В ожидании отъезда из Парижа прошло несколько дней, а король по-прежнему тянул с моим разрешением, поскольку [в это время] совершались все приготовления, чтобы объявить войну (как и было задумано) гугенотам, а значит, и королю моему мужу. И чтобы найти предлог для войны, был распущен слух, что католики протестуют против выгодных условий, которые гугенотам были предоставлены по договору в Сансе. Этот шепот и недовольство католиков распространялись так быстро, что, в тайне от короля, они начали объединяться как при дворе, так и в провинциях и городах, вербуя новых сторонников и составляя списки, производя при этом много шума и демонстрируя желание избрать [своими вождями] господ Гизов [397]. Об этом говорили и при дворе, и везде – от Парижа до Блуа, где король созвал Генеральные Штаты [398]. Перед их открытием он пригласил в свой кабинет моего брата, королеву нашу мать и некоторых господ из своего Совета. Им он представил, какое значение для его авторитета и государства имеет Лига, создаваемая католиками. И так как последние намереваются выбрать себе руководителей из семьи Гизов, он считает, что во главе этого движения должны встать только он сам и мой брат, добавив, что у католиков есть основания для возмущения; его собственные убеждения и королевский долг заставляют его быть недовольным гугенотами более, чем единоверцами. Поэтому он просит и умоляет моего брата как сына Франции и доброго католика, каковым он является, дать ему помощь и совет в этом деле, от которого зависит судьба его короны и католической религии. Помимо этого, король сказал, что ему кажется, что он лично должен встать во главе Лиги, чтобы воспрепятствовать ее опасной деятельности, и одновременно показать всем, насколько он предан нашей религии; и дабы не допустить избрания других [92] руководителей, он первым поставит свою подпись [на документе о создании Лиги] как ее глава, затем бумагу подпишет мой брат, а также все принцы и сеньоры, губернаторы и иные должностные лица его королевства.
В такой ситуации мой брат мог только предложить королю свою помощь, которую он обязан оказывать Его Величеству, во имя сохранения католической религии. Король, принимая уверения в поддержке от моего брата, что и было главной целью всей уловки с Лигой, тотчас пригласил к себе всех принцев и сеньоров двора, приказав принести список [членов] названной Лиги, и первым поставил свою подпись как ее глава. Затем подписи поставили мой брат и все остальные присутствующие лица.
На следующий день, когда открывались Генеральные Штаты, король принял во внимание доводы господ епископов Лионского, Амбренского и Вьеннского [399], а также иных прелатов, находившихся при дворе, которые убеждали его, что после клятвы, которую он дал во время своего помазания на царство, никакая иная клятва в отношении еретиков не имеет силы. Поэтому клятва при помазании освобождает его от всех обещаний, которые были сделаны этим еретикам. Указанные доводы король привел на открытии Генеральных Штатов, где и была объявлена война гугенотам [400]. Он послал за Жениссаком [401], гугенотом, прибывшим незадолго до этого от короля моего мужа, чтобы ускорить мой отъезд, и в выражениях, полных угроз и оскорблений, сказал ему, что отдавал свою сестру католику, а не гугеноту, и если король мой муж хочет, чтобы я к нему приехала, он должен изменить свою веру. [93]
1577
Вовсю уже шли приготовления к войне, и при дворе говорили только о ней. С тем, чтобы еще сильнее разобщить моего брата с протестантами, король назначил его командующим одной из своих армий. Жениссак нанес мне визит и рассказал, какой жесткий ответ он получил от короля. Это побудило меня тотчас же отправиться к королеве моей матери, где я застала и Его Величество. Я пожаловалась на то, что чувствую себя обманутой, поскольку мне чинят препятствия с отъездом к королю моему мужу и, используя хитрость, делают все, чтобы я осталась в Париже и не присоединилась к нему в Пуатье. Я представила, что меня выдали замуж против моего желания и воли, поскольку таково было решение и воля короля Карла, моего брата, королевы нашей матери и его [Генриха III] самого. Раз уж это случилось, никто не вправе помешать мне разделить судьбу моего супруга. Я намерена отправиться к нему; и если даже не получу на это разрешение, то уеду тайно – неважно, каким способом, пусть с риском для жизни. Король ответил: «Сестра моя, сейчас не время обсуждать Ваш отъезд. Я согласен со всем, что Вы говорите, потому что действительно оттягивал его с тем, чтобы в итоге Вам отказать. Ибо с тех пор как король Наварры вернулся в гугенотскую веру, я не считал возможным Ваше с ним воссоединение. Все, что мы делаем с королевой нашей матерью – только ради Вашего же блага. Я собираюсь начать войну с гугенотами и искоренить эту недостойную религию, которая принесла нам столько горя. Что касается Вас, которая является моей сестрой и католичкой, то, окажись Вы в их руках, сразу превратитесь в заложницу, и никак иначе. Кто знает, может, гугеноты в ответ на мои действия способны в своей мести посягнуть на Вашу жизнь, чтобы нанести мне непоправимое оскорбление? Нет, нет. Вы никуда не поедете. А если решитесь бежать, как Вы заявляете, то тем самым станете нашим крайним недругом, что повлечет за собой такие наши ответные действия, на которые мы только способны. Этим Вы скорее ухудшите, а не улучшите положение короля Вашего мужа».
Я вернулась к себе в большом неудовольствии от этой суровой отповеди, решив посоветоваться с самыми влиятельными придворными – моими друзьями и подругами. Они дали мне понять, что мое пребывание при дворе, который столь враждебно настроен против короля моего мужа и при котором открыто идут приготовления к войне, принесет мне несчастье. Друзья советовали мне [94] на время военных действий покинуть двор и, по возможности, даже уехать за пределы королевства, найдя для этого какой-нибудь достойный предлог, например совершение паломничества или визит к кому-нибудь из родственников. Госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон [402], которая была среди приглашенных мной на совет, предложила отправиться вместе с ней на воды в Спа. Здесь же присутствовал и мой брат, который пришел в сопровождении Мондусе, посланника короля во Фландрии [403].
Последний, недавно вернувшийся [в Париж], рассказал королю, насколько фламандцы страдают от узурпации, которую, к сожалению, чинит им Испания, попирая законы Франции о владении и суверенитете над Фландрией [404] Многие сеньоры и городские общины просили его передать [королю], что сердцем они остаются французами и примут его власть с распростертыми объятиями. Видя, что король пренебрег этим известием, поскольку голова его была занята гугенотами, к которым он продолжал испытывать враждебность из-за того, что они помогли моему брату, Мондусе более не говорил с ним на эту тему и рассказал обо всем моему брату, который, как настоящий Пирр [405], любил участвовать только в делах великих и рискованных, рожденный скорее завоевывать, чем сохранять. Его сразу же захватила эта идея и тем более [95] пришлась ему по душе, когда он увидел, что это предприятие выглядит весьма справедливым, желая единственно возвратить Франции все то, что было отнято Испанией [406]. По этой причине Мондусе перешел на службу к моему брату и готовился вновь отправиться во Фландрию под предлогом сопровождения госпожи принцессы де Ла Рош-сюр-Йон на воды в Спа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});