здесь. Мне кажется, важно и климат сменить. Лучше всего санаторий в горах.
– Рано об этом говорить, надо еще выкарабкаться живыми и невредимыми.
– Уму непостижимо. Любая из наших семей могла оказаться на их месте…
– Я о своей охране лучшего мнения. Они бы не повели себя так бездарно. Не знаю, как все было организовано у Никиты, но я боюсь, он отдал кадровую политику кому-то на откуп.
Настраивая инструменты перед выступлением, музыканты старались не издавать слишком громких звуков, чтобы не побеспокоить участников трапезы в соседней комнате. Поэтому Глеб мог слышать голоса вполне отчетливо.
– Кто в состоянии работать у себя самого начальником отдела кадров? Хочешь не хочешь, он большинство вопросов должен передоверять. Суть управления в делегировании полномочий.
– Есть служба безопасности компании, есть личная охрана. Надо разделять две эти вещи. Никита этого не делал.
– Предлагаю немного отвлечься. Все мы тяжело переживаем за Дашу, Ольгу и Никиту. Лично мы дома ни о чем другом говорить не в состоянии.
– У нас то же самое.
– Нужно сделать над собой усилие, перевести дух. Поверьте, это не кощунство. Вместе всплыть на поверхность и глотнуть воздуха, перед тем как снова погрузиться в беспокойство и тревогу.
– Вот у Абросимовых такой возможности нет.
– Ну хорошо. Давай сейчас из солидарности добровольно передадим себя в руки той же банды. Правда, их не так просто найти. Но можно поместить объявление в газете: «Будем ждать вас ночью в таком-то месте, без охраны, с сухим пайком на первые два дня».
– Можно довести до абсурда и высмеять все, даже самые святые чувства.
– Да я не смеюсь. Я расстроен больше тебя. Потому я и хочу отвлечься, что принимаю это дело очень близко к сердцу. Им там очень плохо, очень трудно. Но нашей вины в этом нет.
– Я «за». Давайте постараемся поговорить о чем-нибудь другом.
Разговор со скрипом переключился на чью-то свадьбу, на покупку кем-то из общих знакомых дома в Испании. Глеб обратил внимание, что музыканты уже расселись, а для него не хватает стула. Сидячих мест для слушателей было тоже шесть. «Три супружеские пары, – прикинул Глеб. – Все заранее рассчитано». Пришлось покинуть зал с колоннами – крохотный по сравнению с концертными залами, но очень внушительный для частного дома. Постаравшись никому не попасться на глаза, он отыскал для себя стул и уселся во второй музыкантский ряд.
– Проверка еще не закончена? – спросил его сосед-виолончелист с черной бородкой-эспаньолкой. – По-моему, уже понятно, что охрана опростоволосилась.
Глеб кивнул со сдержанной улыбкой, но счел нужным уточнить:
– Подожду еще немного. Может, они еще почуют неладное.
Зажав свою немую скрипку между левым плечом и подбородком, он несколько раз взмахнул над ней смычком.
– Вот как надо, – обернулся к Глебу один из трех скрипачей, осторожно поправив руку.
Слушатели друг за другом входили в зал. Кто-то с бокалом в руках, кто-то с сигаретой и чашкой горячего кофе. Глеб попробовал прилепить фамилии к мужчинам, разобраться с супружескими парами. Но главное его внимание все-таки было обращено на самого себя, на свое соответствие образу музыканта.
На всякий случай он готовился к тому, что в нем опознают новое лицо, зададут вопрос. Но подтвердилось другое предположение: личности музыкантов никого не интересовали, вызывали не больше внимания, чем детали интерьера.
Женщины с обычным для них вниманием к мелким деталям иногда задерживали взгляд на грифе контрабаса, на застывшем в готовности смычке. У одной, высокой, с признаками подтяжки на лице, внимание переключалось на круглые очки левого из скрипачей, у другой, с бриллиантовыми серьгами, – на серебристую седину скрипача справа. Но разглядеть человека за россыпью характерных мелочей не старался никто.
Мужчины тем более воспринимали камерный ансамбль просто как источник звука. Один смотрел в потолок, другой в бокал, третий, занятый своими мыслями, таращился в пустоту.
Программа была продумана и заказана соответственно обстоятельствам. Понятно, что веселых вальсов и мазурок она не могла в себя включать. Но нагнетать атмосферу исполнением траурных маршей и реквиемов хозяину дома тоже не хотелось. В результате выбор был сделан в пользу серьезной, непростой для восприятия музыки. Даже будучи знатоком и любителем классики, Глеб с трудом улавливал нить музыкальной мысли.
Впрочем, сложность очень помогла «скрипачу»: исполнение ритмичной музыки вроде вальса требует синхронности в движениях смычков, и ее отсутствие мгновенно бросилось бы в глаза.
Никто не слушал музыку самозабвенно и сосредоточенно, отрешившись от всего земного. Время от времени возникали разговоры вполголоса, общая беседа раздробилась на крохотные междусобойчики. Острота сиверовского слуха, конечно, уступала остроте зрения, но все же ему удавалось кое-что расслышать.
Сам он с непроницаемым видом вел свою воображаемую партию, но в общем звучании шести инструментов неподготовленному слушателю очень трудно было понять, что седьмой молчит.
Глеб не думал, что из разговоров сможет узнать нечто особо важное, получить ключ ко всему делу. Он хотел для начала оценить немногих знакомых семейства Абросимовых, почувствовать их отношение к событию, уловить возможный подтекст.
Волей-неволей разговоры снова возвращались к главной теме. Женщины большей частью пытались представить себе состояние пленников, гадали, как обращаются с ними похитители, насколько велика реальная угроза жизни. Мужчин больше интересовала сумма выкупа, они прикидывали, сколько может собрать Андрей Абросимов за несколько дней.
– Я виделся с ним вчера: выразил сочувствие, предложил помощь. Ему, конечно, не позавидуешь. Ни одну часть имущества брата он не имеет права продать без доверенности.
– Покупателей в таких случаях тоже не просто найти. Допустим, он захочет по-быстрому, за две трети цены продать дом. Сам Никита не особо его любил, потеря дома больше расстроит Ольгу – это она вложила кучу сил и средств в ландшафтный дизайн, в редкие растения. Не суть важно… Допустим, найдется способ юридически оформить сделку, но не так уж много людей захотят наживаться на чужом несчастье, покупать этот дом с выгодой для себя.
– Никто не мешает им заплатить полную цену.
– По полной цене