Читать интересную книгу Ассирийская рукопись - Максимилиан Кравков

А лес вот-вот тронется навстречу лету.

За все свои тридцать четыре года приисковой жизни только две весны провел Ефим Иванович не так, как ему хотелось: когда перешибло однажды ребро на работе случайным взрывом и пришлось отлеживаться в больнице, а потом сидел в колчаковской тюрьме, ожидал расстрела за доставку партизанам боевых припасов.

Все остальные годы он вел твердую линию. Едва на угревах оттаивал снег и просыпались в берлогах медведи, он бросал работу, забирал лоток и ружье и уходил в тайгу. Еще с осени намечал себе место и припасал охотничий провиант. Было это у него вроде запоя. Так пьянил человека весенний лес.

Смотрители приисков знали его и очень ценили как разведчика-одиночку, по следам которого открывалось не одно богатое месторождение. Но завербовать Ефима Ивановича на постоянную работу никак не могли.

В этом году начали раздавать артелям гидравлические установки. Ребята подобрались хорошие и уговорили Ефима Ивановича. Потянуло на новое поглядеть, и он согласился. А теперь — и словом связан, и дело на ум не идет.

Оттого и тоскливо было.

— Нажимай, ребятушки, нажимай! — торопил десятник Бурьянов.

Состарился на золоте этот мужик. Широкий, грузный, имел он огромную силу. Один перетаскивал, бывало, гидравлическую трубу, пудов на двадцать весом.

Жил бобылем и с головой уходил в интересы производства. Рабочие ценили Бурьянова как надежный заслон против разных жизненных напастей.

Случалась неполадка в работе, и опытный Бурьянов скоро отыскивал верный выход. Происходил ли конфликт с начальством, Бурьянов медвежьей своей походкой, вразвалку, отправлялся на объяснение.

Резонно басил, глядя добродушно, и пошевеливал толстыми пальцами, а собеседник смотрел на непреклонное лицо его с черной бородой до ушей и часто уступал.

Шагал сейчас Бурьянов прямо по снегу. До пояса проваливался иной раз. И все ему надо самому доглядеть да ручищей пощупать.

Правильно ли сделано, нет ли какой технической фальши.

— Свой глаз — алмаз, — усмехался он на замечания рабочих, — нажимай, ребята, того гляди, вода пойдет!

Дружно мелькали лопаты, очищали последний снег из четырехкилометровой канавы, по которой пойдет вода, перехваченная в вершинах Джинды.

Вместо того чтобы путаться по извилинам русла, масса воды устремится сюда в прямой и короткий ход. По крутому уклону проплывет сокращенное вдвое расстояние и сильным напором ворвется в бревенчатый бак, установленный вверху косогора. А оттуда, влившись в широкий трубопровод, низвергнется вниз к реке. Там по системе железных труб ударит в машины — тяжелые мониторы, которые будут размывать золотоносную почву долины Джинды.

На участке кипела напряженная, молчаливая работа.

Загорелые и обветренные лица беспокойно обращались к сеявшему капельки небу. У каждого в голове рождалась веселившая и немного пугавшая мысль о близкой воде.

Ударял грубым пальцем в звонкое железо Бурьянов.

— Туже, браток, фланец стяни. Да прокладку просунь — сочиться будет!

И, увязая в снегу, пробирался дальше вниз, к монитору.

От чугунного котла машины отходило длинное поворачивающееся дуло. Монитор был похож на пушку, нацеленную в долину, и вся площадь джиндской гидравлики в этот день походила на боевой участок, ожидающий наступления.

Да и вправду здесь готовился бой. Бой с враждебной природой за золото. Джиндская гидравлика получила от государства свою программу.

Ахнули и заворчали было артельщики, почесывая затылки.

— Где же экую уйму металла добыть, — сомневался один, — вода-то продержится всего две недели. Вот и весь срок работы нашей!

— Товарищи, — горячо возражал инженер, — вы по прошлому году судите, — это неверно! В этом сезоне гидравлика подошла к богатейшему участку Джинды. Просмотрите разведочный план!

Он развернул карту. Изображенная на ней площадь долины была разбита на квадраты, и в центре каждого — разведочный шурф, показывавший, сколько граммов металла содержится в одном кубометре породы.

— Да один только тринадцатый шурф вам даст половину программы, а смоете вы его в два дня!

Лица хмурились несерьезно. Прятали в бороды улыбки. Дело, очевидно, было и прибыльное, и исполнимое.

— Но только смотрите, — предупреждал инженер, — чтобы подготовлено было все, до последнего винтика. Придет вода — поздно будет доделывать, а раз сорветесь — и программа к чертям полетит, и договор лопнет!

Уполномоченный артели Бурьянов подписал соглашение. Это было еще зимой, тогда артель получила кредит. А теперь наступал самый ответственный момент — расплата. Вот поэтому-то у каждого из пятнадцати человек и была единая мысль о воде и программе. Но все-таки меньше всех думал Ефим Иванович.

— Десятник, а я-то что делать буду? — тоскливо допытывался он.

