— Хорошо, — кивнул Андрей, открывая конверт. Достал оттуда паспорт, протянул Мирону, тот взял, открыл. Я заглянула внутрь: Качалов Максим Евгеньевич, — значилось там. Андрей передал следом второй паспорт и пояснил: — Загран с открытой финской визой. Доберешься до Питера, мои люди тебя проводят, оттуда автобусы до Хельсинки ходят регулярно. Дальше выбор за тобой.
Мирон кивнул, Андрей протянул ему несколько кредиток.
— Открыты на новое имя, один русский банк, два европейских.
— Спасибо, — сказал Мирон, Андрей усмехнулся, а я подумала: спасибо, наверное, совсем не подходящее слово в данной обстановке.
— Ну что ж, — подытожил он, — тогда можем расходиться.
Мы с Мироном несознательно переглянулись, и Андрей встал:
— Оставлю вас, — и ушел с кухни.
Мы снова посмотрели друг на друга, отвели взгляды и посмотрели. Мирон усмехнулся, как он умел, уголком губ с одной стороны, грустно так и безнадежно. Чему-то покивал.
— Ну что… Наверное, прощай?
Снова поднял на меня глаза. А мне захотелось ударить его, бить и повторять: зачем, зачем ты все это сделал? Зачем разрушил то, что было между нами? Ведь мы оба знаем: никогда мы не забудем друг друга, как никогда теперь не сможем быть рядом друг с другом.
— Знаю, что не имею права… — продолжил он. — Но… Я надеюсь, ты когда-нибудь сможешь меня простить. И еще… Постарайся, пожалуйста, быть счастливой. Ты это заслужила.
Я кивнула, не поднимая глаз.
— Ну я пошел, — он поднялся, неловко взял документы, уронил паспорт, быстро поднял и сунул его в карман. Я так и сидела, глядя в стол. Слезы душили, ком в горле не давал вздохнуть.
Мирон еще помялся, потом пошел в сторону выхода.
— Ты тоже будь счастлив, — прошептала я, не пытаясь стереть слезинки, катившиеся по щекам.
Мирон замер на пару мгновений, но не обернулся. Ушел, скрылся за поворотом. Я слышала, как вышел к нему Андрей, как они о чем-то тихо переговаривались, а потом закрылась дверь, щелкнула щеколда. И все. Не стало в моей жизни Мирона Кирсанова.
Вот теперь по-настоящему не стало. Вырвали кусок сердца, выбросили, зашивать нечем, так и будут рваные края торчать и кровоточить, пока долбанное время не заставит привыкнуть жить с этим. Ко всему можно привыкнуть, даже к такому. К сожалению, я знаю это слишком хорошо.
Я поднялась, прошла в комнату, Андрей сидел на диване, на столике перед ним лежал еще один пухлый конверт. Мой, видимо. Я усмехнулась, присела рядом. Андрей немного посверлил меня взглядом.
— Не жалеешь, что отпустила его? — задал вопрос. Я покачала головой.
— Мои документы? — кивнула в сторону конверта, он нахмурился. Помолчал, о чем-то размышляя.
— Твой долг перед Давидом закрыт, — сказал в итоге, я вскинула на него растерянный взгляд. Не знала, что на это говорить, а Андрей добавил:
— Мне так будет спокойней. Перед тем, как исчезаешь, лучше чистить все хвосты, чтобы желающих покопаться не было.
Он криво усмехнулся, я отвела взгляд, вздохнула, хмурясь.
— Мне ты ничего не должна, — добавил Андрей, внутри неприятно потянуло. Не должна. Я не должна ему, он не должен мне. Можно разбегаться в разные стороны с чувством выполненного долга.
— Спасибо, — сказала все-таки. Надо же было что-то сказать. Возникла неловкая пауза, я поспешила ее заполнить.
— Что будет теперь с Жильцовым? — спросила его.
— Да ничего, — Андрей усмехнулся. — Бойцовский клуб, конечно, прикроют. Но скинуть его со своего места вряд ли возможно. Он, как ни крути, зубастая акула.
— Просто не будет трогать этого твоего якобы покойника?
— Да. Можно сказать, установили баланс сил в этом вопросе.
— Можно уезжать.
— Можно.
Мы снова замолчали, я теребила край его футболки. Подумала, ну раз мы все равно расходимся, я спрошу, может, он и ответит.
