Вся группа людей, работавших на покрытии — Потудинская Мария Архиповна, Либерман Генриетта Викторовна, Румянцев Гурий Иванович — не покидала рабочие места до тех пор, пока не получили добротную антикоррозийную защиту "изделия". Отдыхали на рабочем месте по очереди в небольшой комнате № 9, питались продуктами, которые приносил из столовой Шальников. Он имел возможность прохода в цех без переодевания. Чай кипятили на рабочем месте.
Полными хозяевами положения в цехе были научные работники. Начальник отделения покрытия А.В. Дубинина была эрудированная, красивая, властолюбивая, лет 35 женщина, несколько капризная, любила, чтобы ее слушали и слушались. Не знаю, какие столкновения у нее состоялись с Шальниковым, но он потребовал, чтобы в отделении она больше не появлялась. Так и вышло. Дубинина участия в покрытии "изделия" № 66 не принимала и в комнате не появлялась.
В июле 1949 года были выпущены, как мы поняли, уже не опытные, а рабочие "изделия". Однако, где-то побывав, эти изделия в скором времени были возвращены в цех и превращены (изрублены) в исходные куски. Вероятно, ученые ошиблись в чем-то, иначе первый атомный взрыв должен был состояться в июле 1949 года.
Я не видел, как увозили первые "изделия" № 66, а вернули их в цех рано утром, чуть стало светать. К цеху подъехало около десятка легковых автомобилей. Я был старшим по смене, в которой работали также Сесин Г.А. и Дербышев Г.А. Из автомобилей вышла группа из 10–12 генералов. Мне и до этого доводилось видеть людей в генеральских формах: Ванникова Б.Л. - генерал-полковника, Завенягина А.П. - генерал-лейтенанта, Мешика — генерал-лейтенанта, Ткаченко И.М. - генерал-лейтенанта, Музрукова Б.Г. - генерал-майора. Все они часто бывали на рабочих местах прессового участка, всех их я знал в лицо. Но это были, за исключением Музрукова, новые для меня генералы. С ними приехал и начальник нашего хозяйства Захар Петрович Лысенко.
Мне мало приходилось сталкиваться с Лысенко, он редко бывал в нашем цехе, отделении, слыл матершинником, любил орать на людей, с технологией, думается, не дружил, матом и криком боролся за чистоту. В нашем прессовом отделении, в присутствии культурнейших людей А.А. Боч-вара, Ю.Б. Харитона и других, Лысенко, естественно, чувствовал себя не в своей тарелке.
Итак, вся группа с двумя контейнерами, каждый из которых несли по два генерала, направилась в нашу комнату 19. Спросили старшего, чувствовалось, что Музруков — директор комбината, не был в этой группе главным. Я назвал свою фамилию. Спросили, догадываюсь ли я, что находится в контейнерах. Я ответил, да, догадываюсь. Мне приказали контейнеры вскрыть и "изделия" изрубить так, чтобы нельзя было определить их начальную форму. Я замялся с ответом, так как у нас к тому времени был введен определенный порядок приема и сдачи спецпродукции — так тогда назывался плутоний, а затем и уран, 1-й и 2-й продукт. Лысенко расценил мою заминку, видимо, по-другому, и тут же агрессивно подскочил ко мне. Однако Музруков, как всегда, спокойным и невозмутимым голосом спросил, в чем дело? Я рассказал о только что введенной у нас инструкции, регламентирующей обращение со спецпродуктом, который должен быть на учете у ответственного хранителя цеха. Только у него я имею право взять и только ему сдать продукцию. Музруков спросил, знаю ли я, где живет этот хранитель. Я назвал адрес и фамилию. Это был Бурлаков Владимир Иванович, жили мы с ним в одном доме в Татыше, вместе сюда приехали, вместе были на практике в НИИ-9 и вместе работали. На Лысенко только глянули и он, сжавшись, словно побитый, выбежал из комнаты. Через 10–15 минут прямо без переодевания привезли в цех сонного Бурлакова, который не мог понять, что требует от него нервозный Лысенко. Я пояснил: "Володя, я извлеку из контейнеров "изделия", ты их примешь по журналу и сдашь мне, я их изрублю зубилом, а ты потом уложишь куски в свои контейнеры и закроешь в сейф". Около комнаты, где стояли сейфы с продукцией, был круглосуточный офицерский пост.
Вот так и состоялось возвращение "изделий 66" на место их изготовления, так оберегался секрет их формы. В дальнейшем "изделия" из цеха куда-то еще долго возил уполномоченный Совета Министров СССР, генерал-лейтенант Иван Максимович Ткаченко. При этом по дороге от завода через поселок Татыш до поворота на Озфю выставлялись солдатские посты на расстоянии видимости друг друга, а легковой автомобиль сопровождался грузовиком с вооруженными солдатами.
