Читать интересную книгу Перебежчик - Бернард Корнуэлл

Подобная уловка открыла бы дороги северной Виргинии для настоящей атаки федералистов, и опасаясь подобного обмана, Джонстон послал кавалерийские патрули вглубь округов Фокир и Принс-Уильям, а потом и дальше на север, в округ Лауден.

Оборванные всадники из партизанских бригад, чья задача состояла в том, чтобы остаться на оккупированной территории и причинять неудобства захватчикам, пересекли Потомак, высадившись в Мэриленде, но даже эти патрули вернулись без новостей.

Янки ушли. Оборонительные сооружения вокруг Вашингтона хорошо охранялись, а в фортах, защищающих анклав северян в виргинском округе Фэрфакс, стояли сильные гарнизоны, но основная армия северян исчезла. Новый Наполеон атаковал полуостров.

Бригада Фалконера была в числе первых, кому приказали выдвинуться к окраинам Ричмонда. Вашингтон Фалконер вызвал майора Бёрда, чтобы отдать приказ.

— Разве Свинерд не служит у тебя мальчиком на побегушках? — спросил Бёрд Фалконера.

— Он отдыхает.

— В смысле пьян.

— Чепуха, Дятел, — Вашингтон Фалконер был в кителе с вышитой россыпью звезд бригадного генерала на воротничке. — Он скучает. Готовится к действиям. Этот человек — настоящий воин.

— Этот человек — алкоголик и безумец, — заявил Бёрд. — Вчера он попытался арестовать Тони Мерфи за то, что тот не отдал ему честь.

— Капитан Мерфи всегда был склонен к мятежу, — сказал Фалконер.

— Я думал, предполагается, что у всех нас есть склонность к мятежу, — заметил Бёрд. — Вот что я скажу тебе, Фалконер, этот человек — пропойца. Тебя надули.

Но Вашингтон Фалконер не собирался признавать свою ошибку. Он знал не хуже других, что Гриффин Свинерд был просто накачанной алкоголем катастрофой, но ему придется терпеть эту катастрофу, пока бригада Фалконера не заслужит репутацию в сражении и тем самым не предоставит своему командующему возможность бросить вызов власти «Ричмондского наблюдателя». А именно эта газета сейчас лежала на складном столике Фалконера.

— Ты читал новости про Старбака?

Бёрд еще не видел газету, не говоря уже о новостях про Старбака.

— Его арестовали. Считают, что он продавал информацию врагу. Ха! — воскликнул Фалконер с явным удовлетворением. — В нем никогда ничего хорошего не было, Дятел. Бог знает, почему ты ему покровительствовал.

Бёрд знал, что его зять пытается затеять спор, но не собирался доставить ему такого удовольствия.

— Что-то еще, Фалконер? — спросил он.

— Еще одна вещь, Дятел, — Фалконер, в застегнутом на все пуговицы кителе и ремне, вытащил изогнутую саблю и намеренно небрежно разрезал ей воздух. — Выборы, — туманно произнес Фалконер, — будто ему только что пришла в голову эта тема.

— Мы к ним готовы.

— Мне не нужна всякая ерунда, Дятел, — Фалконер ткнул в его сторону кончиком сабли. — Никакой ерунды, слышишь?

Через две недели в Легионе должны были состояться новые выборы ротных офицеров. Это требование выдвинуло правительство Конфедерации, которое только что ввело призыв в армию и одновременно с ним продлило срок службы тех солдат, которые изначально подписывали добровольческий контракт на год.

С этого момента призванные на год солдаты должны были служить до смерти, инвалидности или увольнения из армии, но подумав, что нужно подсластить пилюлю, правительство также ввело правило, что добровольческим полкам дадут новый шанс выбрать офицеров.

— А какая может случиться ерунда? — невинно спросил Бёрд.

— Ты знаешь, Дятел, ты знаешь.

— Не имею ни малейшего, даже смутного представления, о чем ты говоришь.

Острие сабли переместилось, задрожав всего в нескольких дюймах от клочковатой бороды Бёрда.

— Я не хочу, чтобы среди кандидатур прозвучало имя Старбака.

— В таком случае я удостоверюсь, что его там не будет, — невинно заявил Бёрд.

— И не хочу, чтобы солдаты вписали его имя.

— А это, Фалконер, я уже не могу проконтролировать. Это называется демократией. Полагаю, что наши с тобой деды сражались за нее на войне.

— Чепуха, Дятел, — Фалконер почувствовал приступ недовольства, как всегда бывало при общении с шурином, и, как обычно, пожалел, что Адам так упрямо отказывался покинуть Джонстона и принять командование Легионом.

Фалконеру не приходила в голову ни одна другая кандидатура, которую бы Легион принял вместо Бёрда, и даже у Адама, как допускал Фалконер, могли бы возникнуть трудности в попытке заменить дядю.

