– Теперь – нет. Теперь не нужна, – сказала женщина.
Господи, да что же за немыслимый любовный треугольник у них тут был?
– Теогар, – я шагнул вперед. – Скажи, у тебя ведь есть сварочный аппарат?
– Конечно, – с удивлением ответил он. – Как же иначе?
– Ацетилен?
– Ацетилен.
– Ты сможешь подарить нам два баллона? И кое-что сварить?
– Смогу, – радостно сказал Теогар. – А что сварить?
Я поискал глазами какую-нибудь железку или палку. Не нашел – скульптор содержал свой открытый выставочный зал в полном порядке. Тогда я поставил недопитую бутылку пива, которую все еще держал в руке, достал перочинный нож (самый обычный «Викторинокс», в котором пластиковые «щечки» когда-то заменил на собственноручно выточенные деревянные. Кстати, еще до Центрума заменил – пластиковые сломались от времени). Выдвинул маленькое лезвие, подошел к глухой стене пакгауза. То ли из-за местной розы ветров, то ли по случайности, здесь сохранился достаточно большой кусок посеревшей от времени штукатурки.
На нем я и стал вычерчивать то, что хотел получить от Теогара.
– А… – задумчиво произнес он через минуту. – Понял…
– Сможешь? – спросил я.
– Да. Только вот это… как оно называется? Форсунка?
– Сопло, – сказал я по-русски.
– Сопло, – старательно повторил он незнакомое слово. – Его надо вот таким сделать…
Несколькими резкими движениями собственного ножа – куда более внушительного, чем мой, – он подправил чертеж.
– Я не инженер, не знаю, – признался я. – А почему ты так решил?
– Так красивее, – сказал скульптор. – То, что красиво, лучше работает.
– Он прав, – сказал из-за его спины Пагасо. – Это я тебе говорю, а я знаю. Мы экспериментировали с реактивной тягой. Для серьезного дела не годится… но сопла были такими. А их считали настоящие инженеры.
– Значит, не получится? – переспросил я.
– Ну почему же? Не годится для серьезного дела. А для дрезины, – Пагасо усмехнулся. – Попробуем.
Рычаги, посредством которых дрезина приводилась в движение, были срезаны – как и большая часть механизма. Остались рама, колеса и тормоза.
И два баллона с ацетиленом, один из которых был соединен через редуктор каучуковой трубкой с соплом. Сопло было прекрасное – большое, размером с казан, на котором в Азии готовят плов на целую свадьбу. Собственно говоря, именно казаном (точнее, его местным аналогом) сопло и было в девичестве.
– Бред сивой кобылы, – сказал Ашот. – Ударник, мы и впрямь просили тебя что-нибудь придумать. Но что-нибудь реальное!
– Не нравится пепелац, Скрипач? – с иронией спросил Хмель.
– Да, не нравится! – взвился Ашот. – Гравицапы у него нет! Ребята, он не поедет! А если поедет – то взорвется! А если не взорвется, то все равно скорости никакой не даст! Надо было не тратить четыре часа на это рукоделие, а гнать дрезину вперед. Проехали бы… уже километров пятьдесят бы проехали!
– До Иртана двести с лишним километров, – заметил Пагасо. – Если будете очень стараться, то разгоните дрезину километров до двадцати, двадцати пяти. Но десять часов такой темп не удержите.
– А эта бандура до скольких разгонит? – требовательно спросил Ашот. – Тяга большой не будет, и не надейтесь! Чистый ацетилен, без керосина и кислорода, топливо плохое.
– Ты-то откуда знаешь? – удивился я.
– Я Бауманку кончал, – гордо сказал Ашот. – Понятно? Я инженер… по образованию.
– Когда ты ее кончал-то? – насмешливо спросил Хмель. – При Ельцине или про Горбачеве? По специальности хоть день работал? Ты давно не инженер, ты коммерсант.
Ашот побагровел.
– Я не коммерсант! – закричал он. – Я – пограничник! А что фирма на Земле есть… так надо патроны покупать, папе-маме помогать, девушек в ресторан водить!
– Ребята, спокойно! – я поднял руки. – Брейк! Поедет эта фигня или нет, разгонится или встанет – проверим на опыте. Если бы у Теогара еще оставался кислород – поставили бы кислородный баллон, но кислород кончился на сварке. Если бы в Центруме существовал керосин – добавили бы насос с керосином, но керосина тут нет. Обошлись тем, что имеем! Кто боится – может остаться здесь или вернуться домой. Я поеду. Попробую.
Ашот витиевато выругался по-армянски. И совершенно спокойно сказал:
– Ну так бы сразу и сказал. А то развел демократию – «нравится, не нравится…» Не нравится! Но поедем! Мне, может, много чего в жизни не нравится, но альтернативы-то нет…
– Вот этьо правьильно, – одобрила Эйжел. – Всьё равно я не могу качать рычагьи, рука поломана. А у тебя пальчик больит.
Ашот заворчал, но отвечать не стал.
– Пошли? – спросил я. И поправился: – Пошли!
Мы забрались на дрезину – четыре калечных идиота, включая меня – дурака-предводителя, Хмеля – пребывающего в постоянной экзальтации после чудесного исцеления от заикания, Ашота – с его больным пальцем и мрачными предчувствиями как следствием технического образования, и Эйжел – наемницу с «поломанной рукой» и врожденным равнодушием к опасности.
– Если вы взорветесь, то я сделаю вам красивый памятник! – пообещал Теогар. – Люди будут приезжать со всех концов света, чтобы его посмотреть. Только вы постарайтесь взорваться поближе, чтобы я увидел.
– Айда с нами? – предложил я без всякой обиды. Художественные натуры – они все такие, прибабахнутые. И чем талантливее, тем прибабахнутее. Я это по музыке знаю.
– Нет-нет! – Теогар отступил на шаг. – Я буду наблюдать.
Хмель откашлялся и спросил:
– А как у нас организовано зажигание?
– Мануально, – мрачно ответил я. Теперь, когда мы забрались на дрезину, вся затея представлялась мне гораздо менее оптимистично. Два стальных баллона, две каучуковые трубки, два вентиля, чугунный казан – ибо его форма показалась наиболее «красивой» безумному скульптору и старому машинисту. И, в довершение всего, старый мангал, закрепленный над казаном решеткой вперед – Пагасо сказал, что это будет вполне приличный воздухозаборник. В дне мангала прорезали дыру, от которой к мангалу шел такой же нелепый, сваренный на живую нитку воздуховод. Все бы ничего, но вот использованные материалы вызывали слишком много ассоциаций.
И не только у меня.
Ашот вдруг захихикал и сказал:
– Казан вижу, мангал вижу, а где шашлык? Где плов?
– Шашлык и плов будет из нас, если эта хрень рванет, – приободрил его я. – Пагасо, давай!
Машинист уже держал наготове длинный шест, на конце обмотанный промасленной паклей. Он чиркнул спичкой, зажигая факел, и крикнул:
– Пускай газ!
Я осторожно повернул вентиль. Зашипел ацетилен, вытекая в «сопло». Пагасо, зажмурившись, ткнул факелом.
Гулко хлопнуло, потом загудело. Из казана ударил метровый факел огня, почти невидимый в солнечном свете. Газ горел, разбрасывая хлопья жирной черной сажи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});