— Расскажи о себе, Андрей, — произнесла, не глядя на него. Он вздохнул, уставился перед собой.
— Что ты хочешь знать? — спросил в итоге.
— Почему тебе пришлось умереть?
Андрей помолчал, размышляя, потом заговорил:
— Так получилось, что я стал кем-то вроде хранителя, — усмехнулся он, — у меня были компроматы на многих важных людей, и в какой-то момент стало ясно: этих людей слишком много, проще убрать меня одного. Я подстроил свою смерть и исчез с радаров.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А компроматы?
— Они попали в руки другому человеку. Но это уже не мои проблемы. Главное, что не задело тех, кто мне дорог.
Он замолчал, а я вспомнила ту девушку с ребенком, что видела на фотографии. Сглотнула. Так, кажется, пора брать документы и отчаливать.
— Я тогда решил забрать ее с собой, — заговорил вдруг Андрей, и я замерла, безошибочно поняв, о ком речь. — Оставил для нее новый паспорт и билет с открытой датой. И ждал. Рейс был один раз в день, и каждый день я проверял всех зарегистрировавшихся пассажиров.
У меня сжалось сердце на этих словах, я словно почувствовала его состояние тогда.
Андрей усмехнулся своим мыслям.
— Она прилетела, — он посмотрел на меня, — но счастья это не принесло ни ей, ни мне. Впрочем, все было не зря, потому что в итоге все для нее сложилось хорошо. Что обо мне… — Андрей снова отвернулся и продолжил: — Я понял одно: я больше не хочу каждый день проверять рейсы.
Он потянулся к конверту, вытащил оттуда паспорт с вложенным в него билетом на самолет, протянул мне, я взяла, не отрывая взгляда от Андрея. Не верила, не могла поверить в то, что слышала.
— Полетели со мной, Даш?
Слов не находилось, я смотрела на него, часто моргая, как полная идиотка. В итоге выдала невнятное:
— Куда?
Андрей пожал плечами.
— Ты бы где хотела побывать?
Я продолжала хлопать глазами.
— Я никогда на море не была, — сказала, стыдливо отводя взгляд.
Подняла глаза, Андрей усмехнулся.
— Ну что ж, тогда у меня для тебя хорошие новости: у меня есть отличный домик в Черногории.
Эпилог
Ветер сдернул шапку с головы, Даша схватила ее в последний момент, а я усмехнулся:
— Шапку потеряла, ворона!
Она рассмеялась, так весело и заразительно, подавшись телом назад и запрокинув голову, что было невозможно сдержать ответную улыбку. Проходящие мимо люди тоже начали улыбаться. Я сделал несколько фото.
— Нет, нет, — Дашка замотала головой, — давай нормальное фото на фоне Эйфелевой башни.
Как будто она их куда-то выкладывает или кому-то шлет. Но я все же сделал еще пару кадров на телефон. Даша прискакала ко мне, нырнула под руку и взяла телефон, просмотрела фотографии.
— Ладно, сойдет, — беспечно махнула рукой, — пошли.
Мы двинули по дороге неспешным шагом. Я любил наши такие прогулки, без цели и маршрута. За эти полгода они стали почти традицией. Мы просто шли, разговаривали, молчали. Было хорошо. Не скажу, что я не сомневался, когда звал ее с собой.
В тот момент я действительно этого хотел, но представить нашу жизнь было сложно. Просто потому что это я, а это она. И меньше всего мне хотелось сделать ей снова больно. Потому что в ее жизни этой боли и так было достаточно. А я не то чтобы умею любить.
Когда-то была Ася, но мои чувства к ней толкали на поступки, только ее убивающие, я сам чуть не сломал ее окончательно, еще и втравил в криминальную историю, из которой она, слава богу, выбралась живой. Сейчас она счастлива. И что удивительно: Даша тоже выглядит счастливой. Еще больше удивительно оттого, что она счастлива рядом со мной.
Не скажу, что это были простые полгода. Нет. Но если честно, это было лучшее время за долгие годы. Даша начала раскрываться, выбираться из своей скорлупы. Такая резкая, отстраненная, замкнутая, она вдруг стала показывать другие свои грани: нежность, чувственность, заботу, искренность. Она умеет любить, умеет любить как никто другой. И умеет ценить эту любовь. Наверное, потому мы вместе, не разбежались еще, несмотря на многие трудности. Хотя у меня и мысли такой не возникало ни разу. Куда я без моей Вороны теперь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})