«Лоно тишины» — обычный галлицизм: «le sein du repos». Английский эквивалент встречаем у Джеймса Битти: «Когда возлежа на лоне тишины…» («Уединение», 1758, строка 35). Замечательный французский пример в «Стихах для подножия статуи» Шарля Пьера Колардо (1732–76):
… cette jeune beauté…Rêveuse au sein de la tranquillité…
<…эта юная красавица…Мечтательница на лоне тишины…>
или в «Послании в деревню» («Almanach des Muses», 1801, с. 195) мадам Бурдик-Вио:
Au sein de la tranquillité,Loin du tumulte de la ville…
<Ha лоне тишины,Вдали от городского шума…>.
Можно было привести еще немало других французских примеров.
Это «лоно тишины» еще долго после гибели Ленского преследовало стихи пушкинских современников. Языков (чьи элегии упомянуты наравне с элегиями Ленского в главе Четвертой, XXXI) использовал это выражение в своем стихотворении «Тригорское» (имение госпожи Осиповой; см. последние строфы «Путешествия Онегина»). Оно встречается также в «Романсе» (1831) Александра Полежаева. Весьма любопытно, что сам Пушкин использует его в главе Седьмой, II, 8: «на лоне сельской тишины», — в романтическом духе изображая весеннее томление. Следует отметить, однако, что в главе Второй, X, 11 это выражение дано в винительном падеже; странное вместилище для слез Ленского.
Неточный и весьма посредственный, кроме идиоматических клише, Дюпон правильно переводит большинство галлицизмов в «ЕО», а также и это выражение, в то время как честолюбивая, трудолюбивая и в целом гораздо более точная в переводе команда Тургенев — Виардо выдает фальшивое «sur la sein de la placidité» <«на лоне спокойствия»>.
13–14 Как пел Пушкин в свои семнадцать лет в последний год в лицее («Наслажденье», 1816, строки 1–2):
В неволе скучной увядаетЕдва развитый жизни цвет.
Здесь начинается тема «цвет — гибель», проходящая через всю главу Четвертую, XXVII (рисунки Ленского в альбоме Ольги: голубок, надгробный камень) и обретающая полное воплощение в последней элегии Ленского («Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?» глава Шестая, XXI–XXII; см. коммент.). Эта тема свяжет пушкинскую элегию 1816 г. со смертью Ленского в главе Шестой, XXXI, 12–13 («Дохнула буря, цвет прекрасный увял») и достигнет высшего выражения в выводах главы Шестой, XLIV, 7–8, где «увял» венец молодости поэта.
Заметим, что глава Вторая, X, 14 соотносится с главой Первой, XXIII, 14.
XI
Въ пустынѣ, гдѣ одинъ Евгеній Могъ оцѣнить его дары, Господъ сосѣдственныхъ селеній 4 Ему не нравились пиры; Бѣжалъ онъ ихъ бесѣды шумной. Ихъ разговоръ благоразумной О сѣнокосѣ, о винѣ, 8 О псарнѣ, о своей роднѣ, Конечно не блисталъ ни чувствомъ, Ни поэтическимъ огнёмъ, Ни остротою, ни умомъ,12 Ни общежитія искуствомъ; Но разговоръ ихъ милыхъ женъ Гораздо меньше былъ уменъ.
1 В пустыне. На монашеском языке — уединенное место отшельника. В шестнадцатом веке часто означало дикий лес или всякое иное дикое безлюдное место. Ср. французское «désert» в выражениях: «mes déserts, beau désert» и др.
См., например, Шольё, который начинает «Похвалу сельской жизни» словами: «Désert, aimable solitude» <«Пустыня, приятное уединение»> (см. главу Первую, LVI, 2).
См. также главу Восьмую, XLIV, 1.
В предшествующей строфе (X, 5) слово «пустыни» означает широкое пустое пространство. В настоящей строфе «пустыня» — это синоним слов «глушь», «захолустье», означающих отдаленную малонаселенную местность, провинциальную дыру, глухомань, покинутое место, поселок в лесу, тихую заводь (см. коммент. к главе Первой, VIII, 14).
3 Господ соседственных селений. Это всего лишь означает «помещиков», причем в слове «господ» (род. пад. мн. ч. от «господин») ощущается легкий отголосок французского «ces messiers», что придает фразе торжественно-иронический оттенок.
7 о вине. Явное единственное число здесь означает крепкие напитки, виски, джин, водку; более того, подразумевается изготовление вина. Множественное число («вина») всегда означает «виноградное вино».