— А вот стой у бака да гляди, чтобы лед либо коряжина какая в трубу не заплыли!

— Так всю смену и торчать?

— А я, что ли, за тебя стану? Понятно, всю смену!

Перекидывались словами на длинной просеке. Один — кряжистый, прочный, как глыба, и Ефим Иванович, стройный, повыше, в ловко перехваченном кушаком азяме. Ветерок шевелил русую его бороду.

— Погляжу я, долго ли вытерпишь, Ефим! — смеялся Бурьянов.

— Пропади ты со своей канавой! — в досаде плюнул Ефим Иванович и взялся за лопату.

Эх, то ли дело с лотком и ружьишком в тайгу ударить!

К ночи зажгли керосиновый фонарь на пробу. В лунном свете его еще чернее сомкнулась тайга, еще острей заточились верхушки пихт.

В дощатом бараке спешно собрали производственное совещание. Обсуждали в последний раз все то, над чем трудились два месяца.

— Шлюзы проверены, вашгерд отконопачен! — докладывал бригадир плотников.

Все внимательно слушали. От взмокшей одежды шел пар. Поднимался едкий туман махорки. Рапортовали и слесари:

— Трубы свинчены, мониторы готовы! Не хватило маленько прокладки, так мы берестой обошлись...

— Почему не хватило?! — возмутился комсомолец Костя. — Управляющий все обещал!

При дружном хохоте Ефим Иванович насмешливо разъяснил:

— Зайцу черт три года хвост сулил, а он и сейчас без хвоста гуляет!

В дверку кто-то вошел. Задние зашевелились. Протиснулся вперед к столу Филатыч. Старый бродяга. Брови лохматые, как у матерого филина, измокшая шинеленка, в руках костыль.

Только что со стана вернулся.

— Джинда пошла, ребятки! Разлилась внизу, что твой океан! Нет больше к нам дороги!

Всю ночь сыпал ровный и теплый дождь. Утром вбежал в барак комсомолец Костя, тряхнул храпевшего на нарах Бурьянова:

— Вода!

Без суматохи выходили из барака.

Каждый знал точно, что ему делать. Уверенно шли к своим местам.

— Не подкачай, ребятушки! — как-то особенно проникновенно напутствовал Бурьянов.

Ефим Иванович с лопатой стоял у бака. И его захватило начало.

Вот, словно из земли, проступает по дну канавы влага. Чернеет и тает снег. Вот плеснуло волной из-за поворота и вода потекла все шире, наполняя канаву, облизывая все выше борта, разрастаясь в стремительный поток...

У кранов, при трубах, дежурили люди. Ждали сигнала. Длинный деревянный хвост монитора придерживал машинист — тоже ждал.

— Ну? — обменялся с ним взглядом Бурьянов. — Как будто все? — И, снявши шапку, махнул ею в гору, к баку.

— Пущай!

...Взметнулись брызги из-под отворачиваемого крана. Трубы глухо загудели, наливаясь упругой, тяжелой силой стихии. Из поднятого ствола монитора, засипев, полилась струя. Железная махина оживала. Выплюнула облако водяной пыли. Потом сокрушительный столб воды, сгибаясь в дугу, грянул из жерла в берег.

Черным взрывом взлетела земля. Фонтаны воды и грязи хлестнули высоко в небо. Пошла работа!

С треском, шипеньем и ревом въедалась вода в промерзшую сверху почву. И многопудовый камень, веками сидевший в грунте, выдергивался из земли и, получив вдогонку удар, черной бомбою исчезал в крутящемся хаосе.

И хоть много лет работал на гидравлике Бурьянов, а тут не выдержал, улыбнулся во весь широкий рот:

— Здорово!

Уже четвертые сутки днем и ночью работала джиндская артель, билась за программу.

Не только хотелось выполнить, а и лишка хватить! Каждый грамм добытого сверх задания металла целиком переходит в пользу артельщиков. Золото принимает прииск, стоимость его выплачивает рабочим товарами. Стало быть, тут тебе и честь, и слава, да и лишний пудишко крупчатки, масло, сахар, мануфактура... Ох, много человеку надо!

Только Ефим Иванович скучен.

Оперся на черень лопаты, другой ладонью — в бок. Стрелки морщин сдвинулись на высоком лбу, и виднее обозначился на виске коричневый шрам ножевого удара.

— Стоишь, атаман грозный? — подошел к нему Филатыч. — Чего тебе, черту, надо? Как волк. Ей-богу, как волк, только в лес и смотрит!

Ефим Иваныч молча посадил Филатыча в снег, с собой рядом.

— Покури, старичок. — Открыл кисет и смешливо прищурился ясными глазами. — Добрый табак, ноздри рвет, оземь бьет! Но только к золоту, дружище, вы тут вкус потеряли! Ведь в чем интерес? Самому его разыскать! Да потом, как в лоточке тряхнешь, да оно заблестит, — во, брат, тут-то и смак! А здесь? Разведку за нас провели. Храпоидолом этим железным долину перекопаем, и наперед тебе скажут, сколько металла будет. И это интерес?!