Обернулся через плечо — просто так, на всякий случай, мало ли, кто и что там, — и увидел вежливо улыбающегося толедского дона, спутника посла. Рядом с ним — фрейлина, сопровождающая Карлотту, и сама Карлотта. Разговор, кажется, всех троих устраивает. Троих, не четверых: сам посол стоит в шаге от компании, внимательно осматривает зал.
Черный бархат, белый шелк, алые рубины. Изысканно, ничего не скажешь.
Одеваться умеет. Говорить умеет. Молчать тоже умеет, даже слишком хорошо. И людей своих — для молодого человека в чужой стране — держит крепко. И чем такой милый юноша Его Величеству не нравится… может тем, что на него самого слишком похож — но разве это плохо? По характеру похож, не по внешности, конечно — Людовику до юного ромея далеко, экое лицо, кожа — как томленые сливки… и как вспомнишь, что говорят об умении этого красавчика владеть мечом, так сразу хочется пригласить его в гости. Аж язык чешется. И Жану полезно было бы посмотреть.
А проходящий мимо Клод Валуа-Ангулем рядом с папским посланником выглядит… пожившим, не без ехидства находит слово де ла Валле. Обидно, наверное, Клоду, если до него, конечно, дошло. Но это вряд ли…
Герцог Беневентский сразу же замечает беглый взгляд коннетабля — как, краем глаза, что ли? — поворачивается, делает полшага вперед. Очень удачно встает — как бы и невесту не бросил, спиной не повернулся, и к Пьеру ближе, расстояние как раз для приятной беседы, но без секретов, в полный голос. Все это, как понимает де ла Валле, не случайность, а выучка, очень хорошая выучка. И это заметно.
— Прекрасный прием, верно, граф?
Но ты бы, конечно, предпочел этому приему полноценный военный совет. Ничего, подпишем договор, и будет на нашей улице праздник.
— Прекрасный. И прекрасный повод для приема.
— Да, повод нас очень радует, — а по виду и не скажешь, то ли радует, то ли огорчает, то ли начисто все равно, то ли, невзирая на всю выучку, ромея что-то иное совершенно не устраивает. «Нас» — это Его Светлость так церемонен, или это он обо всем посольстве сразу? — Я был несколько удивлен, когда мне сообщили, что не все были довольны договором с Альбой.
Корво так мягко и четко выговаривает латинские слова, что коннетабль, который недолюбливает древнюю ромейскую речь, даже не задумывается, верно ли понимает. И отвечать легко, словно каждый день с утра до ночи так и разговаривает. Пьер даже забыл, что с ромеями обычно предпочитает говорить на толедском.
И свою речь посол стелет мягко, и о чужую не спотыкается. Одно слово — бывшее духовное лицо, хотя слово тут, конечно, не одно. Да и в вопросе слоев больше, чем слов.
— Наши отношения с Альбой не так плохи, как ваши с Галлией, но все же бывали достаточно нехороши, чтобы теперь на любой дар из Лондинума в Орлеане смотрели с подозрением — и проверяли, не придется ли сносить ворота, чтобы втащить подарок на площадь.
Кажется, насажал ошибок во фразе, согласовывая между собой ее части. Или это уже мнительность одолела? Черт же разберет… по лицу собеседника об этом догадаться невозможно, и перейти на другой язык он не предлагает. Вежлив.
— Вполне обоснованная осмотрительность. Мы не имеем общих дел с Альбой, но знаем, что альбийская королева — мудрая и рачительная правительница, заботящаяся о благополучии державы. Монарх, ставящий, как ему и подобает, интересы своей страны на первое место, обречен на некоторое недоверие со стороны соседей.
Если перевести это с латыни на аурелианский, а потом с дипломатического на человеческий, то получится «я бы у старой ведьмы и булки не взял, не проверив, нет ли в ней булавок, яда или тайного послания — и не только на вашем месте, но и на своем». Это не просто вежливость, это даже несколько излишняя готовность проявлять понимание. Но это по словам. По голосу, по выражению лица не догадаешься — то ли послу все смертельно осточертело, то ли он совершенно доволен и счастлив. Всем на свете, включая политику Аурелии, Альбы и Константинополя заодно. Точно Его Величество Людовик VIII при жизни двоюродного дядюшки. Сплошная любезность… над ним-то какой дядюшка навис?
— Однако, королевский совет сошелся на том, что нарушение договора обойдется Альбе слишком дорого, а то, что рачительная и мудрая правительница способна сделать в его рамках… мы переживем.
— Я нахожу подобную политику взаимного доверия новой и весьма разумной. У нас многие предпочитают искать гарантий как во времена Аттилы.
Если учитывать, что ближайшая кровная родня альбийской ведьмы — каледонский королевский дом, и что родню эту она мечтает увидеть под землей уже лет этак двадцать, выбор у нас невелик.
— В нашем случае это было бы не только неразумно, но и невозможно, у королевы нет достаточно близкой родни, чьи неприятности не доставили бы ей удовольствия. Впрочем, и в случаях менее запутанных добра от таких гарантий не бывает. Кому как вам не знать. Это же вашего брата пытался взять в заложники покойный король Людовик. Меня там не было, но говорят, шум стоял на тридцать лиг вокруг.
Герцог Беневентский отводит взгляд в сторону, кажется, все-таки приглядывает за невестой. С невестой все в порядке, она с удовольствием болтает с высоким толедцем из свиты, а рыженькая дама заразительно хохочет.
Когда двигаешься, меняется ракурс, а с ним — увиденное. И меняешься ты. Отделяешься от себя-мгновение-назад. Так удобнее проверять принятое решение. Самый простой способ избежать ошибки.
Едва не согласился с коннетаблем. Едва не сказал неправду. Пусть бы это был Хуан. Пусть бы он хоть раз сделал что-то не правильно, нет, но хотя бы весело, красиво, точно, смешно. Правильно… правильно было бы оставить Людовика в его королевском шатре со второй улыбкой от уха до уха. Но дорого. Невозможно дорого, недопустимо. Армия без головы много хуже армии даже с такой головой. На этом сошлись все — и отец, и Гай, и он сам. Не ошиблись.
Хуан не смог бы — весело. Ему не повезло с именем, слишком много вариантов, вот он и не выбрал, чем быть. Это Чезаре хорошо — у него только Гай.
Он едва не солгал, но вовремя повернул голову. Здесь — нельзя. Коннетаблю — нельзя. Де ла Валле в той кампании не участвовал, но ему есть кого спросить. Он очень легко может узнать, как все было на самом деле.
«Честность — лучшая политика» — фыркает Гай.
Особенно, когда ложь невыгодна.
Обратное медленное движение головы, небольшая заминка — и полированная маска из светлого дерева вдруг трескается, лицо оживает…
— Вынужден признаться, что мой покойный брат не повинен в этом бесчестном деянии, — улыбается посол Корво. В янтарных тигриных глазах не блики от свеч — несказанное счастье, через край того счастья… Да. Открыл сказочный герой ларчик, а там не золото и не серебро, а зверь-дракон о шестнадцати головах — и все улыбаются.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});