Раньше я думала, что еще и добрая.
— Толку от моей доброты!
— Нет, неправильно. Толк есть. Паоло тебя любит, Филипп тоже. Даже Инсолье мог бы по-настоящему полюбить, если бы ты повзрослела. — Я вздохнула и вдруг, повинуясь порыву, поймала свое алое «отражение» за руки, притянула к себе и обняла, как маленького ребенка. Погладила по волосам, утешая. Она сначала дернулась было, а потом резко затихла и уткнулась мне лицом в плечо. — Послушай… я не знаю, что нам с тобой делать дальше. Понимаешь? Я не хочу возвращаться в свой мир и забывать Инсолье. Не могу даже представить, как он отнесется к тому, что я исчезну и на моем месте снова окажешься ты. Я не уверена…
— Я… я тоже не знаю. Все, все, кто был ко мне близок, все теперь любят тебя! Если даже я снова окажусь в своем теле, то буду лишь жалкой тенью. Ненужной и неинтересной. Я не смогу так же. Но… я так хочу жить…
— Так родись заново! — предложила я. — Ты же можешь? А Паоло тебя дождется. И Филипп никуда не денется, я так думаю. Он уже лет двести по этому миру бегает, еще столько же и подождать может. Если уж он так тебе нужен, м-м-м?
— То есть ты предлагаешь именно так отомстить некроманту? — Имран подняла голову с моего плеча, высвободилась из объятий, отступила на шаг, прищурила зареванные глаза и вдруг улыбнулась. — А знаешь… это мысль!
— Стоп, погоди! Какая мысль?! — забеспокоилась я и попыталась опять поймать девчонку. Но та быстро отскочила еще на несколько шагов и вдруг стала таять в серой дымке, как в облаке.
— Договорились! — крикнула она напоследок и начала втягиваться куда-то в меня. — Месть — значит месть! Буду капризничать и вить веревки!
— Стой! Какая месть?! Почему Инсолье?! Какие веревки?!
— А догадайся! Теперь я тоже стану интересной для всех вас! И самой любимой девочкой! — Веселый девчачий смех долетел уже издалека.
— Елки-палки… — У меня аж колени ослабели от догадки. — Срочно надо изобрести в этом мире презерватив. Только этого счастья мне и не хватало!
— И память о нашем разговоре я тебе сотру, — долетело уж совсем откуда-то из далекого далека. — Не знаю, что такое презерватив, но мне не нравится это слово! Так что лети, мамочка, получай свои глаза и рожай меня побыстрее! Повышенное желание я вам обеспечу! Потерпи только, сейчас будет немного больно.
— Ах ты паршивка! Я на такое не подписывалась! И не смей вмешиваться во взрослые отношения, тем более родитель… тьфу на тебя! — Орать в серые облака глупо, конечно, но у меня от возмущения даже голова закружилась. Или не от возмущения? Ох… что она там про «немного больно»? Это разве немного?! А-а-а-а-а!
* * *
— Элле! Элле! Ты слышишь меня?!
— Сестра, как ты?
Сначала голоса раздавались будто через толстый слой ваты. Но с каждой минутой чувства становились все более ясными, а звуки четкими. Глаза болели уже не просто так, сами по себе, а от странного ощущения. И еще — чесались. Именно так, как обычно чешутся небольшие ранки при заживлении. Хотелось потереть их руками, но я все еще опасалась.
Ладно, попробуем. Едва моргнув, я тут же сомкнула веки, потому что свет вокруг казался невыносимо ярким.
— Да убери ты к шатту свои светлячки! Не видишь, ей же больно! — раздалось такое родное бурчание Инсолье. Такое ощущение, что я долго его не слышала. Хотя вроде меня отключило всего пару секунд назад.
— Ты сам сказал посветить ближе, чтобы узнать о состоянии ее глаз!
А вот это уже Паоло. И Хрюша топчется где-то недалеко. И кошечка о ладонь ластится. Хорошо. Все свои рядом, живы и здоровы — это главное. А глаза…
— Не шумите. Сейчас попробую открыть еще раз, — прошептала я, и переругивание сразу прекратилось. Кажется, мужчины даже дышать стали реже.
Очень медленно приоткрыла один глаз. Потом второй. Сначала я заметила несколько приглушенно-синих (они, оказывается, были синими!) светлячков, парящих вокруг нас. Свет от них достаточно отчетливо очерчивал низковатый пещерный свод, нависавший над моей головой. И розовые щупальца мхов тут и там.
Между прочим, это странно. Я читала много разной литературы о том, как к слепым людям возвращается зрение. Так вот, все непросто. Дело даже не в глазах, а в тех участках мозга, которые забыли, разучились или вовсе никогда не умели обрабатывать информацию от этих органов чувств.
Я была готова к тому, что, как я тоже читала, многие бывшие слепые даже просят вернуть все как было, потому что не могут вытерпеть новые ощущения.
Но сама ничего подобного не испытывала. Просто… смотрела и видела. Как так и надо. Может, потому, что на самом деле это тело ослепло совсем недавно? Ведь его-то мозг вполне привык видеть и обрабатывать…
— Ну как? — шепотом раздалось сбоку.
— Все норма… — Тут я повернулась на голос и рассмотрела собеседника. — Ой! Ой, мамочки!
Глава 47
Инсолье
— Что? Что с тобой?! — тревожно переспросил я, кидаясь то ли поддержать пытавшуюся сесть жену, то ли уложить обратно. То ли вообще непонятно что сделать, лишь бы не сидеть истуканом и не умирать от страха. До чего ж отвратное чувство! Я уже и забыл. Жил такой гордый демон, никого не любил, никого не боялся, на хрена, спрашивается, было обрастать близкими и любимыми?..
А вот. И только попробуйте отобрать у меня мой страх! Руки вырву, ноги переломаю, голову откушу!
— Элле, не молчи! Что с тобой? Что с тобой?!
— Да ничего со мной. — Жена моргнула еще раз, слипшиеся от крови и слез ресницы были похожи на иголки. — Ты со мной… и это все мое!
— Твое-твое. Куда ж я денусь…
— Никуда! Это все мое! — повторила она, встрепенулась и дернулась ближе, пытаясь схватиться еще непослушными руками за мои рукава. — А сними рубашку?
— Рубашку? Не волнуйся, я не ранен. У нас вон целый штатный паладин есть с исцеляющей магией.
— Я не всесилен. — Паоло, как всегда, попытался отмазаться. Он переживал за сестру с двух шагов — как только Имран застонала, забилась, а потом все же открыла глаза, отпустил меня с ней нянчиться и не лез под руку. Это ж надо, какой у меня, оказывается, умный брат! А все потому, что мой. Пока ничейный орденский был — тупень тупнем. Только мое влияние сразу мозги ему прояснило. Да!
— Да я вижу, что ты не ранен, —