Читать интересную книгу Ядро ореха. Распад ядра - Лев Аннинский

Но в сфере работы "чистой" и "грязной», "высокой» и "низкой", умственной и физической — есть общая грань, отделяющая труд механический, машинальный, — от труда творческого» требующего участия не рук, ног или рефлексов, а собственно человеческой натуры. Говоря о работе нетворческой, мы, таким обрезом, имеем ввиду не классовые признаки.

Мы не говорим, например» о молодом рабочем, который становится изобретателем. Или о молодом колхознике, который становится селекционером. Или о молодом художнике…

Мы говорим о продавщице в овощной лавке. О кондукторе в автобусе, и контролере в метро. О бухгалтере в конторе. О рабочем, который не может подняться до изобретательства, о колхознике» который не может подняться до агрономии. О художнике, который косит по чужому трафарету. О тысячах и тысячах молодых людей, которые в силу жизненных обстоятельств, или пусть даже по неразвитости способностей, остались на самых рядовых, незаметных постах. В отличие от какого-нибудь службиста прошлого века, которому от рождения была предписана эта, а не другая судьба, и который не представлял себе ничего другого, кроме своей судьбы, — молодой человек с современным кругозором знает, что такое большой мир. Он не может не понимать, что его незаметный пассивный, безликий труд пока что общественно необходим; но он не может не понимать и другого: что это не тот труд, которым способна удовлетвориться развитая человеческая личность.

А если у продавщицы обнаружится талант — певицы? Естественно, она поступит в консерваторию, она перестанет быть продавщицей —

— а на ее место в овощную лавку поступит другая девушка, и все начнется сначала?

Может, автомат разорвет этот заколдованный круг? На месте кондуктора — автомат. На месте продавца — автомат (товар расфасован). На месте контролера — турникет. На месте бухгалтера — открытая касса: рабочие самостоятельно отсчитывают себе зарплату и расписываются в лежащей рядом ведомости…

Мечты, мечты, где ваша сладость…

Как добиваться этого?

Не простым усердием в выполнении таких-то и таких-то обязанностей — нет ничего опаснее слепого усердия, И не простым коллекционированием досужих увлечений — они полезны, но не досуг, а основной труд создает личность Главное: творчески относиться к самому основному своему делу, быть ему хозяином — поднимать свой труд на уровень века, поднимаясь» вырастая вместе с ним.

На любом, даже самом незаметном сегодня посту — найти путь служения идеалу.

Иначе — как жить? Зачем жить?

Знаменательна та решимость, с которой вступала молодежь на свой путь, тот энергический заряд, который она несет в себе, то ощущение готовности к действию, которым проникнут современный молодой герой. Чтобы почувствовать это — достаточно почитать хотя бы поэзию молодых — достаточно вспомнить те аплодисменты, которыми на одном из молодежных вечеров был награжден поэт Станислав Куняев, читавший вот эти свои стихи:

Мои учителя устали.Что ж, им досталось трудновато.Они устали, как детали,по всем законам сопромата,По испытанию на прочность,по испытанию на славу,по испытанию на подлостьони испытаны наславу,Не то, чтобы уже сдаются,Нет, состоят еще при жизни,и все-таки не удаются,как раньше» перенапряженья.Нет, состоят! еще при деле,еще готовы к перепалкам,а все движенья — не пределе,а значит скоро — в переплавку.Они еще в меня не веряти задают мне, что полегче.Они еще меня жалеют.А я уже подставил плечи.

Вобравшая настроения и мысли лучшей части поколения, молодая литература осознает их и возвращает своему поколению, стремясь подтянуться до уровня запросов передовых его представителей и подтянуть до этого уровня всех читающих сверстников. Так складывается самосознание поколения, неотделимое от его литературы. Во всякой случае, без этой новой литературы вряд ли можно было бы сформулировать хоть один пункт в мироощущении человеке, который на всех фронтах жизни готового "подставил плечи" будущему.

Примечание

Написано в 1961 году по заказу пражского журнала «Plamen», где и было опубликовано в переводе на чешский язык. По-русски не публиковалось. Характерная для либеральной эпохи добропорядочная демагогия, под прикрытием которой сделана попытка осмыслить судьбу поколения «последних идеалистов», отрывающихся от официозной идеологической базы.

