И снова две двери: одна, через которую вошел Джордж, и другая, за которой стоял полицейский. Как много в этом было смысла и определенности. Джордж задумчиво опустил голову и внезапно заметил коробку, которую он держал на своих коленях.
А ведь ему казалось, что он избавился от них. Скорее всего эта коробка осталась у него случайно. Видимо, он прихватил ее с собой по старой привычке, а остальные у него купил какой-то толстяк в тяжелых галошах или в десантных сапогах, как они их еще называли. Хотя нет, коробки у него забрал кто-то другой. Джордж решил, что ему лучше пока об этом не думать. Он совсем запутался, но не потому, что все так случилось. Наоборот, все, что случилось, казалось достаточно простым и ясным. Его сбили с толку два предыдущих дня, события которых открыли ему вид на более спокойные времена.
К утру сон начинает растворяться. Вы уходите из мира сновидений, который лишь миг назад считался вашей законной территорией, и реальность снов расползается в стороны от проблесков другого, более жесткого мира. Вы начинаете понимать, хотя и не совсем уверенно, что есть более чем одна реальность. А сон угасает, и с первыми мыслями, чувствами и желаниями к вам приходит осознание того, что от вас забирают эту милую и уютную страну чудесных грез.
А что вы получаете вместо нее? Перед тем как вам вспомнится ваша реальная ситуация, существует мгновение, в которое вы всматриваетесь как постороннее лицо – как тот, кто никогда раньше ни о чем подобном не слышал.
В этот миг вы рассматриваете свою жизнь как что-то далекое и невыразимо чуждое. Но потом на вас обрушивается полноводный поток сознания, вы пробуждаетесь и вновь находите себя тем, кем вы были вчера и, возможно, много-много дней назад. Да, это ваша личная жизнь, но она почему-то не кажется лично вашей. В ней есть оттенок чего-то временного и экспериментального. А затем вас накрывает какая-то пленчатая звериная кожа, вы становитесь живым и дышащим существом, и уже перед самым пробуждением вам дается крохотное мгновение свободы, в котором вы еще не тот, но уже и не этот. И тогда вам приходится брать под контроль свою жизнь, которая мчится, как скорый поезд, по бесчисленным рельсам огромной сортировочной станции. Вы несетесь вперед в самом первом вагоне, и порою вам хочется остановиться, отъехать назад, но у вас нет выбора, потому что рельсы возникают перед вами слишком быстро; и нет времени подумать о том, как перебраться на другой путь по соседним стрелкам.
Однако там, в неуловимо тонкий момент пробуждения, у вас есть возможность изменить эту метафору и разобраться с клубком, в который сплелись мириады жизненных нитей.
Люди тратят годы, пытаясь уловить этот миг. Но большую часть времени они не помнят того, что искали. Вы чувствуете, что какой-то выход есть; вы знаете, что он в вас самих; и вы снова делаете попытку за попыткой.
Такие усилия почти не связаны с ясностью сознания. Если появляется ясность, значит, все уже погрязло во тьме. Силы драматургии не позволяют вам уловить тех интриг, в которые вы вовлечены. Вам не дано заглядывать вперед, и вы хотите этого только потому, что под вашим носом не возникает никаких осмысленных действий.
Вот о чем думал Джордж, когда в замке раздался скрип ключа и он услышал веселый голос надзирателя Тома:
– Проснись и вставай, сияя пред ликом нового дня!
Том действительно был хорошим человеком – веселым и даже, можно сказать, ироничным. Зная о его тонком и остром уме, оставалось лишь удивляться игре природы, которая наделила этого парня обычным черепом, а не маленькой коробочкой для иголок. Открыв дверь камеры, Том вошел внутрь, и Джордж еще раз отметил, что кобура на поясе надзирателя была пуста. Поговаривали, будто внутренней охране специально запрещали носить оружие, чтобы оно не попало ненароком в руки какого-нибудь обезумевшего заключенного.
Впрочем, Джордж и не думал нападать на Тома. Сама мысль об этом казалась ему абсурдной и недостойной обсуждения. Большой и мощный Том мог бы стать образцом для любого атлета, в то время как Джордж зачах и поник под бременем тюремного срока. Да, миазмы заключения проявляются не сразу, но, отсидев в камере несколько лет, вы в конце концов начинаете чувствовать их тлетворное влияние.
– Как мы тут сегодня себя ведем? – спросил Том, приступая к этапам ежедневной проверки.
Он проворно обошел комнату и достал из большого кармана рапортичку, к которой на истертом шнурке крепился маленький карандаш. В рапортичке лежало несколько отпечатанных листков, где после записей и таблиц виднелись плоские коробочки печатей. Как-то раз Джордж ухитрился заглянуть в бумаги Тома, но ему не удалось прочитать там ни строчки, так как текст был написан на странном и незнакомом языке. Буквы казались абсолютно теми же, однако Джордж никогда не слышал таких слов, как меяне-мвен нейарк, поэтому он до сих пор не знал о том, что же искал в его камере Том.
Тем не менее он мог беспрепятственно наблюдать за тем, что делал надзиратель. Тот прошелся по комнате, простучал в нескольких местах стены, проверил тумбочку, повертел в руках стул, а потом зачем-то подергал остов кровати. Подойдя к раковине, Том тщательно исследовал водопроводный кран и поковырял пальцем краску на сливной трубе. После каждого из этих действий он ставил в рапортичке галочки.
Когда надзиратель закончил осмотр, Джордж сделал свой первый вывод – первый за этот день.
Доходя до конца списка, Том начинал действовать медленно, с какой-то скрытой неохотой, и Джордж чувствовал, что Том не хотел этого конца, не хотел перехода к следующей стадии, которую он, возможно, не одобрял и считал негуманной. Хотя в равной степени возможно, что он одобрял ее целиком и его притворное нежелание имело целью вытянуть из заключенного изменнические заявления. Они еще и не на такое были способны, эти черти-надзиратели.
– Так, место, кажется, в порядке, – произнес Том. – Теперь давай возьмемся за тебя.
Этого Джордж и боялся.
– За меня? – спросил он, поднимая брови и разыгрывая наивную неосведомленность, хотя никто не поверил бы, будто он не знал ни о чем подобном, на что, казалось бы, намекало его удивленное выражение лица, подчеркнутое едва заметным пожатием плеч и слегка озадаченным изгибом рта.
– Однажды мы уже имели тут проблемы с Вентиллем, – ответил Том. – Но теперь это в прошлом. Сейчас нас интересует только одно – как долго ты еще будешь здесь оставаться?
– Мне это и самому интересно, – скромно произнес Джордж, хотя на самом деле его не интересовали такие вещи.
– Ладно, мы оставляем это на твое усмотрение, – сказал Том. – Я полагаю, ты знаешь, что мы имеем в виду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});