Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я мать, король, я мать, но я ведь и жена! Мне нужны оба глаза, оба, не один!
Мое сердце согрелось от ее слов. Но прошло мое время принимать любовь, и пришло время возвращать полной мерой любовь.
— Уже очень поздно, Шама, — ответил я ей. — Мы поговорим утром. Обещаю тебе — Пуру станет прежним. До утра же я оставлю тебя с сыном. Ты вырастила великого мужа, способного на великие жертвы. Сейчас он нуждается в твоем утешении.
Я закрыл глаза и вызвал в памяти образ святого Шукры, повторяя про себя:
— Желаю возвратить моему сыну похищенную у него юность. Я готов принять смерть, премудрый Шукра.
Дважды произнеся эти слова, я почувствовал, как все вокруг пришло в движение, завертелось волчком. Мне хотелось бы в последний раз взглянуть на Шармишту, но нужно было договорить… Сквозь странный гул услышал я:
— Кача приехал…
Больше я ничего не помню.
Не знаю, долго ли я был в беспамятстве.
Когда я пришел в себя, как будто вечерело. Я услышал песнопение. Потом все смолкло. Кто-то приблизился ко мне. Я почувствовал на лбу сандаловую пасту. Я вгляделся — то был Кача.
Кача улыбнулся мне, но я не мог ответить, губы не слушались меня.
— Отдыхайте, король, — шепнул Кача, и снова все исчезло.
Я проснулся ранним утром. На востоке разливалась заря. Негромко звучал гимн Солнцу. У восточного окна Кача молился огненному шару, восходившему над землей.
— Лучами возносимый бог, склоняюсь пред тобой. Победоносный свет, разгоняющий мрак, склоняюсь пред тобой. Сила духа, побеждающая тьму желаний, склоняюсь пред тобой. Душа Вселенной, живущая и в человеке, и во всем живом, склоняюсь пред тобой. Огнетелый и огневласый, да движется вечно твоя колесница, да озарит твое сиянье глубины наших душ, как озаряет темные глубины ущелий и пещер, где рыщут хищные звери. Бог тысячи лучей, славлю тебя!
Кача приходил в мою опочивальню петь гимны каждое утро и каждый вечер. Для собственного удовольствия или для моего наставления — не знаю, но знаю, что мог слушать эти песнопения без конца. Они переносили меня в иной мир, где росли розы без шипов, где даже камни источали благоухание. Кача жил в этом мире и без устали повествовал о нем.
— Благоухание незримо, но человек обоняет его. Неизъяснимое благоухание исходит и от человеческой души, — говорил Кача.
— Желание смертоносно, но не плоть оно убивает, а душу, — говорил Кача.
— Орел, парящий в высоте, видит, как глубоки пропасти в горах, но подстерегающий его человек, разгоряченный погоней за удовольствиями, опасности не видит, — говорил Кача.
— Хочешь понять страх оленя, убегающего от охотника и падающего замертво? Отдай оленю лук и стрелы, а сам стань преследуемым животным.
— Научиться любить? Пусть станет твоим гуру океан, дерево, мать.
— Невозможно удовлетворить желание. Оно подобно жертвенному огню — чем больше жертвуешь, тем жарче пылает.
Я слушал поучения и песнопения Качи, и новая жизнь вливалась в меня. Придворный лекарь позволил мне вставать, беседовать с навещавшими меня. Среди них была Деваяни, которая, как и я, словно родилась заново. Деваяни выказывала добросердечие, какого я не знал за ней, и всячески старалась услужить мне. Было непонятно: Кача ли совершил это чудо преображения или события той ночи, последовательность которых я понемногу восстанавливал со слов Деваяни, Шармишты, Пуру, Яду.
…Я успел дважды повторить слова, предписанные святым Шукрой, но в третий раз не договорил их, лишившись чувств. Что было дальше?
Кача, много лет проведший в уединенной гималайской пещере, сосредоточением и отречением от земного достиг духовного совершенства, давшего ему могущество не меньшее, чем у Шукры. Кача сумел возвратить Пуру его молодость.
Я заметил, однако, что Кача неохотно говорит о тех обетах, которые дают люди святой жизни, дабы взрастить в себе особые способности. О своем могуществе Кача вообще не упоминал, поэтому я не решался расспрашивать его.
Однажды в беседе Кача сказал:
— Ваше величество, человек отличается от животного тем, что оценивает свои мысли и поступки, животному же это не дано. Однако, родившись людьми, мы не порвали цепь перерождений, связующую нас с животными, в нас живы слепые, звериные желания. Непозволительно осуждать гуру, но еще менее позволительно скрывать истину. Шукрачария достиг великой мудрости, но не постиг умения владеть собой. Шукра подвержен вспышкам гнева. Можно ли надеяться, что человек, не победивший в себе несдержанность, но получивший обетами могущество, всегда употребит его во благо? Познавший тайну сандживани Шукрачария вооружил ею асуров, и те пошли войной против богов. Асуры были готовы торжествовать победу, но я выведал их тайну и между враждующими сторонами установилось равновесие сил. Однако долго ли оно продолжится? Едва одна из сторон получит перевес — начнется новая война! Жизнь в постоянном ожидании войны отягчает дух, понуждая человека искать опоры в животной страсти выжить. Нет, для счастья всех людей необходимо, чтобы каждый умел управлять своими желаниями.
