Графиня сказала мне это в едином порыве, но довольно продуманно, дабы через мое посредничество получить от Франции помощь против бед [Фландрии]. В свою очередь я, видя, что открывается путь к моей желанной цели, ответила ей: «Король Франции, мой брат, не расположен вести войны с иностранными государствами, поскольку в его королевстве существует партия гугенотов, которая очень сильна, и это всегда препятствует внешним предприятиям. Но мой брат, герцог Алансонский, который не уступает ни в достоинстве, ни в справедливости, ни в доброте королям моему отцу и моим братьям, готов взять на себя эту роль. У него не меньше возможностей, чем у короля Франции, моего брата, чтобы помочь вам. Он сызмальства знаком с военным делом и считается одним из лучших капитанов нашего времени, а в данный час возглавляет армию короля, [сражаясь] против гугенотов; с тех пор, как я уехала [из Франции], его армия захватила сильную крепость Иссуар и ряд других мест [445]. Вряд ли фламандцам известен какой-либо другой принц, помощь которого могла бы быть для них такой полезной, тем более что наши страны соседствуют, а во Франции, столь великом королевстве, он обладает хорошей поддержкой, каковая позволит найти ему и средства, и все необходимое для ведения войны. И если мой брат получит доброе содействие со стороны господина графа, Вашего мужа, фламандцы могут быть уверены – он готов испытать свою Фортуну и, будучи от природы мягким и чуждым неблагодарности человеком, всегда способен оценить службу и настоящую услугу. Он [герцог Алансонский] уважительно и с почитанием относится к людям чести, и посему за ним всегда следуют лучшие из них. Я уверена, что во Франции уже скоро будет заключен мир с гугенотами, и по [107] моему возвращению домой все успокоится [446]. Если господин граф, Ваш муж, разделяет Ваше мнение, пусть даст мне знать об этом, когда пожелает, чтобы я сообщила вести моему брату, и, заверяю Вас, фламандские земли и Ваш дом, в особенности, в результате [успеха] обретут процветание. В случае, если мой брат сумеет утвердиться здесь с вашей [фламандцев] помощью, будьте уверены, что мы сможем часто видеться, ибо еще никогда не было столь прекрасной дружбы между братом и сестрой, как у нас с ним». Графиня с большим удовлетворением выслушал мои откровения и ответила, что заговорила со мной на эту тему намеренно, увидев, что я оказываю ей честь, приближая к себе. Посему она приняла решение не отпускать меня отсюда, пока не расскажет мне о положении дел, в котором они пребывают, и просить меня помочь обрести поддержку со стороны Франции, чтобы освободиться от страха, с которым они живут, видя непрекращающуюся войну и уничтожение [населения] при испанской тирании. Она спросила меня, может ли она доверить своему супругу те предложения, которые мы обсуждали, и готова ли я утром поговорить о них с самим графом? Я с радостью согласилась. Весь остаток дня мы провели в подобных беседах, которые, помимо прочего, как я думала, были направлены на воплощение нашего замысла. Я видела, что графиня получает от этих разговоров удовольствие.
После окончания бала мы направились послушать вечерню к канониссам [447] в их церковь Святой Водрю [448], которые принадлежали к ордену, отсутствующему во Франции. Канониссами являлись девушки, помещенные в монастырь совсем маленькими и остававшиеся [108] там вплоть до замужества, когда они могли воспользоваться своим приданым. Жили они не в дортуаре [449], а в отдельных домах, каждая в своей келье, как каноники. В каждом доме находилось по три-четыре девушки, иногда по пять-шесть, вместе со старшими канониссами, среди которых были и такие, кто никогда не был замужем, включая аббатису. Девушки одевали монашеское платье единственно, когда посещали утреннюю службу в церкви, а также когда шли после обеда к вечерне. Сразу же после окончания мессы они переодевались и выглядели как обычные девицы на выданье, свободно посещали пиры и балы, подобно другим, хотя им и приходилось менять одежду четыре раза на дню.
Графиня де Лален не могла дождаться, когда закончится вечер и она расскажет своему мужу о добром начинании, которое она сделала во благо их дел. Их беседа состоялась той же ночью, а утром она привела ко мне своего супруга, который завел длинный разговор о справедливых основаниях, которые позволяют им избавиться от тирании короля Испании [450] (в связи с чем он никогда и не думал что-либо предпринимать против своего естественного государя, зная, что суверенитет над Фландрией принадлежит королю Франции), и представил мне способы, благодаря которым мой брат смог бы утвердиться во Фландрии. Граф де Лален обладал властью над провинцией Эно [451], которая простиралась почти до самого Брюсселя, и сожалел только о том, что область Камбрези разделяет Фландрию и Эно [452], говоря мне, как было бы хорошо склонить на нашу сторону господина д’Энши, который сопровождал меня в путешествии. Я не стала открывать ему правду о словах, услышанных от графа д’Энши, но ответила, что хочу просить его самого [Лалена] поговорить об этом с ним и что это получится у него лучше, чем у меня, ведь он и д’Энши – соседи и друзья. [109]
Я заверила его в том, что он может рассчитывать на дружбу и благоволение моего брата, если примет участие в его судьбе, используя для этого весь свой авторитет и влияние, которые будут достойной и значимой службой для человека его положения. Мы решили, что на обратном пути я остановлюсь в своих владениях в Ла Фере [453], куда также приедет мой брат, и где мы встретимся с господином де Монтиньи, братом графа де Лалена, чтобы обсудить дела.
Все то время, пока я жила в гостях, я поддерживала графа и укрепляла его устремление, чему в не меньшей степени способствовала и его жена. Настал день, когда мне нужно было покинуть это чудесное общество в Монсе, и сделано это было не без взаимного сожаления – моего и фламандских дам, а особенно графини де Лален, с которой я так подружилась и которая доверилась мне. С меня взяли обещание, что возвращаться я буду через Монс. На прощание я подарила ей колье из драгоценных камней, а ее мужу – ленту и к ней драгоценное украшение, которые были приняты с огромной благодарностью и восприняты как самые дорогие, ибо получены были от меня, кого они так полюбили.
Все дамы остались в городе, кроме мадам д’Аврек, уже уехавшей в Намюр, в котором я намеревалась переночевать. Там находились ее муж [454] и его брат, господин герцог Арсхот [455], где они проживали со времени заключения мира между королем Испании и Провинциями Фландрии [456]. Несмотря на то что они принадлежали [110] к сторонникам [Генеральных] Штатов, герцог Арсхот, старый придворный, из числа самых галантных, которых только видел двор короля Филиппа в те времена, когда король пребывал во Фландрии и в Англии [457], всегда находил удовольствие бывать при дворе подле грандов [458]. Граф де Лален со всем своим дворянством проводил меня так далеко, как смог, даже на два лье дальше собственных владений, до того момента, когда показался отряд дона Хуана. Тогда он поспешил проститься со мной, чтобы, как я уже говорила, не встречаться с испанцем. Господин д’Энши единственный поехал со мной дальше, чтобы представлять своего господина, епископа Камбре из испанской партии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});