СУТЬ ПОИСКА

От редакции журнала «Октябрь»:

Между двумя молодыми критиками — Ларисой Крячко и Львом Аннинским— возник спор о путях развития молодого героя современной литературы. Спор этот заинтересовал редакцию «Октября», и она предложила критикам продолжить его на страницах журнала. Состоялся своеобразный диалог; он записан, и мы предлагаем его вниманию наших читателей.

Л. АННИНСКИЙ:

Позвольте мне не начинать с тех частных оценок, которые вы даете молодым литераторам в двух ваших статьях («Октябрь», 1962,№№ 1 и 3), — если я начну с опровержения ваших частных оценок и формулировок, то, боюсь, мы не скоро доберемся до существа дела. Но я сомневаюсь в верности общего вашего взгляда на молодую литературу.

Так, значит, главное, что вас в ней обеспокоило, — поиски себя, мучительные раздумья героя о своем предназначении? И его недоверие к словам, и его смятение, прикрываемое скепсисом, и его нервическое нетерпение в бунте против пошлости?.. Если я правильно понял вас, это вы называете мелочишкой чувств, «пресловутым» самовыражением, обывательским фрондерством, в этом видите возрождение «индивидуализма» и общественную опасность, с этим призываете повести борьбу?

Вы смотрите фактам в лицо. Было ведь время, когда иным критикам все эти «поиски себя» чудились чистой химерой, наваждением, дурным сном, когда, казалось, достаточно было велеть поэту Евтушенко прекратить писать непонятные стихи — и сама собой вернется божья благодать. Вы чувствуете, что положение несколько изменилось. Рядом с Евтушенко вы видите Аксенова и Гладилина? Евсееву и Ахмадулину, Вознесенского и Панкратова (каждый из нас легко продолжит этот список, не так ли?), вы признаете за ними читательский спрос, вы всерьез вынуждены искать всему этому объяснение. Очень хорошо — значит, нам есть ради чего спорить.

Я не согласен с вами в главном. Я не вижу в поисках вышепоименованных молодых авторов отступления к идеализму или мещанству. Я считаю эти поиски неизбежными. Они выражают поколение.

Все, кажется, признают, что решающим в формировании молодого человека нашего времени был 1956 год. Это верно: Двадцатый съезд партии заставил нас резко повзрослеть; повзросление было нелегким — мы оказались самыми младшими из всех, кто мог тогда сознательно относиться к событиям, и, естественно, многие из нас не без юношеского смятения восприняли правду. Только и в этом объяснении надо знать меру: не будем так уж все валить на культ личности, травмировавший молодые души, слава богу, скоро уж десять лет, как живем без культа, пора бы уж молодым душам и очнуться. Если верно, что Двадцатый съезд был первым толчком в самоосознании нового поколения, то дальнейшее его духовное развитие надо и объяснять дальнейшим.

Начну от противного. В своих статьях вы рассуждали о герое, ищущем себя. Я представлю вашему вниманию «антигероя», от которого отталкивается, на которого реагирует так бурно ваш «истерический бунтарь». В прошлом гожу в журнале «Молодая гвардия» был напечатан очерк Е.Гудилина о молодой колхознице, последовательнице Ярослава Чижа. Она никак не могла приступить к выполнению своего обязательства, так как начальство тянуло с механизацией фермы. Не в силах ничего добиться, последовательница Ярослава Чижа решает… сбежать из колхоза. Поднимается скандал, в результате которого районную звезду обеспечивают всем необходимым… Я не вдаюсь тут в существо дела, хотя существо дела должно было, кажется, натолкнуть автора на фельетон об очковтирателях, а не на розовый очерк. Я говорю о концепции человека, о типе героини. Вы думаете, почин родился в ее патриотической груди? Да нет же. Ей спустили указание: «Звонил секретарь райкома комсомола… Просил подготовить тебя к совещанию. Мы договорились с ним, что ты возьмешься откормить… семьдесят поросят… Как, справишься?» «Думаю, что справлюсь»… Ей велели — она берется. Не велели бы — и не задумалась. Не помогли, обидели — бежит. Хватились — радуется. Удары судьбы она приемлет с такой же пассивной кротостью, как подарки. Не сомневайтесь, очерк кончается хорошо: все образуется, и героиня, утопая в розовом сиянии, идет свершать свой подвиг. Но ведь ни одного шага во всей этой истории она не сделала сама, ни единого следа личности нет ни в одном ее поступке!