Читать интересную книгу Синева небес - Соно Аяко

Отдел шерстяных одеял, где в совершенном одиночестве стояла продавщица с массивным подбородком и чопорным выражением лица, изредка взглядывая на Фудзио, находился рядом с отделом полотенец. Женщина с откровенной подозрительностью пялилась на него. Только для того, чтобы отплатить ей за этот взгляд, он был готов продемонстрировать «искусство» кражи шерстяного одеяла, но вместо этого лишь спросил:

— Где продают фартуки?

У продавщицы на груди была приколота фирменная табличка. На ней была написана фамилия «Суга».

— Подождите, пожалуйста, немного.

Она пошла к столу, где находилась касса, справилась в какой-то книге, затем вернулась.

— На третьем этаже.

Шерстяными одеялами торговали на шестом этаже.

— На третьем?

— Да, рядом с секцией женского нижнего белья, — ответила продавщица все с тем же выражением лица.

— Спасибо.

Фудзио спустился вниз на эскалаторе. Когда на пятом этаже он увидел отдел компакт-дисков, то сразу же вспомнил Дзюн Юдзуки.

— Если бы я знал, где ты живешь, купил бы тебе Эдвина Монтанье, — пробормотал себе под нос Фудзио.

Он давно усвоил, что самое удобное — быть любезным на словах, когда не требуется подкреплять их делами.

Спустившись на третий этаж, Фудзио обошел разок всю секцию женского белья, где волнами плескалось легкое кружево, но никаких фартуков не обнаружил. Наконец он спросил у проходящего мимо продавца:

— А где здесь отдел фартуков?

— Это не здесь, а на шестом этаже.

— На шестом мне сказали, что они на третьем, и я специально спустился вниз.

— Извините, пожалуйста. Поднимитесь на шестой. Увидите секцию, где продаются полотенца, фартуки будут с другой стороны секции.

— Понятно.

Фудзио снова поехал на эскалаторе вверх. И, вернувшись в отдел шерстяных одеял, сказал Суге:

— Мне сказали, что отдел фартуков на шестом этаже.

— Вот как?

— Как мне объяснили, он находится рядом с секцией полотенец или за ним.

— Так отдел полотенец там.

Искомая секция оказался в двух шагах.

— Да ты хоть когда-нибудь ходила по этому этажу?

Вместо ответа Суга уставилась на Фудзио.

— Написано, что фартуки на третьем этаже, — изрекла она после паузы.

— Но они здесь, на этом этаже. Ты что, не знаешь, чем на вашем этаже торгуют?

— Я отвечаю за секцию шерстяных одеял.

— А сзади у тебя глаз нет, да?

— Их ни у кого сзади нет.

— А вот у меня сзади глаза есть. Если показывают пальцем назад, я сразу понимаю.

Фудзио попытался улыбнуться. Но у этой женщины и впереди нет глаз. Это было смешно, и, честно говоря, Фудзио на нее не сердился, внешне оставаясь невозмутимым, он только резко повернулся и пошел прочь.

Фудзио отдавал себе отчет в том, что ведет жизнь, которая не отличается целеустремленностью. Однако он не считал это особенно постыдным. Как человеку самоуверенному, ему претило давать объяснения своим действиям и поступкам.

Однако если кошка видит мышь, то бросается за ней, повинуясь рефлексу; так и Фудзио инстинктивно чувствовал, что цель его действий четко определилась.

Наступил уже довольно поздний вечер, а дождь все продолжал лить, как из ведра. Пока Фудзио находился в торговом зале наверху, он не слышал шума, но как только он спустился на первый этаж универмага, то ощутил тяжелое дыхание дождя в воздухе, который врывался в здание с улицы. Он и не думал устраивать какую-то засаду, но вдруг совершенно случайно почувствовал, что именно здесь, в толпе, кто-то посылает ему сигнал.

Это была Суга из того самого отдела шерстяных одеял.

— Извините меня за тот случай, — услышал Фудзио голос позади себя.

— Не беспокойся, мне удалось купить фартук. Там были просто замечательные. Самых разных заграничных фасонов. — И Фудзио, приподняв фирменный бумажный пакет, который он держал в руке, нарочито радостно засмеялся. — Теперь домой?

— Да.

— Давай я подвезу тебя на машине. В такой дождь и выходить-то страшно. Ты где живешь?

— В Камиоке.

— Так это почти рядом со мной. Нам по пути, вот и подвезу. Так льет, что пока доберешься от станции до дома, вся насквозь промокнешь.

— Вот как?

Так, сумбурно объясняясь с женщиной, Фудзио даже возражал ей, и поэтому думал, что на ее лице должно появиться выражение неудовольствия, но ничего подобного не заметил. Правда, пока они добирались до машины, оставленной на подземной автостоянке, разговор не клеился.