Беседы снова сблизили нас с Качей. Я понимал всю правоту его слов, я разделял его тревогу, но сомневался в том, что люди могут идти его крутым путем. И скорбел, что не в силах помочь другу.
Спустившись с гор, Кача услышал разговоры о том, как я живу в Ашокаване, и поспешил ко мне. В дороге его перехватил гонец от Деваяни с приглашением пожаловать на коронацию принца Яду. Это известие настолько встревожило Качу, что он решил отправиться прямо в Ашокаван.
Как вовремя он появился! Благодаря Каче я жив, а Пуру снова молод. Но это не все: приезд Качи спас меня от поступка, который был бы страшнее смерти.
Девушка, чьи волосы отливали чистым золотом…
Услышал бог последнюю мольбу погибающей Алаки, мольбу, исполненную любви к Яяти, несбывшегося желания служить Яяти. Ибо Алака снова родилась на свет в глухой деревне и возвратилась в Хастинапуру нареченной моего сына!
И Шармишта возвратилась в Хастинапуру. Шармишта с Алакой остановились в деревне близ столицы, надеясь получить известия о судьбе Пуру. Они боялись, что и Пуру взят в плен вместе с соратниками принца Яду; когда же пришли вести о счастливом спасении принца и его возвращении в Хастинапуру, набрались духу войти в столицу. Проснувшись в назначенное утро, Шармишта обнаружила, что Алака исчезла! От крестьян она узнала, что девушку видели на хастинапурской дороге, и бросилась вдогонку. Целый день Шармишта искала Алаку по всему городу, но так и не нашла. С тяжелым сердцем побрела Шармишта к городским воротам, где уже собралась ликующая толпа встречать принца Яду, — вдруг рядом с принцем увидела она Пуру! Шармишта едва поверила своим глазам.
— Слава принцу! — кричали в толпе.
— Слава спасителю принца!
— Слава герою!
Принц Яду ехал, положив руку на плечо Пуру. Толпа неистовствовала. Шармишту оттеснили в сторону. Она вначале надеялась дать сыну знак, но поняла, что он ее не увидит. Вокруг говорили, что принца и неизвестного героя ожидает королева, и Шармишту охватил страх: она не знала, открыл ли Пуру принцу свое происхождение? Как поступит королева, оберегая будущее сына: наградит его спасителя или расправится с претендентом на престол?
Шармишта бросилась ко дворцу и увидела, что принц со свитой скачут по дороге в Ашокаван.
Я вообразил, как моя бедная Шама, снедаемая страхом за сына, бежит ночью, одна, в Ашокаван… Счастливая звезда Яяти вовремя привела в мои покои и Шармишту и Качу!
Но лишь увидев Яти, я понял, что на свете бывают не просто чудеса, но чудеса из чудес.
Яти приехал в Хастинапуру, как только до него дошли слухи о моей болезни. При виде старшего брата я попытался коснуться его ног, но Яти не дал мне подняться с постели, а, нагнувшись ко мне, крепко обнял. Я не мог надивиться: одичавший в лесах безумец и полный любви и сострадания аскет — неужели это один человек? О, если бы нас видела мать — своих сыновей, обнявших друг друга.
— Ты больше не покинешь Хастинапуру, Яти!
— Почему?
— Потому что, как старший в семье, ты должен по праву занять престол.
— На шкуре антилопы сидится лучше, чем на троне, Яяти. Попробуй — и ты убедишься.
Яти, разумеется, сказал это в шутку, но его слова заронили в мою душу семя, и семя начало прорастать.
Всю жизнь я был рабом моих страстей, и обезумевшие кони примчали на самый край пропасти мою колесницу. Настало время укротить их бег, отринуть страсти. Я принял решение уйти от мира, и Кача поддержал меня, а Шармишта пожелала быть со мной. От Шармишты я не ожидал иного, но когда и Деваяни сказала, что не расстанется с нами, я был потрясен.
Я думал, что Деваяни преобразилась от общения с Качей, который часто и подолгу беседовал с ней. Однако, полушутя спросив Качу, как удалось ему совершить это чудо, я услышал ответ, изумивший меня:
- Хохолок. Назидательная сказка - Натаниэль Готорн - Проза
- Быть юристом - Константин Костин - Проза / Публицистика
- Ночь на площади искусств - Виктор Шепило - Проза
- Фонтан переполняется - Ребекка Уэст - Проза
- Вперед в прошлое 4 - Денис Ратманов - Попаданцы / Проза