— Сирена, я не просто так пригласил вас, у меня была особая причина. И я намерен сейчас поговорить с вами об этом. Вы родились испанкой, дорогая, и всегда останетесь ею. Я в этом не сомневаюсь. Из-за того, что вы вышли замуж за голландца, ведь ничего не изменилось, не так ли? Ваш отец был преданным испанцем, и вы, как его дочь, надеюсь, тоже. Глупый вопрос, но я бы хотел услышать от вас самой…
— Ну… да, — заикаясь ответила Сирена, не понимая, куда он клонит. Чего добивается этот человек?
— Мне нужна ваша помощь как… союзницы… Мне кажется, что мы могли бы заключить своего рода сделку, выгодную нам обоим.
— Продолжайте, дон Цезарь.
— Прежде чем я продолжу, позвольте мне сказать вам, что я никогда не пригласил бы вас сюда и не предложил бы этого союза, если бы не был знаком с ситуацией, сложившейся в вашем доме. Я имею в виду, — поторопился объяснить он, — то, что ваш брак устроен не по вашей воле, а по родительской. Риган не хотел его, как, должно быть, не хотели и вы. Мне рассказали, что у каждого из вас отдельные апартаменты, а ваш муж продолжает свои любовные связи… Так говорят слуги, — объяснил он. — Как я понимаю — и надеюсь, что не ошибаюсь, — вы не испытываете любви к этому человеку. Если бы это было не так, он бы не волочился за каждой проституткой от Явы до Суматры.
— Боже мой! — пробормотала Сирена.
«Понимает ли этот человек, о чем он говорит? Может, он хочет предложить свои услуги и избавить меня от девственности?» Эта мысль была так нелепа, что вызвала у нее невольную улыбку, которую Цезарь воспринял за благосклонное отношение к его словам и продолжил:
— Именно сейчас, дорогая, я нахожусь в затруднительном положении. Как вам известно, я отвечаю за судоходство на островах и представляю интересы Испании — так же, как Риган представляет интересы Голландии. За последние несколько лет голландцы достигли больших успехов в торговле. Мне необходимо превзойти их, тогда я с честью вернусь в Испанию. Мне так хотелось бы вернуться героем! Тем более, что я намерен вернуться на родину в ближайшее время: эта жизнь на острове начинает утомлять меня, я мечтаю о жизни при мадридском дворе. Но, к сожалению, моя деятельность здесь оказалась не достаточно успешной, и если бы вы… Риган и я… мы немного соперники. Хотя мы и общаемся, но порой я ставлю подножку ему, иногда — он мне. Я хочу сказать, — он расправил плечи, — если бы вы смогли время от времени информировать меня кое о чем, например, о времени отправления кораблей, их маршрутах…
Сирена откинулась в кресле поудобнее и слушала мягкий, певучий голос испанца. Что-то не нравилось ей в услышанном. И дело не в том, что Альварес и Риган были конкурентами (это ее совсем не удивило), и не в том, что они старались обойти один другого. Что-то другое рассердило ее… и она едва сдерживала себя.
* * *
По возвращении домой, переодевшись в халат, Сирена поспешила в комнату Калеба. Минуту она наблюдала, как мальчик писал что-то на грифельной доске; он так был поглощен своим занятием, что не слышал, как она вошла в комнату. Пришлось дважды окликнуть его, прежде чем он поднял голову.
— Братишка, я хочу, чтобы ты пошел на пристань и разузнал, когда отправляется следующий корабль сеньора Альвареса. Запоминай любую информацию, которая может оказаться ценной для нас. Я решила, — холодно сказала она, — что мы выйдем в море и уничтожим его корабль так же, как и судно голландца.
— Но почему вдруг ты так решила? — недоуменно спросил он.
— Имеются кое-какие причины. Но пока тебя это не касается, братишка. Возможно, от рыбаков или от детей ты узнаешь то, что мы не сможем узнать нигде. Скоро ужин, поэтому поторопись.
Калеб посмотрел в ее зеленые глаза, и холодок пробежал по его спине. Он не видел такого выражения на лице Сирены с тех пор, как произошло нападение пиратов на «Рану». Она запрещала ему вспоминать о тех днях. Однако мальчику хотелось знать, что могло ее так взволновать.
— Хорошо, Сирена. А что если я встречу менеера ван дер Риса? Что я скажу ему, если он услышит, как я интересуюсь испанцем?
— Ты скажешь, что, заметив мою заинтересованность Цезарем, ты решил побольше узнать о нем самом и его кораблях. Пусть менеер верит, что ты на его стороне и хочешь помешать дружбе между испанцем и мною, — засмеялась она.
Недавний разговор с Цезарем и смутил, и разозлил ее. Неужели Риган действительно всем говорит, что не доволен их браком? Но даже если и так, все равно Цезарь слишком уж самоуверен, чтобы повторять ей все сплетни и домыслы! А все его разговоры о преданности родине, о необходимости организовать союз… Все это он говорил для того, чтобы сделать из нее тайного шпиона! Он хочет просто использовать ее! А Сирена поклялась, что такого никогда больше не будет. Она никогда больше не отдаст себя в руки мужчины, пожелавшего эксплуатировать ее тело ли, ум ли — неважно что! Цезарь хотел сделать ее своим орудием, орудием для достижения собственных целей. Ну что ж, когда-нибудь он узнает, что ее сладкая улыбка и вежливое обхождение были сплошным обманом.
— Это имеет какое-нибудь отношение к… «коварным женщинам»?
Глаза Сирены сверкнули, и она, утвердительно кивнув, бросила Калебу небольшой кошелек с монетами.
— Если понадобится, используй это, чтобы развязать языки. Я сейчас заберу у тебя карты, а завтра мы поработаем над ними вместе. Калеб, ты разговаривал с Риганом сегодня, после того как он вернулся?
— Я встретил его в коридоре, и он был в таком мрачном настроении, что только кивнул мне. Я много времени провел в библиотеке, надеясь подслушать что-нибудь интересное, но в дом никто не приходил. Я слышал, как недавно он позвал фрау Хольц. Кажется, она рассказала ему что-то не совсем приятное. Слов я не смог разобрать, но понял, что он был очень сердит.
Глаза Сирены потемнели и задумчиво уставились куда-то вдаль. Ей было хорошо известно, что именно рассердило Ригана. Внезапно она улыбнулась, но мальчику от этого стало еще больше не по себе. Ему не понравились ни выражение ее глаз, ни улыбка. Вдруг он подумал об испанце: что заставило Сирену так изменить отношение к нему? Что бы там ни было, но она, как видно, не собиралась довериться своему братишке. Но и без этого уже столько вещей озадачивало Калеба, что голова его была подобна улью. Ему было трудно запомнить, что он должен говорить и чего не должен. Если бы можно было уйти в море и не думать обо всем этом! Что это за слово, которое он услышал от Сирены? «Интрига»! «Интрига» и «коварные женщины»…
— Поспеши, Калеб. Когда вернешься, сразу же приходи ко мне, и мы поужинаем вместе. Я намерена объявить фрау Хольц, что у меня ужасная головная боль и потому я не смогу ужинать внизу с Риганом. Как только вернешься — сразу ко мне.