Читать интересную книгу Синева небес - Соно Аяко

— Так взрослых, у которых глаз нет, слишком много.

— На уроках шум, гам, все только и знают, что трепаться. А учителя и не требуют тишины. Мол, это естественно. Меня это достало. Я попыталась было им объяснить, что в таких условиях не могу учиться. В итоге меня назвали бунтаркой, я плюнула и решила больше не выступать.

Дзюн Юдзуки выглядела спокойной, но Фудзио чувствовал, что она в большом восторге. Если посмотреть со стороны, то их можно принять за дружных брата и сестру, — дал он волю воображению.

Подойдя к машине, они синхронно открыли дверцы и уселись. Но в грязном, захламленном салоне машины, который Фудзио, насколько помнится, давно не убирал, стоял устойчивый кислый запах, огорчивший его.

— Подожди. Что это так отвратительно пахнет? Не завалялась ли какая тухлятина?

Определенно это был запах трупа, к которому Фудзио прикасался руками.

— Ничего. Все машины, и новые, и старые, как-то странно пахнут.

— Ты правильно говоришь. Почему же такие разумные речи не оценили в школе?

Фудзио вывел машину, но еще не решил, отвезти ли Дзюн посмотреть море. Никакой обеспокоенности на ее лице не было.

— Вот в школе почти ни с кем не удавалось найти общий язык.

— У меня тоже так, — сказал Фудзио. — Меня и в школе не понимали, и в жизни совершенно не понимают.

— Значит, поэтому вы пишете стихи, да?

— Да. Ведь поэт — это человек со свободной душой.

— У меня мечта — поселиться где-нибудь в горной хижине.

— В горах холодно. Ты знаешь об этом?

— Ничего, что холодно. Когда я была маленькой, кто-то подарил мне календарь с фотографиями Альп. Я окончательно и бесповоротно влюбилась в эти пейзажи и захотела когда-нибудь побывать в Альпах. Если бы, отказавшись посещать школу, я могла оказаться в таком месте, где есть одни горы, я бы почувствовала, что могу жить спокойно, даже если бы окружающие люди говорили, как это странно. В горах у человека есть маленькая проблема — отсутствие друга. К тому же окружающих людей в таком месте совсем мало.

— Тогда я приду в твою горную хижину писать стихи, — сказал Фудзио и сам вдруг в это поверил.

— У меня был мальчик, в которого я влюбилась.

— Вот как!

— Однако он меня не любил, и что мне было делать?

— Дурной парень. Скажи, как его имя. Я пойду и разберусь с ним.

— Не-е, не надо. Я всю жизнь проведу на своей горе, в одиночестве, думая о нем. Тогда он всю жизнь будет принадлежать только мне.

— Ты потом еще не раз влюбишься.

— Это, конечно, тоже хорошо. Но я не понимаю, почему для этого сперва нужно закончить школу, как говорят мама и учителя.

— Я тоже не понимаю.

— Если взрослые так говорят, то вроде бы им следует верить. Но ведь и взрослые, бывает, ошибаются.

— Разумеется. Они хоть и считаются взрослыми, но…

— Но сами как дети, — Фудзио прибавил газу. Он пребывал в благодушном настроении.

Когда он пригласил Дзюн, то поначалу, как обычно, намеревался поехать с ней в какой-нибудь симпатичный ресторанчик с умеренными ценами, а оттуда направиться в какой-нибудь отель. Желательно, в тот, где еще не бывал, оригинальной направленности. Однако, беседуя с Дзюн, он чувствовал, что это желание почему-то стало исчезать.

— Послушайте, можно я с вами посоветуюсь? — спросила Дзюн слегка изменившимся тоном.

— Конечно можно.

— Вот в чем дело. Я постоянно оказываюсь в унизительном положении. Каждое утро — очередной скандал. Как всегда, с вечера я собираюсь на следующий день непременно пойти в школу, аккуратно готовлюсь к этому, но, когда просыпаюсь утром, ни за что не могу заставить себя идти. Мама беспокоится, почему я не могу ходить в школу. А я, когда ищу причину этого, почему-то чувствую только, что мое тело совершенно разбито.

Тогда мама заявляет, что это мои капризы. А я отвечаю, что это не так. Папа только из-за нежелания слышать весь этот шум, спит до последней минуты и второпях, даже не распробовав завтрака, уходит из дому. Мама опять сердится, говоря, что я безответственная. И так до бесконечности.

Когда такое происходит, я уже чувствую, что у меня нет надежды на будущее; если остаюсь дома, то начинаю ощущать, что нет ни дня, ни ночи, ни лета, ни зимы, словно бы время остановилось; даже есть не хочется — все невкусное.

«И у меня так же», — подумал Фудзио, но вслух этого не сказал.

— А сегодня ты как ушла из дому? Тайком или демонстративно? Может, сказала, что отправляешься покупать компакт-диск?

