(Конечно, отводящий жест оберегает; отделяет шутку от неосторожного слова, не дает ей бедой обернуться, но все же...)
— Вуул! А когда ты сделаешь Эйру хозяйкой своего очага? Страдает, поди...
— О, хорошо, что напомнил! Пойду Начальный дар готовить.
Дрого понимал, почему Вуул все это затеял. Говорят, мужская болтовня — о таком, — помогает роженице. Может, так оно и есть? Все равно, ничем другим помочь Туйе он не может. И даже узнать ничего не может: там только женщины. Разве что, — пригласят Колдуна... Нет, лучше не надо! Ведь его приглашают, если трудно, если все затягивается или идет не так, как должно!
Гости собрались уходить. Дрого и Анго вышли вместе с ними. Багровый, почти кровавый диск солнца больше чем наполовину скрылся за зубцы дальнего леса. Бабочка, словно из ниоткуда, опустилась на грудь Дрого, потрепетав крыльями, расправила их и замерла. В неестественном свете этого вечера она казалась на белой замше странным глазастым, сгустком крови. Анго хотел ее прихлопнуть, но Дрого не дал. Осторожно подтолкнул пальцем, — и, описав вокруг его головы замысловатый пируэт, непрошеная гостья растворилась в воздухе.
— Ну, — добрых снов! — прощальным жестом они поочередно опустили руки на плечи друг другу. Вуул рассмеялся.
— Сегодня ты, поди, и вовсе не заснешь! Ничего! Воля Предков, — все хорошо будет! Завтра встретимся, — а ты уже отец!
Он сам и все остальные слегка дернули каждый свою мочку левого уха, — чтобы не сглазить! «Отведи худое!» — пробормотал вдобавок Донго, коснувшись рукой ближайшей сосны. Прочие последовали его примеру.
Вуул,Аун и Донго ушли, — каждый к себе.
— Постоим немного? — предложил Анго. Он видел, куда смотрит Дрого, и понимал, как трудно его брату оторвать взгляд от своего жилища... Может, и в самом деле что-нибудь заметят или услышат?
...Нет, ничего! По теням видно: там женщины, но что происходит, -— не понять.
— Подойдем к Общим кострам?
Анго прав. Сегодня — последняя Ночь Воздержания, и запреты должны блюстись особенно строго. Нельзя подходить к женщине, нельзя говорить с женщиной... но кто может запретить подойти к Общему костру! Тем более, что там — стража... А оттуда до жилища Дрого — всего два шага, не более!
Сегодня в первой страже — Морт и Крейм, почти ровесник Дрого. Морт разглядывал Дрого, словно в первый раз. Прищурившись, с улыбкой. Понимает...
— Не знаю, конечно... но мне кажется, — все идет, как надо!
(Понятно! Ты здесь уже давно, и переговариваешься со своей Нагой не хуже, чем я с Туйей... пока она не скрылась за пологом! Что ж, спасибо на добром слове!)
Дрого кивнул, — и только!
(Туйя хочет, чтобы он не был смешным. Да будет так!)
А глаза все равно приклеены к пологу, закрывающему вход в его жилище. Быстро темнеет, но за шкурами — только слабые отблески очага, да неясные тени... Хоть бы кто-нибудь!..
...Повезло! Полог откинулся, — ему даже почудилось: увидел на миг глаза Туйи! — и оттуда, семеня, почти выбежала Ола. Заметив Дрого, едва заметно кивнула и ободряюще улыбнулась: «Все хорошо!» Дрого невольно перевел дыхание.
— Ну, чтожее, — пойдем? — улыбнулся Анго.
— Сейчас.
Конечно, пора уходить домой, но что-то держало его здесь, в быстро надвигающейся ночи, в центре стойбища, которое через день-другой будет покинуто всеми. Дрого огляделся.
Подступившая ночь была теплой, безветренной, но какой-то... мрачной. Угрожающей. Молчащей. Не слышно птиц, и — Дрого вспомнил! — в травах на закате не звенело, как прежде. Из-за сосен вставало Око Небесной Старухи, — огромное, воспаленное, в кровавых пятнах. Тишину нарушил одинокий волчий вой, — в нем звучали тоска и ярость.
— Пойдем, Анго.
Впрочем, только что родившийся младенец — это еще не человек в полном смысле слова. Для того чтобы ему стать хотя бы ребенком, «получить детское имя» должно было пройти какое-то время, должны были совершиться какие-то обряды. О том, что отношение к новорожденным младенцам и детям более старшего возраста было совершенно различным, свидетельствуют и археологические данные. Младенец, умерший сразу или почти сразу после рождения, еще не был для рода никем (см. гл. 16). Однако выживший, получивший «детское имя» ребенок уже занимал в коллективе тех же охотников подобающее место. Во многих отношениях, включая «интимные» стороны, взрослая жизнь в архаичных обществах была, пожалуй, менее отгорожена от детских глаз, чем наша. Во многих, но далеко не во всех.
