Однако ради справедливости я возразил:
— Вообще-то встречу назначила дирижерша германского оркестра. А он всего лишь передал.
— Передаст, блин, — ядовито обронил Антон. — Зачем тогда говорил, что будет ждать в баре?
— Риторический вопрос, — отмахнулся я. — Ладно, нечего стоять. Пошли в ресторан. Видишь стеклянную дверь?
Интуристовский ресторан имел два входа — один стандартный, уличный, второй из бара. С улицы пускали всех подряд, но не всегда, конечно, лишь при наличии свободных мест. Ближе к вечеру этот вариант становился гипотетическим, причем в любое время года. Ну а что, ресторан приличный, в центре города. Желающих вкусно поесть и потанцевать полно, и очередь здесь — обычное дело.
Вход со второго этажа гостиницы вратаря не имел, чем в прошлой жизни я частенько пользовался. Люди, пришедшие из гостиницы, котировались как свои, то есть выше уличных и, странное дело, эта лазейка работала четко, без осечек.
И сегодня Антон прошел спокойно. В полупустом ресторанном зале искомое обнаружилось быстро — Мария фон Вагнер восседала в гордом одиночестве за столиком у окна. Перед ней стояла лишь пустая чашка, а сама она курила. Опираясь одной рукой на массивную трость, в другой руке элегантно держала дымящуюся сигарету. Не что-нибудь, а настоящий «Мальборо», «мягкий как май» и «символизирующий роскошную жизнь».
— Так уж роскошную? — хмыкнул Антон.
— Так западные маркетологи понимают запах высокомерия, — согласился я с иронией. — Реклама не фонтан, конечно, так себе лозунги. «Сигареты с фильтром намного безопаснее, чем сигареты без него». Ага. Чушь полная, но как еще продвигать курево для женщин? Даже Леонид Куравлев отметился в продакт-плейсменте этого бренда — там, где «Иван Васильевич меняет профессию». Правда, за рекламу роскошной жизни артисту ничего не заплатили, это была импровизация и его добрая воля.
Хотя Куравлев сработал шаблонно, иного образа гламура в этом мире еще не придумали. О восхождении суровых ковбоев на Горбатую гору пока не знают, а кишиневский «Мальборо» начнут клепать только в 1977 году. И лицензионные сигареты станут отличаться от другого советского курева лишь конской ценой в один рубль, потому как оригинал будет похож на копию исключительно красной коробкой. Всё-таки мешка молдавского и американского табака — не совсем правильная «вирджиния», не то. Прямо говоря, ковбоя Мальборо молдаванам догнать так и не удалось.
Музыкантов на ресторанной эстраде не наблюдалось. И зал далеко не полон, и до вечера еще далеко, но воздух не отличается прозрачностью. Так выглядит баня в ранние часы работы — тепло уже пошло, но пар еще силы не набрал. Да, посетителей ресторана объединяло одно: они курили. Дымили все так, что кумар над каждым столом столбом висел, простите за тавтологию. Создавалось впечатление, будто именно за этим они сюда и пришли. На улице не накурились, блин… А ведь Минздрав предупреждал уже тогда: курящая женщина кончает раком.
Ветераны пролетарской революции в своих мемуарах вспоминают, что Ленин был противником курения. Однажды во время ленинского субботника объявили перекур, и все уселись на бревнышко, которое несли. С папиросами во рту, конечно. Владимир Ильич посмотрел на товарищей укоризненно, и сказал: «Не понимаю, чего хорошего вы в этом находите? Ведь табак — настоящий яд. Он разрушает здоровье».
В мои мысли влез Антон:
— А Ленин, значит, не курил?
— А ты?
— Было дело, баловался. Но завязал, — признался Антон. А потом вскинулся: — Впрочем, кому я это говорю?
Он хмыкнул, а я плавно повел свою линию:
— Логично. И у Владимира Ильича было такое дело, только очень короткое время. В юношеские годы вождь как-то табак попробовал, но быстро остыл. И больше этой вредной привычкой не страдал.
— Вот с кого нам надо брать пример, — вздохнул Антон. — Мудрые люди лучше знают. А табак, алкоголь и бабы до добра не доведут. Интересно, почему Ленин не написал на эту тему толстую умную книжку?
