Читать интересную книгу Вариации на тему - Витауте Жилинскайте

— Эй, кто там? — громко спросил Сизиф.

Никто не отозвался. Плач прекратился. Отыскивать его источник было некогда да и незачем: мало ли в царстве Аида слез и зубовного скрежета? Сизиф вновь вернулся к своему непосильному труду. Однако, когда камень в очередной раз покатился вниз, сквозь грохот, вызванный его падением, прорвалось громкое рыдание — оно доносилось с той стороны, где за грядою скал нес свои мертвые воды Стикс.

— Кто там, в конце концов?! — потерял терпение Сизиф.

И тут из-за скалы показалась женщина. Русые волосы, схваченные золотой тесьмой, собраны на затылке в огромный тяжелый пучок, вокруг колен шелестят складки прозрачного хитона, высокая грудь взволнованно вздымается, щеки и подбородок мокры от слез. Сизиф даже забыл, когда видел в последний раз живую женщину. И потому стоял как громом пораженный.

— Я все знаю, все-все, — затараторила незнакомка. — Давно уже наблюдаю за тобой, а сегодня не выдержала, у меня сердце от несправедливости разрывается, ведь нельзя же так! Нельзя!.. Это больше чем жестоко… — И она снова всхлипнула.

— Откуда ты? Чья ты? — пришел наконец в себя Сизиф.

— Я Идона, Харонова внучка. Знаешь перевозчика Харона? Скажи, скажи мне, чем я могу тебе помочь! Увидев, как бережно ты поднял и спрятал ромашку, я поняла, что сердце твое не зачерствело, подобно этому твердому камню, что оно тоскует… Но, прости, — перебила она сама себя и прислушалась, — меня уже ищут. Чао, Сизиф, скоро увидимся снова!

Сверкнули подошвы легких сандалий, зашелестели складки хитона, и она исчезла. Теперь, когда Сизиф вновь один на один остался со своим камнем, ему было о чем подумать. Перед глазами — распухшие от горя губы, в ушах — приглушенные вздохи, ноздри продолжают ощущать аромат лаванды, который источали волосы Идоны. С какой нежностью, с каким сочувствием поглядывала она на его грубые, мозолистые, исцарапанные камнем ладони! Идона… Даже протянула было руку, чтобы коснуться его плеча… Ах нет, лучше не мечтать, лучше выкинуть все это из головы, потому что потом будешь надеяться на что-то и страдать… Нет, нет, прочь пустые мечтания!

И все-таки, пусть против воли, все существо Сизифа исполнилось нетерпением. Впервые испытал он, что значит, ожидая, волочить и толкать камень, ожидая, спускаться с горы, ожидая, идти спать… У него заболела шея, потому что теперь голова всегда была повернута в сторону приречных скал — оттуда прилетел цветок ромашки, уже увядший, но сохранивший терпкий запах… Идона… Распусти она свои роскошные волосы, они прикрыли бы ее до колен… Сизиф, Сизиф, могучий Сизиф, ты прекрасно знаешь, что такое одиночество в царстве одиноких, когда у тебя ничего нет, один лишь тяжелый камень… Но она пообещала, сказала: «Чао, Сизиф, скоро снова увидимся!» Ожидание для проклятого — второе проклятие… Лучше уж ничего не ждать, ни на что не надеяться, плевать на все, к черту!

— Си-зи-иф!

Его словно парализовало: руки-упустили камень и бессильно повисли. Идона стояла неподалеку, золотая тесьма вилась вокруг ее головы, подобно лучику солнца. Сизиф не сумел ни поздороваться толком, ни даже улыбнуться. «Чурбан ты», — выругал он себя, спускаясь за камнем в долину. Идона очутилась рядом. И когда он молча принялся толкать вверх свой валун, она не покинула его, поднимаясь с ним в гору, изредка касаясь камня рукой. Как нежно звенели браслеты на ее запястье! Сизиф жадно косился на тонкие розовые пальчики, на округлый локоть с ямочкой, на пухлое плечико, на… о боги!

— Молчишь, не желаешь разговаривать? А я, чтобы увидеть тебя, через скалы лезла, — с легким упреком произнесла Идона.

— Так ведь я… — начал было оправдываться Сизиф, но запнулся и растерялся: долгие века одиночества отучили его высказывать свои мысли вслух.

— Воображаешь… Ну еще бы не воображать! Ведь о тебе легенды ходят: как же, мученик, да еще царских кровей! Богиню тебе подавай или титаншу какую-нибудь, а не внучку бедного лодочника… А я-то, дуреха, через скалы лезла… — повторила она и обиженно отвернулась.

— Неправда, — сказал Сизиф.

— Да? — посветлела Идона и, весело воскликнув «Эвоэ!», бегом припустила с горы, обгоняя скатывающийся камень. Сизиф, привыкший спускаться медленно, чуть не кувырком летел следом. Сделав по долине круг, Идона вернулась к камню и так прижалась к нему, что, начав его толкать, Сизиф вынужден был обнять и ее.