После этого очень срочно стали изготавливаться новые, больших размеров прессформы, аппараты, печи, всевозможные приспособления по образцу и подобию меньших размеров.
Слабым местом у нас был узел крепления термопар в гнездах прессформы. Они крепились случайной пружинной проволокой, пружина крепления амортизировала и термопары отходили от нужных точек соприкосновения, что приводило к неточным измерениям температур. Однажды мною случайно был найден кусок мягкой проволоки, которая, как мне показалось, лучше бы подошла для крепления термопар. Я показал эту проволоку научному руководителю Самойлову Андрею Григорьевичу — и предложил ее для закрепления термопар. Самойлов одобрил мое предложение, и я, собрав с этой проволокой пресс-форму, согласно техпроцессу провел "тренировку" всей сборки. После вскрытия аппарата и увиденного там на меня напал страх за содеянное: вся внутренняя поверхность крышки аппарата, особенно в местах ее охлаждения водой с целью предохранения от температурных разрушений резиновой прокладки, была покрыта тонким слоем блестящего металла. Проволока эта оказалась цинковой, при высокой температуре и вакууме произошла возгонка и конденсация паров цинка в холодных местах. Все смотрели на меня, я смотрел на А.Г. Самойлова, ища у него защиты и поддержки. Спас меня от беды, а возможно и от тюрьмы Юлий Борисович Харитон. Он заметил всем присутствующим, что хорошо, что это была только "тренировка" сборки и не было "изделия", впредь всем наука.
После этого все применяемые материалы должны были иметь сертификат. Я из виноватого стал даже как бы героем случившегося, надо мной потом долго подшучивали.
В августе 1949 года цех выпустил рабочую продукцию, назову ее номером 92, которая после испытания, всколыхнувшего весь мир, долгое время являлась серийной. Убежденный сторонник изготовления "изделия" методом кокильного литья доктор технических наук Евгений Степанович Иванов предлагал отказаться от кускового прессования, на что получал твердый отказ Бориса Львовича Ванникова, который уверял, что повышению КПД "изделия" способствует взаимодействие маленьких кусочков, спрессованных в моноблок. Август 1949 года является наиболее правильной датой рождения завода 20. Не плутониевый "королек"-уродец породил завод. Считаю, что первый взрыв атомной бомбы и есть день рождения завода!".
В августе 1949 года на заводе "В" были изготовлены полусферы из плутония. Испытание атомной бомбы становилось близкой реальностью.
Глава 40
ИСПЫТАНИЕ
К началу июня 1949 года в Арзамасе-16 завершилась отработка элементов конструкции первой атомной бомбы. Одновременно в Челябинске-40 было накоплено необходимое количество металлического плутония. Там же изготовили детали основного заряда. Остался последний этап разработки атомной бомбы — ее испытание на полигоне.
Незадолго до первого взрыва Сталин в присутствии Берии и Курчатова заслушал доклады руководителей основных работ о подготовке к испытаниям. Специалисты приглашались в кабинет по одному, и Сталин внимательно выслушивал каждого. Первое сообщение сделал Курчатов, затем Харитон. Сталин спросил Харитона: "Нельзя ли вместо одной бомбы из имеющегося для заряда количества плутония сделать две, хотя и более слабые? Чтобы одна оставалась в запасе".
Харитон, имея в виду, что наработанное количество плутония как раз соответствует заряду, изготавливаемому по американской схеме, и излишний риск недопустим, ответил отрицательно.
Во время доклада, вопреки легенде, никаких показов плутониевого шарика Сталину не было. С места своего изготовления в Челябинске-40 плутониевый шарик был доставлен сначала в Арзамас-16, а затем на семипалатинский полигон. Красивая легенда сложилась в аппарате Берии, где приведенный эпизод со Сталиным объединили с эпизодом, о котором рассказал А.П. Александров. [167]
Когда в Челябинске-40 он покрывал никелевой пленкой плутониевые полушария для первой бомбы, к нему приехали несколько генералов, стали спрашивать, откуда он взял эти полушария и действительно ли это плутоний, а не железка какая-то. Александров сказал: "Смотрите, он же теплый. Он радиоактивный и сам себя греет". Постепенно их убедил, что это действительно плутоний…
Решение о строительстве ядерного полигона было принято Советом Министров СССР в 1947 году. Выбор площадки для полигона пал на казахстанскую степь в ста двадцати километрах от Семипалатинска. Летом 1947 года началось его строительство военно-строительными частями.