— Он никогда не приблизится! — поклялся старик.
Глава 11
Усталые, но радостные Сирена и Калеб соскочили с лошадей и передали поводья Яну Ферхооку, который, в свою очередь, пожелал им спокойной ночи и скрылся в зарослях кустарника, направляясь на запад. Ему было приказано вернуться с командой в деревню и ждать там дальнейших указаний. А добычу лучше спрятать пока в джунглях или оставить временно на корабле, чтобы другие жители деревни ничего не заподозрили.
Оставшееся до дома расстояние брат с сестрой прошли пешком: сначала по плантации мускатного ореха, а затем через сад позади дома. Была темная ночь, и Сирена не сомневалась, что их никто не заметил. Через несколько минут молодые люди взобрались по решетке на второй этаж и очутились в комнате. Тарелки с едой, принесенные за эти пять дней срок, стояли у двери.
Надо сказать Джулии, чтобы она потихоньку и незаметно убрала всю эту посуду с пищей. Что ж, она молодчина, все сделала как надо… и ей можно доверять!
— Вот фрау Хольц обрадуется, когда увидит нас вдруг после столь долгого «уединения»! — засмеялась Сирена. Она порывисто обняла и прижала мальчика к груди.
— У нас получилось, Калеб!
Он тоже засмеялся.
— Интересно, что думает о тебе команда? Ведь только Яну известно, кто ты есть на самом деле.
— Я расскажу им все, когда сочту это необходимым. Хотя они сами все узнают, так как я намерена часто выходить в море, пока не погублю окончательно Ригана ван дер Риса и не найду того изверга с крюком, который истязал Исабель… Живого или мертвого, но я разыщу его!
Калеб устало направился к себе в комнату, которая находилась неподалеку от апартаментов сестры.
— Спокойной ночи, Сирена. Хорошего тебе отдыха.
Прежде чем лечь спать, она собрала все тарелки с едой и спрятала их в чулане. Джулия потом сможет убрать все это, унеся на кухню.
Только Сирена уснула, как первые лучи солнца разбудили ее (она забыла ночью зашторить окна). Через некоторое время раздался стук в дверь. Это означало, что принесли завтрак.
Соскочив с постели, отдохнувшая и счастливая Сирена удивила фрау Хольц тем, что отодвинула задвижку и открыла дверь.
Старая женщина недоверчиво смотрела на нее. Эти испанцы могут по пять дней находится в заточении по собственной воле, поминая умерших родственников.
Экономка вручила хозяйке письмо, скрепленное печатью с изображением испанской короны. Сеньорита вскрыла конверт и опять направилась в постель. Фрау Хольц последовала за ней, неся поднос с завтраком. Сирена резко обернулась, чуть не перевернув поднос.
— Сегодня я обедаю у сеньора Альвареса, — заявила она.
Удивленная экономка оставила поднос на прикроватном столике и покинула комнату.
— Калеб! Калеб! Иди сюда! — позвала Сирена, и через минуту на пороге появился заспанный мальчик в ночной рубашке. — Меня днем не будет дома. Я хочу, чтобы в это время ты занялся изучением карт: обращай серьезное внимание на рифы и пороги в устье реки Смерти, — она вытащила карты из чулана, где спрятала их после возвращения с «Раны». — Когда-нибудь ты сам сможешь провести корабль по реке. Также изучай западный мыс Явы и Зондский пролив, — затем она вдруг сменила тему разговора: — Калеб, что ты думаешь о доне Цезаре Альваресе? Ты часто встречал его здесь во время приемов.
Мальчик открыл было рот, чтобы ответить, но Сирена продолжала:
— Я нахожу его галантным и очаровательным. Все испанцы — джентльмены, не то что эти грубые голландцы. Он держится так величественно… не шаркает и не топает ногами при ходьбе. Он не похож на Ри… Я нахожу сеньора Альвареса очень привлекательным.
— Да, Сирена, он привлекателен.
Калеб ни за что не признался бы, что предпочитает Ригана. Это правда, что голландская речь кажется отрывистой и грубоватой. Но Цезарь Альварес с этой его надушенной заостренной бородкой и усами напоминал дьявола. Калебу больше нравились открытые лица. Что прячет испанец за своей бородкой? Возможно, слабо развитый подбородок, лишающий его лицо мужественности.
Сирена собрала карты и вручила их мальчику.
— Забери это в свою комнату и смотри, чтобы никто не увидел их у тебя. Запомни, Калеб: может быть, когда-нибудь твои знания навигации спасут нам жизнь.
После этого мрачного наставления мальчик покинул комнату сестры, а та, проводив его, занялась своим туалетом.
* * *
Сирена удобно расположилась в мягком кресле, стоявшем в библиотеке Цезаря Альвареса. В руке у нее был серебряный бокал с вином.
— Позвольте мне заметить, как вы красивы, моя дорогая Сирена.
— Я позволяю, — спокойно и насмешливо ответила она.
Его черные глава смеялись в ответ. Цезарь поглаживал свою острую бородку, а Сирена разглядывала костюм испанца, который мало было назвать элегантным — он был просто королевский. Девушка была восхищена: какой все-таки этот Цезарь… красавец!
— Меня сейчас веселит то, что я вижу свое отражение в ваших сапогах, — заметила она.
Альварес улыбался, осознавая, что нравится ей. И это было приятно, так как и сама Сирена была головокружительно красива. «Да, — подумал он, — эти тевтонские дикари не способны оценить такую женщину. Им могут нравиться только похотливые нордические коровы с бледной, как рыбье брюхо, кожей. Но Сирена, с ее темными волосами и страстной натурой, способна захватить воображение настоящего мужчины, заставив его достичь небывалых высот страсти». Он наблюдал за ней, изучал ее и был уверен, что за холодной, сдержанной маской, за хорошими манерами и воспитанием скрывалась темпераментная, буйная натура, способная на изощренную жестокость. И эта ее воображаемая им жестокость возбуждала его страсть.
— Как дела у Ригана? Ручаюсь, он, как всегда, занят.
— Если быть честной, то я не знаю, — ответила Сирена, не спеша потягивая вино. — Он отсутствовал эти пять дней… а где он был, я не знаю. Но почему вы спрашиваете об этом, дон Цезарь?
Она вслушивалась в голос собеседника, который, казалось, исходил из самой глубины его груди. Но, кроме глубины, он обладал убаюкивающим, успокаивающим свойством. Даже за короткое время обеда Сирена почувствовала себя так, словно была дома, в Испании. Легкость, изысканность, мягкая напевность родного языка утихомирили ее напряженные нервы.
— У вас такое прекрасное имя — Сирена! Оно соотносится с чем-то нежным, экзотическим, как лепестки редких цветов, расправленные крылья птиц, легкое парение облака…
— Как вы галантны, сеньор Альварес! Но… вы должны помнить, что я в трауре. Мой отец, мой дядя… И я теперь являюсь мефрау ван дер Рис, — мягко заметила она и постаралась представить, что бы сказал Риган о ее имени. Возможно, он бы предположил, что такое имя больше подошло бы ощипанному петуху. Но Ригана здесь не было, а Цезарь находился рядом.