— Улыбнись же хоть разок, не будь таким букой! Ну Сизиф! — Она вдруг посерьезнела. — Лично мне ничего не надо, я хочу, чтобы тебе, понимаешь, тебе стало лучше, хоть чуточку… Не должна же чаша страданий быть бездонной. Я думала, что умру от горя, когда наблюдала за тобой из-за скал…

— Я слышал, — ответил Сизиф, впервые осмелившись взглянуть ей прямо в глаза.

Идона протянула руки, и они обнялись. Его твердые ладони, огрубевшие от шершавых боков огромного камня, едва касаясь, гладили нежную женскую кожу — Сизиф боялся неосторожным движением причинить ей боль.

— Отныне все-все пойдет иначе, — говорила женщина, поднимаясь вместе с ним в гору вслед за камнем, — отныне мы всегда будем вместе. Всегда!

— А твой дедушка Харон?

— Ему самому вскружила голову одна эвменида, — засмеялась Идона.

— А мои стражи?

— Я дала им несколько оболов, — успокоила она. — Положись на женскую хитрость, Сизиф!

— Боюсь, что все это может оказаться сном, — простонал Сизиф, не в силах поверить в неожиданно свалившееся счастье. — Прежде мне нечего было бояться, а теперь я буду жить в вечном страхе потерять тебя…

— Чего тебе бояться, если моя любовь сильнее твоей, если я первая нашла тебя, первая с тобой, заговорила?.. А это что? — Она с притворной суровостью ткнула пальцем в глиняный черепок, стоявший у входа в пещеру.

— Это… — Сизиф потерял дар речи, словно пойманный на месте преступления.

— Видела, видела, как поднял ты брошенную мною ромашку, как смотрел на нее и облизывался, наверное, хотел проглотить.

Сизиф улыбнулся.

— Эвоэ! — захлопала в ладоши Идона. — Разве это не первая твоя улыбка в Тартаре? И она предназначена мне, Идоне!.. О Сизиф, я схожу с ума, я задыхаюсь от любви… О мой владыка, наконец-то ты улыбнулся! — и она опустилась на колени возле его ног.

— Что ты… встань, милая…

— Неужели слух не обманул меня? Ты сказал «милая»!.. Кто поверит, что я услышала это слово в царстве Аида?! — Из глаз ее полились слезы удивления и радости.

Он снова пил амброзию с ее уст, пока предупреждающая труба стража не потрясла воздух.

— Дедушка хватился, — высвободилась из его объятий Идона. — Чао, Сизиф, скоро я снова вернусь — уже навсегда.

И не обманула: к вечеру следующего дня явилась со своим барахлишком и обосновалась в его пещере.

— …А твои движения напоминают мне… знаешь кого? — шептала она, горячими руками обнимая его. — Тигра! Особенно когда ты спускаешься с горы — могучий, мрачный, неприступный… Или нет, скорее ты напоминаешь нисходящего с Олимпа Геракла! Когда впервые увидела я тебя такого, то сразу поняла, что сами мойры привели меня к твоей горе, что отныне наши судьбы будут связаны… — С тихим смехом сняла она с волос золотую тесьму и повязала ему на запястье.

Пещера, где веками господствовала глухая тишина, теперь была полна нежнейших звуков — они опьяняли Сизифа сильнее, чем столетнее вино.

— …Знаешь, что больше всего пленило меня в тебе? Упорство. Пусть нет ни малейшей надежды, что удастся втащить камень на вершину, ты бросаешься на него, как голодный зверь на жертву, как ястреб на цыпленка… Ничего прекраснее и величественнее не доводилось мне видеть! — Идона крепко прижалась к его груди, словно опасаясь, как бы их не разлучили. — Милый, милый, я люблю даже запах твоего пота…

«О боги, если вы упекли меня сюда для того, чтобы я встретил Идону, то я все прощаю вам!»

Эти слова он повторил Идоне, однако она уже сладко спала. Проснулась на рассвете вместе с Сизифом, проводила его к камню. Потом уселась в долине, расчесывая длинные волосы и напевая, и каждый раз, когда Сизиф спускался вниз, подбегала, чтобы обнять его. Но время шло, и Идона все чаще оставалась в пещере досыпать на мягких шкурах…

— Тут не так слышен грохот камня, — словно оправдываясь, говорила она. — Меня раздражает сильный шум.

Сизиф, который до той поры не обращал внимания на производимые камнем звуки, теперь озабоченно придерживал его, чтобы, скатываясь, он не так громыхал. Однако антипатия Идоны к камню все возрастала.

— Из-за него все твои беды, — шептала она по ночам, когда они, улегшись, наговаривались за целый день. — Если бы ты от него отделался, то избавился бы и от проклятия, и тогда мы смогли бы уйти отсюда. Увез бы ты меня в Коринф, и зажили бы мы счастливее богов. Ты как утопленник с камнем на шее: сбрось его — и выплывай на поверхность, на свободу!