Читать интересную книгу Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг

Я верю теперь: Андрей будет спасен! Я хотела бы остаться при нем, ухаживать за ним, я не побоялась бы черной работы, но это не позволено. Однако принцессу уведомят об исходе операции, и через несколько дней мы снова навестим пациента.

Я осталась во дворце, потому что не имею сил говорить с госпожой Сигезбек, отвечать на ее вопросы. Она умна и внимательна по-женски, и я боюсь выдать себя. Говорят, что несмотря на относительную малость познаний главного хирурга, в госпитале проведено много превосходных операций и многих людей замечательно вылечили. Во время ежедневного обхода палат помощники хирургов заносят в дневник все, что врачи предписывают каждому человеку; в начале дневника проставлены имена больных и названия болезней. По завершении обхода всех пациентов помощники хирургов идут со своими студентами к аптекарю, где находятся, покамест не будут приготовлены лекарства, несут их в соответствующие палаты и дают согласно распоряжениям. Ординарные хирурги каждый день по очереди остаются в госпитале (это называется dejour). Тем, которые остаются в госпитале, нельзя выходить, не подменив себя другим хирургом, причем оба они должны пойти к главному хирургу и известить его о своей договоренности. Остальные хирурги могут идти к своим частным пациентам, но обязаны вернуться к семи часам вечера. Помощникам, если они не допущены к практике, а также студентам нельзя никуда уходить из госпиталя без дозволения главного хирурга.

Госпиталь назначен преимущественно для солдат и матросов. Доклады о числе поступивших, вылеченных, умерших и остающихся больных еженедельно регулярно посылаются в канцелярию с названиями болезней. Во всякого рода служителях недостатка нет. По приказам врачей больные получают в изобилии лучшую еду, а также всевозможные напитки и лечебные отвары. При необходимости не жалеют и самых дорогих вин. Если на врачей, хирургов или на их помощников поступает жалоба за непоявление в один день, их лишают месячного жалованья, а те, кто не облечен никаким званием, подвергаются телесному наказанию.

При госпитале есть назначенный к нему офицер, обязанностью которого является обеспечивать госпиталь всевозможной провизией и вести ее точный учет. Помогать ему назначено несколько писцов. Он командует также охраняющими госпиталь солдатами, но без дозволения главного хирурга не имеет права кого-либо наказывать.

Президенты Адмиралтейства и Военного ведомства приезжают сами или присылают своих заместителей посмотреть, все ли здесь в добром порядке, и главные командиры меньших госпиталей, расположенных дальше от двора и посещаемых особым чиновником, еженедельно проверяют, получают ли больные добрую и полезную провизию и хорошо ли их перевязывают в соответствии с приказами врачей. В случае какой-либо жалобы от больного проводится строгое расследование. Но если жалоба окажется необоснованной, пациента, от которого она исходит, заботливо вылечат, а когда он выпишется, его сурово высекут перед всем строем.

Если недоволен человек, потерявший рассудок, его жалобы не принимают во внимание…

Я тщательно записала все это, сам процесс писания успокаивает меня. Молю Бога о благополучном исходе операции…

* * *

Слава Господу, операция миновала благополучно! В это наше посещение мы застали у постели больного его жену. Я заметила о себе, что мне совершенно не мучительно, не тягостно было ее присутствие. Меня занимало лишь состояние здоровья Андрея. Арина была в немецком платье с повязан ной на груди крест-накрест батистовой косынкой, как одеваются небогатые горожанки в больших городах Германии. Однако голову она повязала по-русски шерстяным красным платком. Лицо ее выражает искреннюю тревогу, не набелено и не нарумянено; глаза покраснели от слез. Черты ее лица показались мне на этот раз грубоватыми, но привлекательными. Меня тронула ее искренняя скорбь. Больному было значительно лучше. Лицо его очень похудело и потемнело, на подбородке и на щеках – волоски темной щетины, губы запеклись. Я почувствовала, как и мои глаза наполняются слезами. Арина, едва увидев входящую принцессу, вскочила и упала ничком на пол, обнимая ноги принцессы и что-то причитая по-русски воющим голосом. Ее высочество ласково, но повелительно приказывала ей подняться, однако растерянная женщина подчинилась не тотчас. Я меж тем приблизилась, подошла, ступая медленно, к лежащему. Словно бы почувствовав мой приход, он открыл глаза. Меня поразил взгляд этих глаз, выразивший мгновенно страдание и огромную, ребячески открытую радость. Не думая, я склонилась к нему, совсем близко к его лицу, и прошептала по-немецки:

– Я люблю тебя… я буду любить…

Больной застонал и проговорил, слабо поведя исхудалой рукой:

– …любить… во-оды…

Жена его чутко расслышала произнесенные им слова и вдруг подбежала ко мне и теперь бросилась к моим ногам, повторяя бессвязно, что наконец-то больной заговорил и, стало быть, непременно выздоровеет…

Я приехала к Сигезбекам и спокойно выдержала расспросы госпожи докторши. Она высказала об Андрее и его жене много сожалительных слов и очень сожалела об ужасном русском обычае беспробудного пьянства, погубляющем даже и достойных людей. А меня пожалеть некому. Конечно же, я виновна в несчастии Андрея, но и он виновен в моем несчастии…

* * *

Андрей наконец-то поправился от своей болезни. Я навестила его еще один раз вместе с Ее высочеством и два раза – с госпожой Сигезбек. Он не мог скрыть своей радости. Его жену я более при нем не видела, потому что родственникам и друзьям пациентов не дозволяется находиться с ними безотлучно. Скоро он будет способен к работе. По ходатайству Ее высочества ему приказано подновить небольшой красивый дом в Петергофе, называемый Монбижон или еще – Марли. Когда двор прибудет в Петергоф, здесь расположится принц Вольфенбюттельский. Комнаты хорошо обставлены и украшены превосходной живописью, не требующей особенной реставрации. Работы таким образом предстоит не так много. Андрей будет иметь возможность гулять в саду и дышать свежим воздухом, а также и пить парное молоко; поблизости от большого дворца расположены финские мызы, где производятся превосходные сливки, масло и творог…

Вынуждена признать, что изменила своему слову и виделась с Андреем до его отъезда в Петергоф. Я сказала твердо, что никогда не сделаюсь его любовницей и никогда не позволю ему прикоснуться ко мне. Он отвечал, что с него довольно видеть меня и слышать мой голос. Я возразила искренне и честно, что наши свидания отнюдь не помогут нам обоим сохранить чистоту…

– И твоя жена. Почему она должна страдать?

Он в ответ стал говорить мне, что его женитьба была случайностью, что, едва приехав в Петербург, он, по приглашению дальней своей родственницы, очутился на свадьбе ее сына, где во время какой-то пьяной пляски сам плясал в кругу девушек и столкнулся с Ариной, показавшейся ему красивой. Проспавшись, он, впрочем, уже не помнил о ней. Однако вскоре она стала попадаться ему на глаза на всевозможных домашних собраниях в доме его родственницы, где он тогда и жил. Порою он разговаривал с ней и даже и танцевал. Она виделась ему привлекательной и милой девушкой. В конце концов молодая жена сына его родственницы сказала Андрею, что Арина влюблена без памяти. Он согласился на свидание с девушкой… И… «тут я ее облапил…» Короче, спустя недолгое время он уже сделался женихом. Дальние его родственники горячо одобряли этот брак, поскольку мать невесты пользовалась милостями императрицы. Самому Андрею невеста нравилась, хотя «…я не был влюблен…».

– Тем более ты обязан подумать о ней, о матери твоего сына…

– Что же, теперь вся моя дальнейшая жизнь погублена?

– Я люблю тебя, я искренна с тобой. Нам следует не видеться более.

– Но что дурного в том, что мы говорим друг с другом, смотрим друг на друга?

– И чем более мы говорим, чем более мы смотрим… Ты знаешь. Я не хочу более видеть тебя. Я не хочу, чтобы страдала твоя жена. Я не могу говорить с тобой, не могу смотреть на тебя, зная, что после ты вернешься в свой дом и заключишь свою законную супругу в свои объятия. Расстанемся!

Он помолчал некоторое время. Затем сказал не вполне решительно:

– А ежели я никогда более не допущу короткости с же ной?

– Отчего же она должна страдать? – повторила я свой вопрос.

– Но я не могу иметь с нею короткости, не могу. И не стану.

– Но и мы с тобой не коснемся друг друга.

– Согласен. Ты все говоришь о ее страданиях, а твои страдания? А разве я не страдаю? Я не могу жить, не видя тебя.

Я подумала, что он прав.

– Разве я намереваюсь не заботиться более о своем сыне, которого люблю, о своей жене? Я не оставляю их. Но короткости у меня более с женой не случится. Позволь мне видеться с тобой.

– Я не могу отказать тебе, – отвечала я и отвернула в сторону лицо.

На том мы согласились. Более я не видела его и думаю, не увижу до самой Пасхи. Но одно порадовало меня. Госпожа Сигезбек поделилась со мной любопытной новостью, сообщенной ей госпожой Воронихиной. Оказалось, ранение и болезнь сказались на муже Арины до такой степени, что он не исполняет более своих супружеских обязанностей. Я порадовалась тому, что Андрей сказал мне правду. Сердце забилось. Но в то же самое время я огорчилась поведению его жены и в особенности его тещи. Как можно подобные тайности супружеской жизни высказывать совершенно чужим людям!