забыть ее. Энни всегда будет частью нашей семьи.
Сегодня все акушерки в отделении, которые знают Джейд и Марион, поддерживают с ними теплые отношения. Полагаю, что мы являемся важной частью их семейной истории, потому что были одними из немногих людей, которые встречались с Энни. Мы были частью «мира Энни», и больничный священник так привязался к Джейд и Марион, что купил Элис серебряный браслет в подарок на крестины.
В обществе склонны забывать о мертворожденных младенцах, тех, кто не смог выжить, но они всегда присутствуют в сердцах своих матерей и отцов. Их никогда не забывают, даже если внешнему миру кажется, что ушедших детей не существует. Я помогла родиться сотням здоровых младенцев в городе, где живу, и всегда говорю «привет» счастливым мамочкам, если вижу их на улице. Но если я встречаю женщину, чей ребенок не выжил, то обязательно останавливаюсь, чтобы поговорить с ней. Я помню ее ребенка, даже если все остальные забыли. Помню, что произошло в палате в тот момент между жизнью и смертью, надеждой и отчаянием, радостью и болью. Это не так сложно – просто признать жизнь их ребенка, и для большинства людей тот факт, что вы готовы разделить их горе, значит очень много. Однако не все одинаково реагируют на потерю ребенка. Для некоторых боль слишком сильна, и то, что они не могут принять, превращается в гнев.
* * *
Вскоре после того, как у Джейд и Марион родилась Элис, мне поручили женщину по имени Салли, которая в восемнадцать лет забеременела первым ребенком. Она была на тридцать девятой неделе и однажды воскресным утром поступила к нам на самой ранней стадии родов, жалуясь, что не может справиться с болью дома. Шейка матки Салли расширилась всего на два сантиметра, поэтому мы дали ей немного диаморфина, чтобы сдержать сильную боль, и поместили девушку и ее парня Райли в палату для отдыха. Салли продержалась около четырех часов, но вскоре снова начала умолять об обезболивающем, упрашивая сделать ей эпидуральную анестезию. Поскольку пациентка не достигла состояния, которое мы называем регулярной родовой деятельностью, то не могли провести ей эту процедуру. Вопрос был сложный. Я вызвала ординатора для консультации.
– Схватки все еще довольно нерегулярны, – объяснила я, – но они явно сильнее, чем она может выдержать. Мы водили пациентку в бассейн, кормили, пробовали отвлечь аромамаслами, но она все равно говорит, что ей очень больно. Что ты думаешь?
– Долгая латентная фаза, не так ли? – сказал ординатор, просматривая записи Салли. – Я предлагаю сделать так, чтобы воды отошли, может, это сдвинет дело с мертвой точки. А тем временем дать женщине еще немного обезболивающего.
Я сделала еще одну инъекцию диаморфина и в семь часов вечера передала смену ночному персоналу, передав и инструкцию врача.
Даже если все показатели во время беременности остаются нормальными до конца, никто не может сказать, что роды пройдут идеально.
Заступив на смену в семь вечера следующего дня, я была потрясена и расстроена, когда мне сказали, что ребенок Салли оказался мертворожденным. Я внимательно слушала, как координатор родильного отделения объяснял, что воды отошли довольно рано – в тот момент не было никаких признаков того, что что-то не так. Монитор показывал, что сердцебиение ребенка в порядке, Салли начали вводить окситоцин и сделали эпидуральную анестезию. Ближе к вечеру шейка матки роженицы полностью раскрылась, и девушка начала тужиться, но безрезультатно. Тем не менее все показатели были в норме, и ее отвезли в операционную для родов с применением щипцов. Но после родов у ребенка отсутствовало сердцебиение, и он не смог сделать ни единого вдоха. Была проведена полная реанимация, ребенка интубировали[40], но в 18:30 его объявили мертвым. На этом этапе медицинская бригада понятия не имела, почему младенец умер.
– Пиппа, ты же знаешь эту женщину, – сказала Джен. – Я думаю, будет лучше, если ты присмотришь за ней.
Я торжественно кивнула. Бедная Салли – она так долго трудилась. Я навестила ее сразу после заступления на смену. Когда я вошла в палату, женщина держала на руках маленького мальчика. Салли выглядела бледной, потрясенной и неожиданно очень-очень молодой.
– Мне невероятно жаль, Салли, – сказала я.
– Все в порядке, – машинально ответила она. Пациентка все еще была в шоке – в конце концов, роды завершились всего час назад.
До этого момента все было нормально. Отец, Райли, протиснулся мимо меня к двери и, уходя, пробормотал: «Пойду покурю».
– Он прекрасен, – сказала я, присаживаясь на кровать рядом с Салли и пристально глядя на неподвижного, безжизненного ребенка у нее на руках. В комнате повисла тяжелая тишина. Затем…
– Я… Я просто… Не могу в это поверить, – пробормотала она. – А что я скажу людям? Как мне рассказать об этом семье? Не могли бы вы позвонить им за меня? Пожалуйста.
Ее слова застали меня врасплох. Никто никогда не просил меня о подобном.
– Я могу, Салли, – неохотно начала я. – Но вам не кажется, что лучше рассказать все самой?
– Не могу. Я просто не могу. Хочу, чтобы они встретились с младенцем, но я не могу сообщить им.
Внезапно меня осенило, что она сама была еще совсем ребенком – подростком – и не знала, как справиться с такой ситуацией. Я согласилась позвонить матери Салли, которая сразу же взяла трубку, явно ожидая хороших новостей.
– Меня зовут Пиппа, – медленно произнесла я, чувствуя, как колотится сердце. – Я акушерка, ухаживаю за вашей дочерью. Салли попросила меня позвонить вам, потому что, к сожалению, ребенок умер, но она хочет, чтобы вы приехали в больницу. Она хочет, чтобы вы познакомились с ребенком.
Последовал резкий вдох, за которым последовало:
– Что вы имеете в виду? О чем вы?!
– Как я уже сказала, ребенок умер.
– О чем вы говорите? Что, черт возьми, вы говорите? УМЕР? КАК ОН МОГ УМЕРЕТЬ? КАК ЖЕ ТАК?
Мать Салли была в ярости. Я не знала, что ответить, поэтому сказала:
– Ваша дочь просит вас приехать. Это все, что я могу сейчас сказать.
Когда я повесила трубку, сердце бешено стучало в груди, и я почувствовала, как в животе сжимается комок страха.
Семья прибыла в отделение через полчаса, и все были в гневе, в абсолютной ярости. Я отчаянно пыталась успокоить их ради Салли, но казалось, что бы я ни говорила, это только еще больше усугубляло ситуацию. Родственников было восемь: мать, бабушка, отец и несколько тетушек и дядюшек – и все они одновременно засыпали меня вопросами.
– Что случилось?
– Зачем надо было использовать щипцы?
– Почему