сельского клуба, почему-то перестали приходить в село и матросы с береговой батареи, без которых совсем заскучали местные девчата. А сама батарея в эти дни вдруг как-то ни с того ни с сего вдруг заметно увеличила свою активность. Пушки, спрятанные в гряде серых скал, протянувшихся к песчаной косе левого берега Вилюйки от самого прохода из океана в Авачинскую губу, практически почти не обнаруживали себя даже во время стрельб. После каждого залпа, не говоря уже об одиночных выстрелах, где-то в самой серёдке скального отвеса совсем ненадолго появлялся такой же сероватый разреженный дымок, который тут же рассеивался и исчезал в момент на однотонном фоне скал. Стрельбы зачастили каждую неделю. Стреляли по мишеням, которые чуть ли не на линии горизонта тащили на буксирах военные тральщики, и тогда можно было увидеть рядом с парусиновым макетом «неприятельского» корабля белые всплески океанских вод, потревоженных падающими у цели снарядами. В другой раз старенький двукрылый истребитель тянул высоко над морем на длинном тросе уже конусную мишень, и вокруг неё вспыхивали маленькие дымные облачка от разрывов зенитных снарядов. Однажды случился такой казус: видимо, снарядный осколок перерубил трос, на котором самолёт тащил мишень, и длинный парусиновый мешок тут же сразу скукожился и, хаотично кувыркаясь, упал в море. Неожиданно из какой-то скальной расселины (отец мне рассказывал, что там, рядом с батареей, есть маленькая и всегда спокойная бухточка, но сам я её никогда не видел – просто не было случая побывать там) выскочил небольшой военный катер и резво побежал к упавшей в воду мишени.
Однако чаще всего пушки батареи пристреливали каменистые пляжи бухты Саранной, вполне удобные для высадки возможного вражеского десанта. Тогда тяжёлые болванки снарядов шли высоко над заболоченной долиной Малого Вилюя и падали где-то на ягодниках Малой Саранной у самого подножия гряды высоких и, пожалуй, совсем непроходимых сопок, за которыми была моя маленькая родина – рыбацкий в то время посёлок Новая Тарья и всегда покойно дремала уютная бухта Крашенинникова, которую выбрали для своего постоянного приюта наши славные подводники. Тогда ещё не было никакого режимного военного городка Вилючинска на берегах этой просторной бухты, а на том месте расположился посёлок Советский с рыбацким колхозом имени Сталина.
Но, примерно к середине лета, и эти развлечения для местной детворы вдруг неожиданно для всех нас прекратились. Хотя, по-моему, в это же лето колхоз «Вилюй» где-то сумел приобрести первое самоходное плавсредство – до той поры колхоз их просто не мог иметь и арендовал для своих производственных нужд в государственной МРС (моторно-рыболовная станция), сходной с материковыми МТС, созданными для обслуживания техникой всех земледельческих колхозов на территории Советского Союза. В Вилюе это собственное водоплавающее механическое чудо предстало в облике маленького, пропахшего машинным маслом и бензином вельбота с мотором Л-6, занимавшим чуть ли не треть полезной площади всей посудины. Но, не смотря на этакую свою неказистость, этот моторный вельботик, на бортовых скулах которого красовалось очень близкое нам «рыбное» имя «Окунь», тоже несколько изменил к лучшему нашу сельскую жизнь: к нам теперь чаще стала приходить почта и приезжать кинопередвижка, которые летом стали доставлять на лошадке к Перевалку на северном берегу Большого Вилюя, а оттуда в село уже на моторном вельботе. Второе моторное плавающее средство в собственности рыболовецкого колхоза появилось только через год. Это был построенный в Сероглазке деревянный кавасаки, отличавшийся от одноимённых тресколовных мотоботов только окраской: с какими-то сиреневыми бортами и белой рубкой вместо чёрных бортов и охряной рубки промысловых судов. Это уже было довольно солидное судно, и имя у него было гораздо более звучное: «Максим Горький». Это низко сидящее судёнышко могло свободно заходить по приливу прямо в Вилюйку, маневрируя среди рифов, рассыпанных напротив устья протоки, и доставляя прямо к сельскому магазину на берегу Летника и товары, и пассажиров из города.
Так мы и жили эти летние мирные месяцы 45-го года, довольствуясь порой даже такой вот малой толикой радостей, и совсем не подозревали, что вот-вот эти мирные дни, пусть и на короткий срок, но снова так же неожиданно прервутся…
Фёдор Корнеевич Холенко, отец автора
Олимпиада Даниловна Холенко (Лобова), мама автора
Автор в детстве
Бригада камчатских рыбаков. Слева – бригадир Федор Холенко
В центре – Федор Холенко
4 класс начальной школы с. Вилюй Петропавловского района, автор – предположительно первый справа во втором ряду
«Камчатская правда», 1944 год, письмо рыбаков Сталину
Камчатка с моря
«Камчатская правда» 1944 год о рыбаках
Алексей Гнечко слева и Федор Холенко
Семья Труновых, будущая жена автора Ирина – стоит сзади
Федор и Олимпиада Холенко с родственниками Лобовыми
Автор – справа
С семьей брата отца по матери – Петра Носова, автор стоит
Отец, мама и брат Борис, январь 1958 года
Брат автора Борис Холенко
Виктор Холенко справа вверху, пос. Хрустальный, май 1955 г.
С друзьями
Свадьба у соседей в Лесозаводске, Виктор Холенко на фото первый справа, отец автора Федор Холенко – сидит второй справа
Автор – в центре
10
Утро туманное… Было…
Вряд ли я тогда слышал этот романс, хотя нередко крутил ручку домашнего патефона всего с полутора десятком пластинок в наличии, большинство которых были записи народных песен и оперных арий, но две-три оставшиеся из их общего числа были непременно и с образцами и этого классического камерного жанра. Но этот образ у меня связан только с одним днём в моей жизни – 9 августа 1945 года.
Да, это утро было на редкость тихое и одновременно туманное и солнечное. Скажете, такого не бывает никогда. Но так было. Туман