вооруженных сил для защиты завоеваний Октября. Я был одним из тех офицеров старой армии, которые чувствовали, что наступил момент, когда можно служить трудовому народу.
Сознание, что я, сын плотовщика, прежний пастушонок, каменщик, лодочник с Даугавы, наконец, закаленный воин, смогу вложить и свой вклад в дело организации Красной армии, меня окрыляло. Я послал письменное заявление Советскому правительству в Москву. Другого пути я не знал.
Вскоре меня вызвал в Москву товарищ Вациетис. Иоакима Вациетиса, бывшего командира 5-го Земгальского полка, я знал еще со времени пребывания в двухлетней офицерской школе (1905–1906), когда он там работал военным преподавателем. И хотя с тех пор прошло много лет, он помнил своих бывших воспитанников. Мое заявление попало в его руки.
Товарищ Вациетис предоставил мне счастливую возможность лично познакомиться с Владимиром Ильичей Лениным. Простота, сердечность В.И. Ленина и обаяние, которые трудно описать, сделали его великим в моих глазах. Великая, исключительная личность! Вациетис сказал что-то Ленину обо мне. Владимир Ильич стремительным движением повернулся ко мне, протянул руку, пристально посмотрел мне в глаза и сказал: «Ну, что ж! Желаю удачи». Эти несколько слов вызвали во мне огромную энергию и веру в новую эпоху, от которой когда-нибудь начнут считать новую эру.
Согласно полученному в Москве распоряжению, я направился в Бологое. Там и начался мой путь красного командира. В Бологом находился 8-й латышский стрелковый полк. Прибыв туда, я старался целиком выполнить все распоряжения, полученные в Москве, по организации полка, чтобы превратить его в достойную часть молодой Красной армии.
Сначала я был помощником командира полка и одновременно руководителем полковой школы. Устава армии не было. Мне предложили переработать старый устав для временного использования в латышских стрелковых полках. Нужно было составить также соответствующую программу для полковых школ. Эти школы заменили учебные команды старой армии, которые готовили низший командный состав – унтер-офицеров. Составленная мною программа была утверждена приказом главнокомандующего и рекомендована для использования в полковых школах.
Летом 1918 года Советская Россия очутилась в огненном кольце Гражданской войны. В Архангельске высадились иностранные интервенты, намеревавшиеся двинуться в центр Советской России и объединиться с другими контрреволюционными бандами. Советской власти необходимо было создать надежную преграду, чтобы задержать и ликвидировать продвижение интервентов. Для выполнения этого задания Советское правительство избрало 8-й латышский стрелковый полк. Полк перевели из Бологого в Вологду. Меня назначили командиром полка и вызвали в Москву, где я получил нужные инструкции. Вернувшись из Москвы, я приступил к организации в Вологде и ее окрестностях оборонительных пунктов.
Большим помощником в работе был полковой комитет, который помогал воспитывать революционное сознание стрелков, улаживать хозяйственные и административные осложнения, укреплять военную дисциплину и развивать боеспособность полка. С похвалой следует упомянуть председателя полкового комитета Янсона, который позднее пал в бою на Южном фронте.
В середине лета 1918 года в Ярославле вспыхнул организованный контрреволюционерами мятеж против советской власти. В состав руководителей мятежников входили также полковники царской армии – Перхуров и латыш Гоппер, который впоследствии стал генералом в армии буржуазной Латвии. Мятеж разрастался вширь. Для его ликвидации нужно было срочно направить проверенные части Красной армии. Из 8-го латышского стрелкового полка в Ярославль были посланы один батальон стрелков и взвод пулеметчиков под командованием Петерсона. В упорных боях латышские стрелки совместно с другими частями Красной армии подавили белогвардейский мятеж. Петерсон в одном из боев был серьезно ранен. Латышские стрелки заслужили благодарность за верность и героизм в ликвидации контрреволюционного мятежа.
Осенью 1918 года 8-й полк участвовал уже в более суровых боях на Южном фронте. Полки контрреволюционных царских генералов – Деникина и Краснова – упорно ломились в центральные районы Советского государства. На некоторых участках Южного фронта сложилась весьма напряженная ситуация: наше военное командование утратило там боевую инициативу. Создавшееся положение враг использовал в своих интересах… Следовало действовать оперативно: нужно было мобилизовать все силы для контрудара.
Меня вызвали в Москву к главнокомандующему Вациетису. Обсудив обстоятельства, Верховное командование решило, что 8-му латышскому стрелковому полку надлежит направиться в район города Борисоглебска, куда уже приближались контрреволюционные банды Краснова.
5 октября 8-й латышский стрелковый полк оставил Вологду. К вечеру 16 октября мы прибыли в район станции Поворино за Борисоглебском, В Поворино находился штаб 3-й латышской стрелковой бригады. Бригадой командовал некий Бухманис, тоже офицер старой армии. Я со своим полком поступил в его распоряжение. Уже поздно вечером я получил боевой приказ: на другой день, т. е. утром 17 октября, перейти в стремительное контрнаступление в направлении станции Косарка. Там противник сконцентрировал крупные силы для дальнейшего удара в направлении Борисоглебск – Тамбов. Срочно необходимо было расстроить планы противника и разбить его. Для этого наше командование создало ударную группу, основу которой составляла 3-я латышская бригада. В ночь на 17 октября 8-й полк подготовился к бою. Тем же самым боевым приказом я был назначен командиром атакующей колонны. Под мое командование были переданы также один русский пехотный полк, кавалерийский эскадрон, артиллерийская батарея, саперная рота и санитарный обоз. Слева от нас шла вторая такая же боевая атакующая колонна. Обе колонны разделяла линия Царицынской, ныне Волгоградской, железной дороги.
17 октября утром с восходом солнца мы пошли в наступление. В районе станции Косарка завязался упорный бой. Противник был силен. Но, несмотря на это, 8-й и 9-й латышские стрелковые полки значительно подорвали его силы. Противник потерял много солдат и офицеров. Однако и в рядах 8-го латышского стрелкового полка была пробита чувствительная брешь. Смертью героя пали мой помощник Петерсон и восемь стрелков. От тяжелого ранения скончался председатель полкового комитета Янсон. Полковой комитет в полном составе сражался в первых рядах, показывая стрелкам достойный пример. У меня ступня правой ноги, перебитая осколком гранаты, мокла в окровавленном сапоге, однако я остался в строю. В этом же бою участвовала в качестве санитарки и моя младшая сестра Антония, которая работала прямо на линии огня, вынося оттуда раненых стрелков и делая им перевязки.
На следующий же день после боя 17 октября я получил телеграмму из штаба главнокомандующего, в которой указывалось, что я назначен командиром 3-й латышской стрелковой бригады (бригада включала 7-й, 8-й и 9-й латышские стрелковые полки, артиллерийский дивизион, саперную роту, роту связи, транспорт боеприпасов и снабжения, состав штаба и др.; 7-й полк находился в непосредственном распоряжении главнокомандующего). Одновременно второй телеграммой мне сообщили, что, оставляя на прежней должности, меня одновременно назначают командующим Особой ударной группы Красной армии Южного фронта. 3-й бригаде были приданы Латышский стрелковый полк особого назначения, два русских пехотных полка, два кавалерийских полка (Витебский латышский