— Я все открыто говорю. Мама сегодня отправилась на поминальную службу к родственникам, а я прямо сказала ей, что во второй половине дня пойду посмотреть диски. Мама промолчала…

— Но прогуливать ведь нравится? — спросил Фудзио непринужденным тоном. — Хоть и переживаешь от сознания своей вины, но прогулять школу все равно тянет? Невозможно вдруг построить горную хижину, поэтому сейчас у тебя, вероятно, есть какое-нибудь другое занятие, которое ты, пусть немного, но по-настоящему любишь?

— Я вот готовить люблю. Если жить среди людей, то хорошо бы преподавать кулинарию. Я привереда. Если мама покупает соус для салата, я сама делаю такой же, только гораздо вкуснее. Думаю, что из меня мог бы выйти отличный преподаватель кулинарии.

— Ну, раз так, то давай уже теперь самостоятельно изучай разные блюда. Читай книги о кулинарии, а потом, ведь если хочешь заниматься, например, французской кухней, то надо знать французский язык. Там ведь все блюда называются по-французски. И еще — как это сказать? — есть исторические моменты. История французского двора, или, вот, явления культуры. А неплохо бы поехать во Францию на стажировку? Несомненно, наступает эпоха, когда женщина может быть даже шеф-поваром.

Фудзио сделал вид, будто немного разбирается в подготовке кулинаров.

— Как подумаешь, что можно не ходить в школу, так на душе сразу становится радостно, — сказала Дзюн Юдзуки. — Возникает ощущение, что можешь многое свершить. Я ведь не говорю, что не люблю учиться.

— Если ты не появляешься в школе и все тебе там так отвратительно, значит, тебе не нравится работать над собой.

— Правда?!

— Должна быть какая-то причина, чтобы сказать: не хочу ничего делать. Иначе быть не может. Если поступаешь необдуманно, топотом когда-нибудь возникнут нехорошие последствия, — вот что опасно.

— Моя мама говорит, что нужно быть человеком, который умеет справляться с неприязнью. Она говорит, что человек, который не умеет преодолевать неприязнь, ничего не умеет.

— Даже так? У моего шурина тоже есть один такой пунктик. Что интересного в той жизни, которую он ведет, — не понимаю. Он — олицетворение самоконтроля. Это единственная причина, почему он готов осуждать людей — что, мол, они не контролируют себя. Скрупулезная аккуратность — да это же несчастье.

— У моего папы тоже есть такая черта.

— Я против этого. И делаю только то, что мне нравится. Так этот шурин мне завидует и делает пакости. Но я спокоен. Ясно, что семья всегда не понимает поэта, — плел Фудзио, что только приходило в голову.

— «Если хочешь быть свободным, должен принять на себя ответственность», — где-то я читала такое.

— Да-да, так и есть, все чрезвычайно обременительно. А человеку следует жить в свое удовольствие. И я наслаждался вволю. Так что можно уже и умереть.

— Не умирайте, дяденька.

— Да я еще молодой. Умирать не собираюсь. На мгновение в душе Фудзио появилась тоска.

— Дяденька, остановите на минутку.

Фудзио, думая, что она, вероятно, хочет что-нибудь купить, притормозил.

— Какое-нибудь дело?

Дзюн легко открыла дверцу и, выпорхнув наружу, сказала Фудзио через открытое окно:

— Дяденька, до свидания. Я сейчас домой вернусь. Прямо сейчас. И откровенно скажу маме, что больше не пойду в школу, а буду заниматься другими делами. Спасибо! До свидания.

Фудзио остолбенело наблюдал, как Дзюн по-детски проворно убегает.

— Что такое? Эй!

Однако он даже не мог выйти из машины и погнаться за ней. В этом месте стоянка была запрещена.

На следующее утро, проснувшись и вспомнив о Дзюн Юдзуки, Фудзио почувствовал себя одураченным.

Ему подумалось, что хотя он и не был в особом восторге от таких несерьезных антисоциальных поступков, как пропуски школьных занятий, он все-таки поддержал эту девушку психологически. Он и сам должен был бы стремиться исключительно к собственным удовольствиям, а не ходить вокруг да около, поддавшись глупым чувствам. Ему следовало, как обычно, поехать в отель свиданий и доставить удовольствие этой девушке, страдающей от отвращения к школе. Это тоже было бы помощью со стороны хорошего человека.

Когда почти к полудню Фудзио спустился на нижний этаж, чтобы позавтракать, родители и Сабуро уже покончили с едой. Отец, видимо, поел раньше и подменял Сабуро в магазине; мать, попивая чай, рассеянно смотрела телевизор. Сабуро был погружен в чтение, засунув нос между страницами открытой газеты, но, увидев, что вошел Фудзио, моментально свернул газету и положил ее к себе на колени.