Постороннему наблюдателю может показаться, что в архаических обществах дети — это, воистину, «привилегированный класс»! Им, действительно, позволялось то, что было немыслимо для взрослых. Но не потому, что их баловали, а лишь потому, что не считали полноценными людьми. Не прошедшие Обряд Посвящения (об этом ниже) — это еще не люди, а дети. Им позволяется многое, но далеко не все. На детскую шалость взрослый охотник не обратит внимания — разве что улыбнется, щелкнет по носу или по лбу. А вот за нарушение настоящего Запрета могла последовать кара пострашнее любой порки.
В жизни архаических обществ есть такие стороны, которые доступны только взрослым мужчинам, но совершенно запретны для женщин и детей. К ним относятся некоторые (не все) Священные Места и связанные с ними обряды. Нарушившего такой запрет не могли спасти ни его детский возраст, ни отцовская любовь.
..Далеко не на все вопросы можно было получить ответ, и далеко не каждый вопрос можно было задать. Дрого, — да и любой из его братьев, — хорошо помнил, как ложилась ладонь взрослого на мальчишеские губы, с которых был готов сорваться запретный вопрос. Один такой случай навсегда врезался в память.
Тогда мужчины в очередной раз покинули стойбище перед большой охотой, и они втроем, — Нагу, Туули и проныра Хайси, — построили из прутьев свой мужской дом, под кустом, в двух шагах от жилища Туули. Все было, как у больших: и лапник принесли, и костерок сложили, — вот только огня добыть не удалось, как ни старались крутить по очереди огневую палочку, — только дымок, да и тот слабый... Туули самозабвенно колол кремень, Нагу обтачивал острым осколком ветку ольхи — будущее копье. Завтра они втроем пойдут на охоту, встретят и убьют болъшо-о-ого бизона... И Хайси вдруг заявил:
— А я возьму, и уйду сегодня во всамделишный мужской дом! И отец возьмет меня на настоящую охоту! И бизона убью не понарошку!
Ребята над ним посмеялись, — а утром Хайси возьми, да исчезни! И отец не привел его в стойбище за ухо, как, бывало, не раз извлекал своего пронырливого сынка из разных неподходящих мест! Значит, и в самом деле, взял с собой. Теперь уж Хайси посмеется вдосталь над бывшими приятелями, когда вернется с мужчинами, свалит у входа в свое жилье бизонью голову, принадлежащую тому, кто нанес смертельный удар, и скажет своей матери:
— Женщина, возьми нашу долю!
Окончилась охота, и звучали заветные слова, но у жилища Хайси их произнес не он, а его отец. Произнес буднично, безрадостно, хотя добыча была хороша: не бизон, конечно, но отличный годовалый жеребец... А Хайси не было нигде. И когда Нагу подбежал к своему отцу, чтобы узнать, что же случилось с его приятелем, — на его губы, опережая вопрос, легла жесткая ладонь, и отцовские глаза смотрели необычайно строго. ...Больше Хайси не видел никто. И имя его не произносилось. Никогда.
В остальном же детство охотников на мамонтов, как и наше, протекало в играх, в посильной помощи взрослым (в основном женщинам, ибо мужская жизнь была сплошь и рядом ограждена запретами). И, конечно — в мечтах о взрослой жизни.
Эти мечты сбывались рано: детство охотника на мамонтов, не в пример нашему, было скоротечно; мальчик уже в 12—14 лет должен был стать мужчиной, полноправным членом своего Рода. Для этого он должен был пройти важнейшее событие в своей жизни: Обряд Посвящения,, или, как его называют ученые, инициацию.
Посвящение
В жизни каждого общинника есть три самых важных события: Рождение, Смерть и Посвящение, — день, когда вчерашний мальчик становится взрослым охотником. Женитьба? Это уже другое; это — лишь одна из вех на тропе взрослого мужчины, — той тропе, что ведет от Посвящения к Смерти. А из этих трех рубежей, определяющих всю его жизнь, — какой самый важный? Трудно сказать. Пожалуй, все-таки, именно Посвящение! Оно происходит не сразу, не вдруг, — к нему готовят; долго, месяцами, — ив эти месяцы мальчик не видит никого, кроме взрослых мужчин. Он не может навестить свою мать, и мать не придет к своему сыну, и сестра, и младший братишка... Они и не знают, где он и что с ним. Знают только, что ему нелегко. Да, тропа, ведущая к Посвящению, длинна, трудна и мучительна. Но велика и награда: пройдя через все испытания, вчерашний мальчик вернется в Родное стойбище взрослым мужчиной, полноправным членом своего Рода. Только после этого может он построить свое жилище, разжечь в нем очаг и привести к нему хозяйку: свою молодую жену.