С купцом Мякушкиным граф Орлов лишь коротко поздоровался, вкратце расспросил о герцоге, от приглашения на обед отказался и тотчас прошел во флигель. О цели же своего приезда к Бирону, на вопрос любопытного Мякушкина, ответил сухо:
— Есть дело, о коем не имею чести распространяться.
Но московскому купцу Елизар Никитич расписал в красках совсем другую встречу:
— Их сиятельство был в высшей степени приветлив. Восторгался домом, кухней и моей благосклонностью к Бирону. Обещал бывать.
— Видимо приехал надолго?
— Полагаю, он еще не раз посетит мой дом… Через полчасика ко мне придет приказчик с бумагами, а мы тут заболтались. Значит, две каменные лавки изволите продать, Василь Егорыч? Но с чего это вдруг?
Каин, конечно, догадывался, что Мякушкин задаст такой вопрос, поэтому он был готов к ответу:
— Государыня, следуя своему великому отцу, соизволит отправить в немецкие земли некоторых молодых купцов на три года. Лавки будут пустовать, а какому торговому человеку нужен убыток?
— Так, так, — крякнул Елизар. — Значит, по Европам ударитесь. Веселенькое дельце… А что на Москве купить некому?
— На Москве состоятельные купцы свои лавки имеют, а те, что победнее, втридешева стараются купить. Вот я и нагрянул в Ярославль. Купец Светешников, у коего я остановился, рекомендовал вас, милейший Елизар Никитич.
— А что сам-то, Терентий Нифонтыч?
— Он за недвижимостью не гонится, на Москву, почитай, не ездит, одними ярославскими лавками обходится, а денежки на святые храмы копит.
— Да ведаю, ведаю сего купца. Это у него от породы Светешниковых. Дед-то его, Надей, церковь Николы возвел. Но я так скажу: если только на храмы всю коммерцию пускать, то недалеко и в бедность впасть. У Терентия даже путной тройки нет.
— Истинно, Елизар Никитич. Бог-то Бог, да сам будь не плох.
— Вот и я про то… А скажи, мил человек, по какой цене лавки будешь сбывать?
— По московской. Не выше, не ниже. Лавки-то на самом бойком месте, товар никогда не залеживался.
— Мы московские цены не ведаем. В рубликах скажи.
Каин назвал цену червонцах, которая примерно равнялась цене ярославских каменных лавок.
Но Елизар ахнул:
— Да ты, мил человек, из оглобли дугу делаешь. Даже вдвое убавишь, никто из ярославцев и мошной не тряхнет.
Каин хоть и был предварен Светешниковым о скаредности Мякушкина, но такого оборота от Елизара не ожидал. Можно было встать и мирно разойтись, но ему надо остаться с Мякушкиным в самых дружеских отношениях, ибо в этом доме он должен еще раз побывать.
— Не знаю таких цен, Елизар Никитич. Я вам предлагаю вполне нормальные деньги.
— Увольте, увольте, мил человек. Я бы рад прикупить две московские лавки, но цена меня убивает.
— Назовите вашу.
— Я уже назвал. Вдвое меньше!
Иван решил рискнуть, хотя и полагал, что риск его будет невелик, ибо заиметь лавки в самом центре Москвы — прямая выгода любому купцу.
— Простите, любезный Елизар Никитич, я мог бы на десятую часть уступить, ради того, что требуются срочные наличные деньги, но ваша цена вынуждает меня с вами раскланяться.
Каин поднялся из кресла и снял с колка свою купеческую шапку с меховой опушкой
Елизар тяжко вздохнул и остановил Ивана за рукав темно-зеленого кафтана.
— Погодь, любезный. Обе лавки на четверть меньше стоимости. Божеская цена, в Ярославле никто дороже не даст.
— Ножом режете, Елизар Никитич, но так уж быть, ради дружеского расположения к вам — уступлю. Вас большие люди жалуют, вот и я внесу свою лепту.
Лицо Мякушкина вновь стало добродушно-уветливым.
— Весьма рад заключить сделку с толковым купцом. Когда можно будет лавки посмотреть, Василь Егорыч?
— В неметчину мне ехать в сентябре, а посему побуду здесь с недельку. Кое-какие дела надо завершить. В Москву же поедем в один день, если вас это устроит, заключим договор о купле-продаже, письменно заверим бумаги и ударим по рукам.
— Вот и прекрасненько, любезный Василь Егорыч, вот и прекрасненько. Надеюсь, не передумаете продавать лавки?
— Ни в коем случае! Как бы и дом не продать, но пока о том речи нет.
— Отменно, любезный. Сейчас прикажу по рюмочке налить, а вы пока расписочку обязательство нацарапаете.