И это означало, как признался себе Фалконер, что Бёрд наверняка получит командование полком, иначе почему он не продемонстрировал ни намека на благодарность и готовность к сотрудничеству?

Вашингтон Фалконер считал себя человеком щедрым и добрым, и он хотел лишь ответной любви, но как часто вместо этого вызывал негодование.

— У солдат наверняка не возникнет искушения голосовать за Старбака, если им предложат хорошего командира одиннадцатой роты, — предположил Фалконер.

— И кого же, поведай мне, умоляю?

— Мокси.

Бёрд закатил глаза.

— Траслоу живьем его сожрет.

— Тогда заставь Траслоу подчиняться!

— Зачем? Он лучший солдат Легиона.

— Чепуха, — сказал Фалконер, но больше ему некого было предложить. Он вложил саблю в ножны, клинок со свистом вошел в их отделанное шерстью устье. — Скажи солдатам, что Старбак — предатель. Это должно охладить их пыл. Скажи, что его повесят еще до конца месяца, и скажи им, что сукин сын именно этого и заслуживает. А он и заслуживает! Ты чертовски прекрасно знаешь, что он убил беднягу Итана.

По мнению Бёрда, убийство Итана Ридли было лучшим, что сделал Старбак, но он придержал эту точку зрения.

— У тебя есть еще какие-нибудь приказы, Фалконер? — спросил он.

— Будь готов выступить через час. Я хочу, чтобы солдаты хорошо выглядели. Мы пройдем по Ричмонду, помни об этом, так что давай устроим представление!

Бёрд вышел из палатки и закурил черуту. Бедняга Старбак, подумал он. Он ни на секунду не поверил в его вину, но ничего не мог поделать, а учитель, превратившийся в военного, уже давно решил, что не позволит тому, на что не может повлиять он, влиять на него. Но всё же, подумал он, происшествие со Старбаком его опечалило.

Но поразмыслив, Бёрд пришел к выводу, что трагедия Старбака, без сомнения, будет забыта на фоне большей беды, вызванной вторжением Макклелана.

Когда падет Ричмонд, Конфедерация протянет в своем неповиновении еще несколько месяцев, но утратив столицу и отрезанный от сталелитейного завода Тредегара, самого крупного и эффективного на всём Юге, мятеж едва ли выживет. Странно, подумал Бёрд, вышагивая вдоль рядов палаток бригады, но с момента начала восстания, когда пушки обстреляли Форт Самтер, прошел ровно год.

Всего год, и теперь Север кружил вокруг Ричмонда, как огромный закованный в броню кулак, готовый нанести удар. Гремели барабаны, приказы вымуштрованных сержантов разносились эхом по сырому лугу, бригада готовилась выступить.

Когда Легион Фалконера отправился в путь на юго-восток, туда, где в сражении должна была решиться судьба Америки, в первый раз за несколько недель выглянуло из-за облаков солнце.

Лейтенанту Гиллеспи удалось выманить из Старбака лишь одно признание в совершенном правонарушении, и обнаружив это слабое место, Гиллеспи продолжил работать над ним с отчаянным энтузиазмом.

Старбак признался в том, что продавал паспорта ради денег, и Гиллеспи ухватился за это.

— Вы признаете, что выписывали паспорта, не заверив личность?

— Мы все так делали.

— Зачем?

— Ради денег, конечно.

Гиллеспи, и без того бледный, теперь совершенно побелел, услышав признание в такой аморальности.

— То есть вы признаете, что брали взятки?

— Конечно, брал, — ответил Старбак. Он был слаб, как новорожденный котенок, кишки и желудок сжигала боль, а лицо покрылось гнойниками в тех местах, где кротоновое масло попало на кожу.

Несмотря на то, что погода улучшилась, его по-прежнему все время трясло, и он опасался лихорадки. День за днем продолжались допросы, и день за днем ему вливали внутрь мерзкое масло, и он окончательно потерял счет времени, проведенному в тюрьме.

Вопросы казались нескончаемыми, приступы рвоты и поноса скручивали его днем и ночью. Больно было глотать воду, больно было дышать. Больно было жить.

— Кто давал вам взятки? — спросил Гиллеспи, поморщившись, когда Старбак сплюнул сгусток крови на пол. Ната усадили на стул — он слишком ослабел, чтобы стоять, а Гиллеспи не нравилось допрашивать валяющихся на полу людей. У стены, прислонившись к ней, стояли два охранника.

Они откровенно скучали. Разумеется, их мнения никто не спрашивал, да они и не возражали, но все же охранники считали, что ублюдок, хоть и северянин, невиновен. Но Гиллеспи с него всё не слезал: