хотел убедиться в правильности своего выбора:
«Где-то после Сталинградской битвы, в 1943 году[353]. Я его спросил: «Ну как материалы?» Я-то в них не понимал ничего, но знал, что они из хороших, надёжных источников взяты. Он говорит: «Замечательные материалы, как раз то, чего у нас нет, они добавляют».[354]
И этот ответ Курчатова, и его формальный отчёт Молотова вполне удовлетворил.
В первых же строках отчёта Игорь Васильевич написал:
«Произведённое мной рассмотрение материала показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего Государства и науки».[355]
Дальше – результаты «въедливого» чтения, постановка и принципиальных, и сугубо технических вопросов (например, при рассмотрении диффузионных машин:
«какие величины зазоров допускаются между движущимися и неподвижными частями машины…»[356])
и оптимистичный вывод:
«вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши учёные, не знакомые с ходом работ по этой проблеме за границей».[357]
Сегодня можно констатировать, что эпитеты «громадное» и «неоценимое» применительно к значению данных разведки – это не лесть Курчатова в адрес Берии и его людей, а искренние эмоции прагматика, увидевшего в решебнике НКВД и ГРУ ответы на вопросы, которые дотоле мешали и ему, и другим учёным, «незнакомым с ходом работ за границей», признать решение «урановой проблемы» задачей не далёкого будущего, а сверхактуальным предметом сегодняшней работы.
Вспомним слова Молотова: «Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы и атомная бомба – оружие не этой войны, дело будущего». В подтверждение этого высказывания Молотова можно привести слова самого Капицы времён 1941 года:
«Моё личное мнение, что технические трудности, стоящие на пути использования внутриатомной энергии, ещё очень велики. Пока это дело сомнительное, но очень вероятно, что здесь имеются большие возможности».[358]
При этом он оставался именно прагматиком, это подтверждается его замечанием о том, что при знакомстве с решебником
«естественно возникает вопрос о том, отражают ли полученные материалы действительный ход научно-технической работы в Англии, а не являются вымыслом, задачей которого явилась бы дезориентация нашей науки?».[359]
Такая опаска у него была – бойтесь данайцев, дары приносящих – но была и интуиция, которой он доверял:
«На основании внимательного ознакомления с материалом у меня осталось впечатление, что он отражает истинное положение вещей».[360]
Допинг разведки
И Курчатов начал работать так, как никто другой – он ведь теперь не относился к множеству учёных, «незнакомых с ходом работ за границей». В последующем консультации с разведкой стали практически регулярными, особенно после образования специального подразделения («группа «С»»), координирующего работу НКВД и ГРУ по атомной разведке, данные из которого направлялись лично Курчатову.
Эта группа, как утверждает Судоплатов, была создана в связи с просьбой самого Курчатова
«поручить разведывательным органам выяснить ряд важных вопросов о состоянии атомных исследований в США».[361]
Никаких документальных подтверждений участия Судоплатова в обеспечении разведывательной информацией Курчатова вплоть до осени 1945 года нет. Но существование группы, «работавшей на Курчатова», несомненно.
Известны два лица, реально готовивших в период 1943–1945 годов информацию, которая попадала к Курчатову. Это помощник заместителя председателя СНК СССР М. Г. Первухина А. И. Васин и Е. М. Потапова.
А.И. Васин
«до середины 1945 года выступал «связующим звеном» между НКВД – НКГБ, ГРУ и СНК. Через него прошла вся секретная переписка, отражающая взаимодействие этих организаций. В частности, материалы, добытые советской разведкой с 1942 года до середины 1945 года. Так что скромный чиновник из СНК был лучше осведомлен о размахе советского атомного шпионажа, чем руководство Первого управления НКГБ или ГРУ. А к органам госбезопасности, а тем более к разведке, Александр Иванович Васин никакого отношения не имел, не считая того, что за ним присматривали чекисты – слишком много он знал. Инженер-теплотехник по образованию, он непродолжительное время проработал на производстве, а затем ушел на административную работу в аппарат СНК. Прекрасное техническое образование позволило ему легко разобраться в основах атомной физики. После создания Отдела «С» НКГБ – НКВД СССР он продолжал курировать переписку по «атомному проекту» Специального комитета СНК СССР с Лубянкой и «Аквариумом» (неофициальное название ГРУ)».[362]
Е.М. Потапова –
«сотрудница 3–го отдела Первого управления НКГБ СССР переводчик с английского языка майор Елена Михайловна Потапова. Именно эта женщина, а не сотрудники таинственной группы «С», с 1942 по 1945 год готовила на основе полученных из-за рубежа материалов справки для передачи их научному руководству советского атомного проекта… В 1937 году она закончила Московский химико-технологический институт, но по специальности работала недолго. В 1938 году ее зачислили в штат центрального аппарата НКВД».[363]
К сожалению, подробности биографии Е. М. Потаповой установить не удалось – её студенческого дела в архиве РХТУ им. Д. И. Менделева не обнаружено. Может быть, по той же причине, по которой в архиве Колумбийского университета не обнаружилось документов студента Коваля. И то, и другое, как мне кажется, можно попробовать разыскать в архивах соответствующих спецслужб России и США.
В период 1943–1945 годов работа Курчатова с материалами разведки была организована в Кремле:
«По указанию Берия на третьем этаже помещения арсенала был оборудован небольшой кабинет, где офицер НКВД мог встречаться с Курчатовым и передавать ему секретную информацию, полученную из-за границы по каналам разведки. Этим офицером был Леонид Квасников – руководитель подразделения научно-технической разведки (НТР), которого впоследствии сменил на этом посту Лев Василевский. Кабинет был наскоро обставлен мебелью: письменный стол, кресло, настольная лампа, телефонный аппарат. Курчатов проводил в нем долгие ночные часы, изучая материалы разведки. Здесь же он сообщал представителю НТР о своих оценках того, с чем только что ознакомился, и о своих потребностях в дополнительной информации… Материалы НТР, поступавшие из Англии и Америки, направлялись в группу обработки для перевода на русский язык. В первые годы – с марта 1943 по сентябрь 1945 года – документы целиком передавались Курчатову, который решал, какие из них и кому направить. Брат Игоря Курчатова Борис, тоже физик, имел полномочия действовать от его имени и был единственным человеком в Лаборатории-2, помимо Игоря Курчатова, кто просматривал эти документы… Все материалы хранились в трех сейфах. В первом находились оригиналы сообщений из резидентур, во