«Будут цыгане!» Слушая их, он пил и плясал, часто до рассвета, позволяя увидеть свою подлинную сущность: то доброе и злое, что было в его сердце, которое размягчали спиртное и музыка. Тогда он одновременно был проповедником и злобным скандалистом, искупителем и развратником.
Чтобы привести его в это состояние, не всегда требовалась оргия по всем правилам. Очень часто ему достаточно было самому начать что-то напевать или услышать чистый голос одной из почитательниц, чтобы пуститься в пляс. Если же он перед этим выпивал, спиртное, естественно, еще больше облегчало дело и сильнее влекло его к женщинам. Но ничто не приводило его в состояние «священного опьянения» так, как цыгане.
У Распутина в Петрограде было любимое место: «Вилла Родэ», кабаре, в котором шли выступления с сатирическими скетчами. Впрочем, они совершенно не интересовали старца, приезжавшего на «Виллу Родэ» с друзьями и женщинами пить, петь и плясать в отдельном кабинете.
Владелец «Виллы Родэ» всегда держал наготове для приема Распутина небольшой отдельно стоящий домик, где тот мог, оставаясь незамеченным публикой, чувствовать себя свободно и вести беседы с гостями. А еще мог легко контролировать всех приходящих.
О приезде старца на «Виллу Родэ» всегда заранее сообщалось по телефону, так что к моменту, когда он появлялся там со своим окружением, стол уже был сервирован разнообразными аппетитными блюдами, в первую очередь рыбными, и сластями. В углу комнаты ждали цыгане, а официанты не забывали запасти в достаточном количестве мадеру.
Вместе с Распутиным всегда находились люди, которые при других обстоятельствах никогда не оказались бы вместе; они рассаживались вдоль длинного стола, украшенного цветами, изящной фарфоровой и серебряной посудой. Сам старец был одет в рубаху небесно-голубого или ярко-красного цвета, он безостановочно пил, отбивал ритм, хлопая в ладоши, или же резко вставал и плясал, после чего жадно выпивал еще несколько бокалов вина. Время от времени он цитировал Священное Писание или же, обращаясь к одному из приглашенных, пристально смотрел на него отупевшим от спиртного взглядом.
– Знаешь, о чем ты сейчас думаешь, милый? А я знаю!
Он редко ошибался в подобных случаях; он точно угадывал, что у собеседника на уме, как будто вино и цыганская музыка обостряли его природное ясновидение. Это часто вызывало у присутствующих страх.
Иной раз он осушал стакан за стаканом, уставившись в пустоту, и принимался с нежностью вспоминать о своей любимой Сибири, своем селе, пахучих цветах на берегах Туры, своей крестьянской избе. С волнением говорил о своих оставшихся в Покровском лошадях, которых он так давно не видел. Внезапно принимался с непристойными подробностями описывать, как эти лошади спаривались, а он, тогда еще ребенок, наблюдал за ними в отцовской конюшне. Потом грубо обнимал за талию одну из элегантно одетых дам, сидевших рядом с ним, резко притягивал к себе и почти угрожающе говорил ей:
– Иди сюда, моя прекрасная кобылка!
Потом начинал расхваливать красоты степи, величие и ценность крестьянского труда. Поднимал свои большие руки, грубые и мозолистые, и вызывающим тоном произносил:
– Посмотрите на мои руки. Эти мозоли набиты от тяжелого труда!
Он поворачивался к этим чопорным господам с накрахмаленных сорочках, с бриллиантовыми запонками, к декольтированным дамам в роскошных туалетах:
– Валяйте, дорогие мои! Я вас знаю! Я читаю в ваших душах! У всех у вас дурные привычки и слишком много ума! А на что все это? Для чего вам ваши роскошные одежды? Умейте себя смирять, становитесь простыми и приблизьтесь к Богу! Вот что, приезжайте со мной на будущий год в Покровское. Там, в огромной Сибири, мы будем рыбачить, работать на земле, и вы научитесь познавать Бога!
Этот пьяный крестьянин производил странное впечатление на изысканную публику «Виллы Родэ», среди сервированных серебром и шикарным фарфором столов, когда размахивал сухими костлявыми руками, когда, напивался и рассуждал о радости, какую Бог испытывает от рыбалки и сельскохозяйственных работ.
Присутствующих удивляла еще одна странность старца: он имел привычку, пьянствуя, распевая песни и отплясывая, раздавать всем понравившимся ему женщинам, певицам и официанткам, небольшие записочки, на которых были наивные изречения, вроде этих: «Повинуйся любви, ибо ты дочь любви!», «Счастье приходит от света любви. Я живу любовью!», «Да пошлет Господь смирения твоей душе, а я посылаю тебе благотворную любовь».
Однажды, подавая подобную записку одной даме, он заметил, что ее служанка смотрит на него с любопытством, и написал ей на клочке бумаге, который отдал: «Господь любит труд! Твоя честность всем известна!»
Несмотря на глупость этих «мудрых изречений», бывших результатом его возлияний, почитательницы находили в них глубокий скрытый смысл. Элегантные дамы бережно хранили эти «письма» Распутина, большая часть которых едва поддается прочтению, прятали их в драгоценных шкатулках. Служанки держали их в платках или на груди и часто целовали. Чем темнее был смысл записки, тем больше ценности она имела в глазах почитательниц Распутина.
Но экстаз святого человека не всегда ограничивался библейскими цитатами, рассказами о лошадях его конюшни или наивными каракулями: его опьянение шло по нарастающей, приобретало сибирский размах, становилось бредом дикой радости, взрывом безумной ярости.
Часто случалось, что мирно начавшееся пиршество завершалось жутким разгулом. Григорий Ефимович терял всякую меру и устраивал грандиозный скандал, что было особенно неприятно агентам, приставленным наблюдать за старцем и охранять его; их начальники тоже пребывали в сильном смущении.
Действительно, враги Распутина спешили предать огласке и раздуть эти инциденты, а как в обществе, так и при дворе, в правительстве, во влиятельных думских фракциях каждая новая атака против святого встречалась с радостью.
Государь и государыня, помимо своей воли, оказывались впутанными в ходившие о старце слухи, поскольку атаки против Распутина всегда одновременно направлялись и против царя с царицей. Поэтому несколько придворных, еще озабоченных поддержанием достоинства императорской четы, делали все возможное, чтобы помешать огласке подобных скандалов; когда товарищем (заместителем) министра внутренних дел был Белецкий, он принял меры для предотвращения выходок Распутина, любая из которых могла стать опасной, и просил его устраивать празднества в частных домах.
Впрочем, это не всегда получалось. Григорию Ефимовичу доставляло удовольствие ускользать из-под полицейского наблюдения. Так что власти были заинтересованы в том, чтобы действие разворачивалось в закрытых местах, откуда слухи не могли легко дойти до публики. Но не всегда удавалось избегать инцидентов, которые часто провоцировал Григорий Ефимович, когда, напевшись и наплясавшись с цыганами, пьяный, брел, шатаясь, по коридорам.
Близкие к царю сановники делали все, что могли, чтобы избегать скандалов, а другие, враждебные старцу, шли на любые уловки, чтобы провоцировать эти конфликты с намерением использовать их для возмущения общественного мнения.
На «Вилле Родэ»