половину длины. Только охотнику и этого мало. Налегая всем весом на рукоять, Брон ворочает оружие в ране. Мозг у зверя — одно из тех мест, куда, если попасть, любой точно подохнет. С такой тушей до сердца добраться сложнее, так что задумка старшины нам понятна.
— Хороший дар, — с завистью пробормотал Айк. — Интересно, а сколько бы зубан провалялся так, не добей его Брон?
— Теперь-то он уже точно сдох. Не узнать.
— Уверен, наш старшина и сам того не знает. Только ведь дар получил.
— А, если бы и знал, не сказал бы. Это же Брон.
Убедившись, что зверь окончательно и бесповоротно убит, мы с Айком подошли к туше. Старшина уже слез с головы зубана и вовсю кромсал его грудь, расширяя дыру в шкуре напротив межрёберной щели.
— Один на полночь, другой на полудень, — не отрываясь от работы, махнул Брон головой сначала на тот край ущелья, откуда притопал зубан, потом на тот, куда увёл наших Брымза. — Приведите остальных.
Ни вопросов задать, ни самим дать спросить. Может, это и к лучшему. Махнув Айку, я потрусил в свою сторону. Если Брон не рассказал нашим про свой новый дар и свой план — а, зная этого молчуна, оно скорее всего так и было — то охотники ждут своего бесстрашного и безумного, по их мнению, старшину аж на выходе из ущелья. Айку, небось, и то меньше придётся туда и обратно бежать.
Так и вышло. Когда, найдя Брымзу и остальных, уже записавших, что нас, что и самого Брона в трупы, минут через двадцать я уставший до нельзя вернулся назад, Айк со вторым отрядом охотников уже был на месте. Впрочем, что я разглядел ещё издали, обогнали они нас ненамного.
— Вскрывайте туши. Даже растоптанные, — приказал перепачканный в крови с головы до ног Брон. — Надо всё собрать.
Ничего себе! А ведь сам он уже успел вскрыть зубана. И не только вскрыть. Кучка тёмного мяса, бывшего некогда сердцем чудовища, лежала размазанным по камням изрубленным месивом. Рядом весь в крови валялся мой позабытый топорик. Вот это я понимаю — скорость разделки.
Полчаса возни с раздавленными в большинстве своём тушами, и вот под предвкушающими взглядами охотников Брымза одно за одним шинкует сваленные в кучу сердца, складывая рядом добытые ценности. Неплохо. Очень даже неплохо. Гривастый лев принёс сразу два семени жизни. Ещё одно дала загнавшая меня в пещеру самка. Четвёртым же порадовал козлорог — вожак стада. Вместе с почти шестью десятками бобов получался просто замечательный результат для одного дня охоты. А ведь это ещё Брон не положил в общак, который поделим по возвращению, найденное в сердце зубана.
Так как привлекать внимание к истории с ослеплением чудища мне не хотелось, первым лезть с этим вопросом к старшине я не стал. Айк пока, видимо по той же причине, так же молчал. Лучше пускай Брымза спросит. Или ещё кто-нибудь. Но стоило подсчитанным семенам и бобам оказаться в специальном мешочке, как Брон сам поднял волнующую меня тему.
— На сегодня всё, — начал старшина в своей обычной спокойном манере. — Возвращаемся в лагерь. Завтра засаду устроим на полверсты дальше — там есть ещё одно узкое место. У нас ещё несколько дней — потом зверя будет идти совсем мало. Доберём, что сможем — и обратно на Мун. Добытое будем делить на пароме. Не бойтесь — у меня всё по-честному. И считать я умею. По поводу зубана. Это моя добыча, не общая. Убил я его без вашей помощи. Но…
Брон нашёл взглядом нас с Айком.
— Задачу мне немного облегчили — это я признаю. Держи, — шагнул старшина к Айку, протягивая вперёд руку. — Твоя доля.
На ладони Брона лежало покрытое запёкшейся кровью семя.
— Спасибо! — принял дар Айк.
Поблагодарил и молчит. Все молчат. Каждый понимает, что одно семя — это точно не половина найденного в сердце зубана, но что Брону скажешь? В каждом контракте есть пункт про добытое лично. Тут он и прав, и не прав. Если взглянуть с одной стороны, то к победе над зверем мы с Айком приложили руку, и делить надо всё на троих. Ну, пусть на двоих, раз я, вроде как, только чуть-чуть помогал. С другой же, Брон так и так при своём новом даре сам убил бы зубана, хоть слепого, хоть зрячего. Под этим углом взглянуть если, то решение старшины поделиться хоть чем-то — и вовсе жест щедрости.
Хоть чем-то… Когда это я успел так зажраться? Семя жизни — это целый лишний год молодости, либо два золотых, один из которых Айк наверняка отдаст мне. И уж точно мы не будем сейчас возмущаться и требовать показать, чего сколько добыто из сердца зубана. Не в том положении мы. То есть я.
У меня до сих пор в голове звучит собственный голос. Йок с ней, с добычей. Меня больше сейчас волнует бес и его слова. И в первую очередь те, что про Брона, который не Брон. Может, бес меня так заманивает, чтобы я, испугавшись, точно его снова призвал. А может, и правда старшина не тот, за кого себя выдаёт? Так-то Брон, и действительно, странный — мастер боя, поднялся стремительно. Явно, что не простой деревенский охотник.
С другой стороны, раз его бес боится, значит… Враг моего врага — мой друг, кем бы он не был. Хотя… Брон может оказаться каким-нибудь борцом с одержимыми. Тогда для меня он, и правда, опасен. Слуги Единого разбираться не станут. Виновен я или нет, приговор один — смерть. И что теперь делать? Послушать, что скажет бес? Так наверняка же обманет. Бесы — брехать мастера. Во всех сказках они ложью стараются подчинить себе человека. А вдруг я поддамся?
* * *
Но бес бесом, а настоящий повелитель лжи — это Айк. Так складно заливал про свои геройства с луком, что, не знай я правды, наверняка бы поверил. Хотя, я и сам не промах — со своей стороны ничуть не хуже брехал, так что вопросов ни у кого не возникло. Даже у Брава с Хобой, которых мы в свои тайны не посвящали. Теперь, и меня, и особенно Айка в ватаге уважают безмерно. Меня за смелость, друга ещё и за мастерство с луком. Хорошо, что стреляет он, и правда, неплохо, и сомнениям не судьба зародиться.
Впрочем, история