XII
Богатъ, хорошъ собою, Ленскій Вездѣ былъ принятъ какъ женихъ: Таковъ обычай деревенскій; 4 Всѣ дочекъ прочили своихъ За полурусскаго сосѣда; Взойдетъ ли онъ — тотчасъ бесѣда Заводитъ слово стороной 8 О скукѣ жизни холостой; Зовутъ сосѣда къ самовару, А Дуня разливаетъ чай, Ей шепчутъ: «Дуня, примѣчай!»12 Потомъ приносятъ и гитару: И запищитъ она (Богъ мой!): Приди въ чертогъ ко мнѣ златой!...
2 жених. Это место звучит фальшиво, поскольку ранее было сказано, что Ленский избегал своих соседей-помещиков. Тем более (согласно строфе XXI) все, бесспорно, знали, что Ленский был влюблен в Ольгу. Переход к Онегину (что означает это «Но»?) в начале XIII строфы весьма неудачен. Кажется, что здесь Пушкин еще не разработал план о существовании некой Ольги Лариной.
5 полурусского (вин. пад.). Насмешливый намек на то, что Ленский учился за границей.
6 Взойдет. Старомодное, вместо «зайдет».
11 «Дуня, примечай!». Эта уменьшительная форма от Авдотьи (Евдокии). Повелительная форма «примечай!», т. е. «обрати внимание на подходящего холостяка!» Это еще ничто по сравнению с тем толчком локтем, который Татьяна получит в главе Седьмой, LIV.
12 приносят и гитару. Я не могу вполне передать выразительность здесь этого «и».
14 Примечание Пушкина: «Из первой части Днепровской русалки» («русалка» — водяная фея, речная нимфа, прибрежная русалка, в строгом смысле слова отличается от морской русалки тем, что имеет ноги).
Написано на мотив арии Гульды из некогда популярной комической оперы («Ein romantisches komisches Volksmärchen mit Gesang nach einer Sage der Vorzeit» <«Романтическая комическая народная сказка с пением старинных легенд»>, в трех действиях, впервые поставленная в Вене 11 янв. 1798 г.) «Das Donauweibchen» <«Фея Дуная»> Фердинанда Кауера (1751–1831), которому русалка отплатила тем, что большинство его рукописей погибло во время наводнения на Днепре в 1830 г.
По неизвестной причине автор во всем остальном прекрасной работы об источнике неоконченной драмы Пушкина[35] не указывает имени композитора, смешивает «оперу» с «пьесой» и называет автора книги «Генслер» вместо Карл Фридрих Хенслер (1759–1825); при этом смешно наблюдать попытки несведущего, но осторожного составителя Бродского (1950), с. 139, плавать вокруг этого вопроса, не обнаруживая своего невежества.
Полностью куплет, исполняемый Лестой, как именуется Гульда у Краснопольского, переложившего на русский язык первую часть оперы под названием «Днепровская русалка» (впервые представлена в С.-Петербурге 26 окт. 1803 г., опубликована в 1804 г.), листки с нотами которой были в каждом доме — на фортепиано провинциальной барышни, в мансарде влюбленного чиновника и на подоконнике в борделе (как сказано в поэме Василия Пушкина «Опасный сосед» (1811), строка 101), таков: «Приди в чертог ко мне златой, приди, о князь ты мой драгой» или как в не менее дрянном немецком оригинале: «In meinem Schlosse ist's gar fein, komm, Ritter, kehre bei mir ein» <«B моем замке очень хорошо, заезжай ко мне, рыцарь» — нем.> (дейст. I, сц. 4).
Весьма любопытно, что «Днепровская русалка» не только послужила Пушкину основой для его неоконченной драмы, названной позднее издателями «Русалкой» (он работал над ней в разное время между 1826 и 1831 г.), но и отозвалась в некоторых моментах сна Татьяны в «ЕО» (см. коммент. к главе Пятой, XVII, 5).
Отмечу, что в библиотеке Пушкина был экземпляр «Русалки»: «Опера комическая в трех действиях», переложение с немецкого Николая Краснопольского с музыкой Кауера, Кавоса и Давыдова (С.-Петербург, 1804).
У Пушкина было удивительное пристрастие к заимствованию из нелепых источников. Томашевский[36] устанавливает, что Пушкин утащил из «Сороки-воровки» (дейст. I, сц. 8) Россини сцену в корчме на границе в «Борисе Годунове», когда беглец нарочно неправильно читает описание своей внешности в указе о поимке преступника.