас нет.
— Мы уже можем уйти, — напоминает Мигель, вспомнив, о каком зеркале речь. Пожалуй, на сегодня хватит: подъем спозаранку, считай, для другого человека — до первой зари, потом это пиршество, девица Лезиньян, что-то там с коннетаблем…
— Но нам лучше не делать это первыми… подождем еще немного — и пойдем.
Толедцу очень не нравится, что парочка напротив — Хейлз и аурелианец — беседуя, посматривают на него с герцогом. Несложно догадаться, кого именно обсуждают. Затевать ссору на королевском приеме — не лучшая мысль, но уж очень соблазнительная. Мигель внимательно рассматривает обоих.
Спутник Хейлза… видимо, это сын коннетабля. Не перепутаешь, похож и на мать, и на отца. Приятный молодой человек с открытым лицом. А каледонец — сразу видно, хитрая бестия. Тоже светловолосый, чуть в рыжину, правильное длинноватое лицо… а выражение — на пятерых дерзости хватит. Говорят, в Орлеане не только не запрещены, но и в почете случайные стычки между дворянами? Проверить, что ли?
— Не стоит, — говорит Его Светлость. — Если господин Хейлз будет очень мешать, с ним случится какая-нибудь неприятность. Но зачем же огорчать коннетабля?
— Как прикажете, мой герцог, — усмехается Мигель.
И не сразу понимает, что рассердился на двух молодых людей без всякого достойного повода. Тоже мне, беда — разговаривают, а они сами чем занимаются, не тем же, что ли? Но Чезаре… вот же загадочки.
И меня подхватило… Если оно так будет продолжаться, кто-нибудь сломает шею из-за сущей же ерунды. Нет, Чезаре прав, как всегда прав, чем скорее начнется война, тем лучше. И черт уже с ней, с невестой.
5.
Шлем — точно зеркало. Даже лучше чем зеркало, сытый масляный блеск. И кираса блестит, и ремни в порядке, и ножны, и завязки на башмаках… ну и что, что осада. Ну и что, что не первую неделю. У справного солдата всегда все на месте. Наверное, так они входили в Вифлеем.
— Ты владелица мастерской, вдова Луше, вильгельмианка?
— Я Мадлен Матьё, вдова Жозефа Луше, мастер-печатник, христианка. Верую в единого Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. И во единого Иисуса Христа, единородного Сына Божия…
— Хватит, — говорит сержант. Деловито, без злобы. — Забирайте всех.
Никто не сопротивляется, ни работники, ни дети. Молодцы, все запомнили. Все одеты. Тепло. Даже слишком, может быть, но вдруг понадобится потом. В тюрьме сыро, а снять легче, чем надеть. Вещь можно отдать нуждающемуся или обменять на то, что нужно. Деньги тоже есть, спрятаны в тех местах, где, может быть, не станут искать. И еда с собой. Немного, чтобы не отобрали сразу. Мы не в Вифлееме живем, Господи, не в Вифлееме, где даже от Ирода не ждали такой уж беды. Мы живем в Аурелии. Мы верили, что люди не так злы, чтобы запирать под землю тех, кто не сделал им зла. Мы верили. Но не надеялись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});