— Когда я сажусь в машину, могу, наконец, вздохнуть с облегчением, здесь исключительно мой мир.

Придав лицу беззаботное выражение, Фудзио спросил:

— У тебя есть муж?

— Нет.

— Разошлись?

— Я не была замужем.

— Почему же не вышла замуж?! — он изобразил на лице удивление.

— Потому, собственно, что и без замужества можно иметь средства к существованию.

— Значит, замуж выходят для того, чтобы иметь средства к существованию?

— А разве не так? Муж добывает средства к существованию, и женщина радуется, если такого человека просто можно иметь в доме.

— Какие у тебя увлечения?

— Увлечения?

— Неужели никаких нет?

— Вроде бы особых нет, за исключением, пожалуй, накопления денег.

Услышав такое, Фудзио забеспокоился, нервы его напряглись. Правда, это ощущение не было таким уж неприятным. Одним словом, он полагал, питать страсть к деньгам — это так же естественно, как испытывать аппетит и вожделение.

— Я понял, что ты любишь деньги, а как ты относишься к сексу? — спросил Фудзио.

— Секс, думаю, это все равно что еда.

Фудзио радостно рассмеялся:

— Раз так, давай теперь вдвоем немного поедим.

Суга, не отвечая, хитро посмеивалась.

— Твоя фамилия Суга?

— Да.

— А имя?

— Рэйко Суга. Рэйко — от слова «прекрасная».

— Вот уж когда имя себя не оправдало, — сказал Фудзио тихим голосом, как бы про себя, но на самом деле достаточно громко, так, чтобы она наверняка его услышала.

— В Камиоке дом твоих родителей?

— Нет, моя квартира. Мои родители — на Кюсю.

— Вот как. Да ты, вижу, немало постранствовала.

— Верно.

— Сейчас у тебя неплохое место работы, только отдел неподходящий. Если бы его сменить на отдел галстуков, то тебя бы каждый день кормили.

— Я и так ем каждый день.

— Хм, ну, тогда извини.

— В отделе шерстяных одеял нет совершенно ничего интересного, но это лучше, чем если бы я сидела дома с родителями.

— Да чем же так досаждают дома?

— Отцу уже семьдесят пять лет, он совсем из ума выжил. Ходит под себя, а когда с ним вместе обедаешь, видишь, как он постоянно давится и кашляет, так что рис изо рта летит во все стороны.

— Семьдесят пять лет — еще рано, чтобы из ума выжить.

— Я у отца поздний ребенок.

При этих словах Фудзио прикинул, что ей около тридцати пяти.

— Тогда кто же ухаживает за отцом?

— Мать. Матери семьдесят два, но она еще крепкая. Говорит, чтобы я поскорее бросала работу и возвращалась домой.

— В провинции можно выйти замуж и взять мужа как наследника в семью.

— Вернувшись в провинцию, придется ухаживать за выжившими из ума стариками, а мне этого вовсе не хочется. Если кто за ними и присмотрит, так это семья старшего брата, потому что они живут поблизости. Он — старший сын, поэтому унаследует дом.

— Уход за родителями — это обуза, а тебя интересует, видимо, лишь раздел имущества, при котором ты, как положено, получишь свою долю.

— Вероятно. Ведь имею на это право.

— А ты подленькая, как я посмотрю…

Фудзио позлословил, отрицая нравственность Рэйко Суги, поэтому ожидал, естественно, что она рассердится. Он процентов на пятьдесят был уверен, что в этом случае она с возмущением выскочит из машины. Однако, вопреки его предположениям, Рэйко только захихикала, что совсем разочаровало Фудзио.

— Ладно, куда теперь поедем? Ты предпочитаешь японскую кухню или европейскую?

— Если интересуетесь моим выбором, то я сторонница японской еды.

— Значит, вместо кровати выберешь матрац? — хихикнул Фудзио. — Тогда устремимся прямо к японской еде. И быстро съедим матрац.

На этот раз оба дружно расхохотались.

— Как ваше имя, господин клиент?

— Господин клиент? Я? Я — Ватару Миура.

— Чем вы занимаетесь?

— Я — поэт.

— Да что вы! Разве можно этим зарабатывать на жизнь?

— Вообще-то, невозможно. Однако в моем случае — дело другое: у моих родителей был небольшой капитал, поэтому мне не так уж важно, продаются ли мои стихи или нет.

— О чем вы пишете в своих стихах?

— О чем?… Ну, о радости пишу, но главным образом о страдании и горестях. В отличие от всех, я очень эмоционален, поэтому горестного и мучительного у меня больше, чем у других. Вот почему среди поэтов много людей, которые в этом мире прожили несчастную жизнь. Страдания развивают поэтический дар.