Махая кувалдой и нанося удары, он потерял представлвние о пространстве и времени, или почти потерял. Во всяком случае он совершенно не представлял, сколько прошло времени, когда вдруг осознал, что он не один. Руари, подумал он. Руари вернулся для последнего слова. Он еще раз ударил изо всех сил своей кувалдой, промазал по звену, зато вышиб искры из ошейника. Вздох, который он услышал потом, не был вздохом полуэльфа или мальчика-человека.
— Матра?
Она стояла в дверном проходе, узкая бледная тень. Их глаза встретились, и она отступила в темноту. Ребенок, напомнил себе Павек, быть может она испугалась его сумашедшей ночной работы? Он отложил кувалду в сторону.
— Матра? Подойди. Инитри уже приготовила ужин?
Она покачала головой. Шаль соскользнула на шею. С маской, делившей голову напополам, это выглядело как два неполных лица — вероятно не самый не правильный способ описать ее.
— Это место тебе неприятно? Ты об этом хочешь мне рассказать? — Он уже повел себя достаточно плохо с Руари, но ночь еще только началась и можно было наполнить ее множеством ошибок.
— Нет, оно мне нравится. У меня есть воспоминания Акашии, но мои собственные совсем другие.
— Ты часто приходила в этот сад?
— Нет, я вообще никогда здесь не бывала. И никто не бывал, за исключением Агана. Он всегда был здесь. Аган и Инитри, они особенные.
Их разговор развивался как всегда: Павек спрашивал то, что ему самому казалось простыми вопросами, а Матра отвечала ответами, которые он совершенно не понимал. — Почему? — спросил он, заранее опасаясь ее ответа.
— Лорд Элабон иногда называл Агана «мой трижды проклятый отец».
Рукоятка кувалды была рядом с Павеком, совсем близко. Он представил себе, как хватает ее и со всей силы бьет по черепу Элабона Экриссара. Значит он был очень умен, когда опасался всего, что Матра может рассказать ему об этом унаследованном доме. Но как мог Экриссар — даже Экриссар! — обратить в рабство своих собственных родителей? И как он, Просто-Павек, может исправить такую ошибку. Что он может сделать?
— Это не имеет никакого значения, — продолжала Матра. — Отец тоже не был мне отцом. У меня вообще нет ни отца, ни матери. Я сделанная, а не рожденная. Я называла его Отцом, потому что чувствовала, что это хорошо и правильно. Может быть Лорд Экриссар был точно в таком же положении.
— Надеюсь, что нет, — сказал Павек, и Матра опять отступила в тени. Он позвал ее обратно, сказав, — Все в порядке, ты хорошо делала, называя его Отцом, — у Матры было кристально-ясные понятия о хорошем и плохом, о справедливости и чести; он полагал, что если она кто-то называла отцом, значит он заслужил уважение ребенка. Но Элабон Экриссар не заслуживал ее уважения, это точно. — Но было бы не правильно, если бы ты сделала шрамы на его лице и надела бы на него ошейник, а потом называла бы его Отцом.
— Я почувствовала бы себя хорошо, если бы называла Отцом тебя. Ведь ты всегда исправляешь ошибки, или нет?
Наверно она подслушивала, когда он спорил с Руари, если это можно назвать подслушиванием, ведь они орали друг на друга во весь голос.
— Я бы не хотел — на самом деле не хотел бы, Матра — чтобы ты называла меня Отцом. Я Павек, Просто-Павек. И давай не будем об этом больше.
Она моргнула и руки сжались вокруг узкого тела, как если бы Павек ударил ее, и уже только одно это заставило его почувствовать себя хуже. Но он не мог позволить ей называть его отцом, слишком большая ответственность, он не мог ее на себя взять.
— Матра-Мне нужно с кем-нибудь поговорить и я не думаю, что я поговорю с Лордом Хаману. Я думаю, он слышит, но не думаю, что должна. Я думаю, что он тоже сделанный, или что он родился так давно, что забыл когда.
— Ты можешь поговорить со мной, — быстро уверил ее Павек, решив что необходимо, чтобы она выбросила из головы саму мысль посекретничать с Королем-Львом. — Тебе не надо называть меня Отец, но ты можешь говорить со мной обо всем. — Он чувствовал себя как человек, делающий с открытыми глазами шаг с крутого обрыва.
Матра подошла ближе. — Ее глаза величиной с птичьи яйца сверкнули — по настояшему сверкнули — от возбуждения. — Я могу защитить себя теперь!
— Но ты же всегда могла делать так, разве нет? — спросил он, надеясь на ответ, который он будет в состоянии понять. Она постоянно говорила о защите, которой снабдили ее создатели, но никогда не была в состоянии объяснить, что это такое.
— Раньше это просто происходило. Я застывала, перед глазами все расплывалось, и это происходило. Но сегодня, у воды, когда я разозлилась на Руари, я не хотела, чтобы он остановил меня, так что я заставила себя испугаться, что он ударит меня, и это началось.
Павек легко припомнил этот момент. — И ты заставила это прекратиться. Да?
— Почти.
Это был не тот ответ, на который он рассчитывал. — Почти?
— Злость-испуг заставляет защиту происходить. Когда Руари толкнул меня, я не была больше злой-испуганной, я была печальной-испуганной, и печаль-испуг заставили защиту уйти. Я очень рада, что она ушла и это не произошло; я не хотела ранить Руари, на самом деле. Но раньше я не могла сделать так, чтобы не-происходило.
Павек взглянул в ее странные, доверчивые глаза. Он почесал гудящую макушку, надеясь найти вдохновение и благополучно не сумев. — Я не уверен, Матра, но может быть ты научилась управлять тем, что создатели дали тебе: злость-страх заставляет начать; печаль-страх останавливает. Если ты можешь вызвать в себе злость, тогда ты можешь вызвать в себе и печаль.
— А это хорошо? Заставлять себя чувствовать разные чувства чтобы управлять тем, что создатели дали мне?
— Это лучше, чем убить Руари — при этом ты не хотела даже ранить его. Это лучше, чем сделать ошибку.
Ошибка была очень важным словом для нее, так что она энергично кивнула головой.
— Если я сделаю ошибку, я буду отвечать за нее, как и ты? Я хочу быть как ты, Павек. Я хочу учиться у тебя, даже если ты не Отец.
Он отвернулся о нее, не зная что сказать или что сделать. Уже достаточно плохо, когда Звайн или Руари надеются только на него, но в их разговорах всегда есть момент, когда он может толкнуть любого из них под ребра и сломать их мрачное настроение маленькой потасовкой. Для Матры толчок под ребра никак не подходит. С Матрой можно только говорить.
— Спасибо тебе. Я постараюсь научить тебя всему, что знаю, и как можно лучше.
И отчаянная благодарность Инитри за колокол к ужину.
Руари вернулся во время ужина. Павек не стал спрашивать, где он был, но на его плече довольно устроилась бирюзовая домашняя ящерица, величиной с его предплечье, а ее длинный, похожий на кнут хвост обвился вокруг его шеи. Похоже, что это был добрый знак. Эти блестящие, очень красивые ящерицы имели внутреннюю псионическую защиту: они чувствовали агрессивное или расстроенное сознание и исчезали прежде, чем происходили настоящие неприятности. Даже Руари, который обращался к животным за утешением, не мог находиться рядом с таким созданием, когда был зол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});