— Обязательство? Помилуйте, Елизар Никитич, мы же с вами все уже обговорили. А своих решений я никогда не меняю.
— Простите великодушно, Василь Егорыч, вы для меня чужак, а расписочка с вашей подписью даст мне полную уверенность, что вы не измените своего решения. Уж будьте любезны присесть к столу.
— Как вам будет угодно, Елизар Никитич. Правда, почерк у меня неважный, но разобрать все же можно.
— Да Господь с вами, Василь Егорыч. У нас в Ярославле многие купцы крестиком расписываются. Ни одной школы. Меня дьячок за «аз» да «буки» по голове, почитай, весь букварь разбил, а цифирь учил по палочкам — складывать да уменьшать. Какие из купцов грамотеи?
Написав расписку-обязательство, Каин воспользовался песочницей, потряс аглицкую бумагу по воздуху и протянул Мякушкину.
Елизар въедливо впился в документ, прочел по складам написанное и удовлетворенно протянул Каину руку.
— Вот теперь все славненько. Число и подпись не забыл поставить. По рукам, любезный Василь Егорыч!
— По рукам, милейший Елизар Никитич!
Глава 12
Первые вести
Миновало два дня, и Каин стал получать первые донесения.
Роман Кувай:
— Полковник Решетников был сегодня у герцога утром в десятом часу. К хозяину, по моему разумению, не заходил, так как пробыл у Бирона всего четверть часа.
— В каком настроении вышел?
— Издалека трудно лицо рассмотреть, но почему-то со злостью нахлестывал коня, из чего можно предположить, что полковник был не в духе.
Петр Камчатка:
— Воевода и полицмейстер вчера обедать не заходили, сегодня же оба были. Удалось таки через щель разглядеть, что вместе с Лапиным и Рябушкиным на обеде присутствовал не только Бирон, но и его пастырь.
— А как щель обнаружил?
— Вначале ничего не было видно, пришлось ножом слегка ковырнуть.
— Слежку продолжайте.
Новости пока ничего нового не принесли, ни на шаг не приблизили Каина к намеченному плану. Единственная зацепка: по четвергам Бирон никого с собой на прогулку не берет. Над этим днем следует подумать.
Довольно приятное известие на следующее утро доставил Кувай:
— Воевода, полицейский и граф Орлов изрядно посидели в ресторане «Бристоль», а затем проводили графа на Благовещенскую улицу в дом обедневшей молодой дворянки Анастасии Николаевны Виренской. Красивая вдовушка, бывшая полюбовница полицмейстера. Пробыл граф у дворяночки до двух часов ночи, а затем в сопровождении лакея вернулся в воеводский дом. А главное, удалось услышать от графа, что он дал наказ лакею: «Предупреди хозяйку, что завтра буду у нее в одиннадцать ночи и возможно останусь ночевать».
Каин проявил к рассказу Романа нескрываемый интерес:
— Великолепно, Роман!.. Но как тебе удалось о Виренской такие подробности выведать?
— От соседнего дворника, эти люди всегда все знают. После того, как граф вошел в дом Виренской, я увидел дворника, что сидел на лавочке возле своего двора, подсел к нему, спросил, не пускает ли кто на постой человека из купеческого сословия. Он мне на дворяночку и указал. Состоятельных людей-де иногда пускает. Живет одна, лет тридцати. Держит лакея, но он исполняет обязанности и дворника. Муж погиб на Турецкой войне. Барынька собой пригожая.
— Похожая история, Роман. Помнишь барыньку из Кашина?
— Как не помнить, — усмехнулся Кувай. — Воспользуешься?
— Непременно, но надо все обдумать.
Случай похожий, но здесь ни мужем, ни родственником не прикинешься, ибо воевода и полицмейстер наверняка вызнали всю историю жизни дворянки Виренской, чтоб ни самими не попасть впросак, ни высокому гостю. Если уж и выгорит застать графа в объятиях Анастасии, разговор будет иного характера. Но какого, и как связать его с кладом Светешникова? Задача не из легких, а посему и раздумывал Иван несколько часов, а потом вновь повел разговор с Куваем:
— Пойдешь со мной в полночь с фонарем, но постараемся, чтобы дворник-лакей наших лиц не заметил. Прихвати с собой пистоль. Дальше мы проследуем в спальню голубков. Ты уведешь барыньку в другую комнату, а я начну беседовать с его сиятельством.
— Ты все продумал, Иван? Здесь случай особый. Граф Орлов представляет Тайную канцелярию. Как бы…
— Никаких «как бы», Роман. Чем труднее авантюра, тем она желанней для исполнителей.
Вновь скажем: Каин заждался новых острых приключений, к которым он стремился всю свою преступную жизнь. Кровь горячила его сердце.
В полночь дворник-лакей оказался на месте.