что полного доверия в этом доме ему не заслужить — как бы там ни было, барон одержим, а брат Курт имеет приказ вмешаться, если потребуется. Но уже то, что его допускали практически всюду и в любое время, было огромным прорывом. Рассчитывать на большее в такой ситуации просто глупо.
— Варин, пропусти его, — позвала негромко Дия, уже сидя на постели супруга.
Дружинник повиновался без слов, однако меча в ножны не убрал. По лезвию бегали голубоватые росчерки наложенного на сталь заклятья, и выглядело это достаточно угрожающе.
Брат Курт вошел в спальню и аккуратно прикрыл за собой дверь, не закрывая ее до конца. Варин же встал так, чтобы в случае необходимости ворваться внутрь.
— Баронесса, — слегка кивнул клирик. — Я сожалею, что время не самое подходящее, но обязан уточнить.
— Может ли Киррэл не проснуться? — хмыкнула та, поворачиваясь к священнику.
За окном наступило утро, и солнечный свет, проникающий в окно, придал заплаканным глазам Дии жутковатый кровавый оттенок. На мгновение от нее повеяло чем-то потусторонним и бесконечно опасным, но это быстро прошло.
— Да, ваша милость, — помедлив с ответом, кивнул брат Курт. — Ваш супруг одержим, и мы не знаем, как далеко в его душе зашла эта скверна. Вы же понимаете, что если проснется не Киррэл Шварцмаркт, а демон…
— Вы осознаете, что говорите об этом беременной женщине, брат Курт? — вздернув бровь, спросила Дия, выпрямившись.
Сейчас как никогда прежде стала видна аристократическая порода девушки, и было ее куда больше, чем в спящем супруге. Гордо поднятая голова, прямая спина, властный взгляд, пробирающий до костей. На миг брат Курт ощутил настоящий озноб, и впервые за все время пребывания в Чернотопье задумался, что не того члена семьи братья Райога считают чудовищем.
Дия Шварцмаркт не просто способна на жестокие поступки. Если Киррэл прибегал к насилию скорее вынуждено, то его жена была внутренне готова к кровопролитию в любой момент. И даже ее положение не служило смягчающим фактором, а казалось, наоборот, придавало ей больше уверенности в подобных решениях.
Брат Курт, и сам не раз убивавший людей, если того требовали интересы клира, по сравнению с сидящей перед ним женщиной был маленьким невинным мальчиком. Во взгляде чудовищно красных глаз баронессы священник прочел, насколько близко подошел к границе, переступить через которую означает распрощаться с жизнью.
И впервые за очень долгое время ему стало по-настоящему страшно.
— Прошу простить, ваша милость, но это мой долг, — сглотнув, все же нашел в себе силы сказать он. — Я не меньше вашего хочу, чтобы Киррэл Шварцмаркт вернулся таким же, как и прежде. Кроме того, вы — его законная супруга, и это делает нас естественными союзниками. Пока барон не способен исполнять свои обязанности, именно вы отвечаете за все Чернотопье. И в ваших же интересах как законной правительницы баронства учесть, что возможен и такой исход.
Дия помедлила с ответом, ее лицо не отражало эмоций, но по чуть изменившемуся взгляду брат Курт ощутил, что граница, за которую ему ни в коем случае нельзя переступать, отодвинулась. И клирик постарался выдохнуть чуть свободнее.
— Что ж, вы правы, — наконец, признала она. — Можете доложить брату Томашу, что мой муж временно не может исполнять возложенные на него обязанности. И до тех пор, пока мы не получим задокументированное подтверждение, что Киррэлу можно вернуться к магической практике, руководить Чернотопьем стану я.
Священник кивнул, давая понять, что все услышал, и уже собрался оставить женщину в покое, но та повела рукой, привлекая его внимание.
— Кроме того, мы ждем компенсацию от братьев Райога и королевского совета как непосредственных нанимателей моего супруга.
У брата Курта дернулся глаз, такого откровенного торга за здоровье мужа он никак не ожидал. А еще строила из себя убитую горем невинную девушку! Да такая же выжига, как и ее супруг — муж при смерти, возможно, уже проиграл демону, а она торгуется с каменным лицом, будто так и должно.
— Я должен знать, какая именно компенсация? — уточнил он, справившись с первым удивлением.
— Я сообщу позднее, — отмахнулась Дия и поднялась на ноги. — А теперь оставьте нас, брат Курт. Приходите на обед в поместье, разделите со мной трапезу, заодно все обсудим детально.
Священник вышел в коридор, где его тут же встретил Варин, невозмутимо поглаживающий клинок с росчерками магических символов. У брата Курта и сомнений не возникло — дружинник все прекрасно слышал, стало быть, лучше покинуть поместье до завтрашнего дня.
О том, какую гору добра притащили из магического окна дружинники Чернотопья, клирик уже отписал старшему брату. И совать нос в эти странные взаимоотношения между главой братьев и одержимым он не планировал. В конце концов, его не для того сюда прислали, чтобы копать под Томаша.
Существуют секреты, о которых лучше и не догадываться. А потому — пока не поступит приказ, брат Курт даже головы не повернет в сторону сваленного в кучу добра, вокруг которого бродят несколько дружинников.
* * *
— Какой дурак, — фыркнул Ченгер, стоя на границе света.
Входить в жилые помещения поместья демон не стал, ограничился присутствием на заднем дворе. «Рыси» заканчивали перепись вынесенного из арсенала Аркейна и растаскивали ящики с посчитанным товаром. На Ченгера они внимания обращали не больше, чем на стену, и он платил им той же монетой.
Самомнение Киррэла Шварцмаркта едва не убило демонолога. Нужно было быть законченным идиотом, чтобы съесть такое количество этерния. Ни один из ныне живущих чародеев не способен пропустить через себя столько эфира. Ни один, кроме Киррэла, и то лишь потому, что Мархана завязала свое присутствие в Эделлоне на жизни этого бастарда. Уж от демона, заключившего договор, такое не спрячешь.
Все эти магические поединки, рост навыков, даже работа с артефактами — результат вмешательства богини. Конечно, у самого бастарда древняя кровь, повышающая резерв, однако одного этого мало, чтобы добиться таких успехов. Киррэл Шварцмаркт обязан всем своей покровительнице.
Но этот случай доказывает, что больше она в нем уже не нуждается. Иначе сама остановила бы «Чертополоха», прежде чем это сделает передозировка эфиром.
Договор все еще держался, но канал связи с демонологом так ослаб, что для Ченгера не