Мне показалось, что парень многозначительно взглянул на меня. Ну, если допустить, что взгляд внутрь себя возможен. Спорить я не стал — Антон еще молод. Что он может знать о «бабах»? Ничего. Нет жизненного опыта, узкий кругозор, многого не понимает. Здесь наблюдается диалектика в силе: когда плохо без девчонок — это ещё хорошо. Вот когда хорошо без девчонок — это уже плохо.
Глава 23
Глава двадцать третья, в которой слова легки, а виски стоит денег
Германская дирижерша сидела вдали, глядя вдаль сквозь намытое панорамное окно. Советские общественные здания с такими вот окнами, во всю стену — обычное дело. Их так и зовут: «стекляшка». Но для меня это странно, поскольку посетители общепита за панорамным окном кажутся обитателями аквариума. Двигающиеся по тротуару люди рассматривают их как диковинных тритонов, которые жуют, беззвучно разевая рты.
Слава богу, этот ресторан находился на втором этаже, что позволяло баронессе самой наблюдать жизнь за стеклом. Восседала она аристократически — гордо и независимо. Именно с таким видом ждут соседского маркиза, обещавшего заглянуть на огонек и развеять скуку.
— Я не маркиз! — буркнул Антон недовольным тоном.
— Зато она настоящая баронесса, — срезал я эти классовые зехеры.
Для сближения нам пришлось лавировать меж хаотично расставленных столиков. Казалось, баронесса щурится совсем не в нашу сторону. Однако цепкий женский взгляд обежал гардероб Антона по диагонали, мгновенно оценивая. В скорости вынесения вердикта любая женщина быстрее пули. С ней не сравнится даже суперкомпьютер, это вам не игра в шахматы. Надеюсь, наши старания оценили…
Сегодня парень был одет неброско, но прилично, то есть как обычно. Качество вельветовых зауженных чиносов и джемпера от «Кос», вещей темных и без опознавательных знаков, становилось понятным только при ближайшем рассмотрении. Кеды на ногах тоже неприметные, высокие темно-синие «конверсы» модели 1970s. Всё как я люблю, удобно и практично.
Вера в этих вопросах поддерживала меня безоговорочно. При этом в силу вступали правила демократического централизма: свое мнение Антон мог иметь, но уважать общие интересы обязан. Хочешь не хочешь, а подчиняться большинству надо. Кстати говоря, ответной благодарности от Веры я не ждал, поскольку партия запрещает культ личности в любой его форме.
— Дед, не мешай, — возмутился Антон, и вежливо поклонился: — Здравствуйте, фрау Вагнер.
— Привет! — улыбнулась в ответ Мария фон Вагнер.
— А ты знаешь, — сказал мне парень, — она ведет себя не по-баронски.
— А как?
— Не ниже, чем по-королевски.
Галантность требовала продолжения церемониальных танцев с раскланиваниями, и парень пошел по этому пути:
— Как поживаете, фрау Вагнер?
— Нихт шлехт, — весело сообщила она.
Мне знакомо выражение «нихт шлехт» — означает оно «недурно», его постоянно употребляет Хильда. Надо признаться, что за короткое время я освоил множество немецких словечек, и всё благодаря валькирии. А что, метод «погружения в среду» работает эффектно, на нем в свое время вырос товарищ Ленин. Дело в том, что эмиграция — это и есть погружение в среду. Немецкий язык Владимир Ильич знал в совершенстве, английский похуже. Французский поднял в беседах о революции с Инессой Арманд, а итальянский постиг, посещая оперу.
— Оперу? — не поверил Антон. — Ты шутишь?
— Ни капельки. Родной язык оперы — итальянский, если кто не знал.
— Так-так… — в голосе его слышалась ирония. — И в ложе он сидел с Инессой Арманд?
— Может быть. Кстати, писать по-итальянски Владимир Ильич не умел. Одно время его статьи с немецкого на итальянский переводил Муссолини.
Это Антон тоже принять не смог.
— Да ладно! Точно?
— Нет, не точно. Интернет — еще та помойка. Впрочем, сейчас не важно. Важно, что проживая в Европе, можно выучить кучу разных языков.
— Погоди, а что с Муссолини?