Я ненавидел это, и мои ладони безотчетно сжались, словно в глупой надежде побороться с враньем.
Что придумает моя маленькая нежная Лилия?
— Так что случилось, цветочек?
— Я… прости… Это, конечно, неважно… но я расстроилась. Немного.
— Из-за чего?
Я заставляю себя оторваться от ее шеи, которую уже не целую, а рассматриваю, словно готовясь перегрызть. И пытаюсь решить, что сделаю с ней, если цветочек мне соврет.
— Ночью ты назвал меня чужим именем. Во сне, — она произносит это на одном вдохе, вскидывает заплаканные глаза и смотрит мне в лицо. Испуганно и обиженно, словно маленький ребенок.
А я начинаю смеяться. Не сразу, сначала с изумлением осознаю, а лишь потом…
— Это не смешно! — ее обида раздувается, как воздушный шарик, готовый лопнуть с громким хлопком. Пустая обида — пустой шарик.
— Маленькая, это очень смешно! — я дергаю ее на себя и обхватываю руками, оплетаю ногами, чтобы не убежала.
— Не смешно! — шарик уже свистит от накачанного в него воздуха. — Ни капельки. Кай! Я не хочу с тобой целоваться. И ты… колючий!
— Я голодный, сонный и колючий мужчина, — соглашаюсь я, пытаясь поцеловать мою брыкающуюся девочку. — Знаешь, чего хочет по утрам твой колючий мужчина?
— Кай! Прекрати! Я серьезно! Я… обиделась.
— Ну, прости меня, — поцеловать удалось лишь в макушку. Облегчение такое сильное, что улыбаюсь, как дурак. — Маленькая, я понятия не имею, что мне там снилось. Может, госпожа Канкоф из дома напротив? Ей девяносто, знаешь, я боюсь ее до колик. Ты видела спицы, на которых она постоянно что-то вяжет? Это же кошмар. Еще по ночам ко мне приходит госпожа Цвей, она молодая и красивая, с такими миленькими усиками над верхней губой. Просто богиня моих снов!
— Ты звал Мили.
Улыбку я удержал, хотя и с трудом.
— Вот видишь, тебе просто послышалось. Конечно, я звал тебя. Лили. Наверное, ты снова стащила с меня ночью покрывало, и я окоченел!
— Нет. Мили. Несколько раз.
Синевласка отвернулась, и я отпустил ее, поднялся.
— Прости, синевласка. Наверное, это действительно весомый повод, чтобы испортить мне с утра настроение, — отчеканил я и ушел на кухню. Внутри разлилась горечь, я злился, хоть и понимал, что девочка ни при чем. Злился на себя, на свою реакцию, но наказать за это хотел ее.
Она вошла следом, остановилась в дверях.
— Я не понимаю, чем обидела тебя? — растерянно пробормотала она. — Ты ведь спросил, чем я расстроена, я ответила. Я думала, тебя это волнует… Мне… уйти?
Не сразу понял, о чем она, а когда понял, разозлился еще сильнее. В два шага пересек кухню и прижал ее к себе.
— Только попробуй, — прохрипел ей в лицо. — Только попробуй уйти… проклятье! Я снова что-то не то говорю. Я… не уходи, цветочек.
— Хорошо.
Она растерянно улыбнулась и погладила меня по щеке. Мрак выполз из своего тайника и потребовал внимания, еды и ласки. И все это, конечно, у Лили, которую обожал всей своей кошачьей душой. Я отодвинул его ногой.
— Отвали, — ревниво буркнул я, — это моя женщина. Ищи себе другую.
— Детский сад, — фыркнула синевласка и снова меня погладила. Я поймал себя на том, что мы с Мраком мурчим почти одинаково. Может, поэтому Лили нас и выбрала?
— А-а-а, у меня же кофе! — вдруг заорала цветочек, отпихнула меня и бросилась к плите. Осмотрела огорченно. — Был.
Мрак снова напомнил о себе, я пообещал сделать из него чучело, если он не заткнется, Лили рассмеялась. Так что утро почти удалось.
Почти.
* * *
Осень
Кристина
Шелд уехал по каким-то срочным делам, и Кристина осталась коротать время без куратора. И с радостью принялась обшаривать кабинет в поисках компромата или улик. Но в стенных шкафах были лишь бесконечные папки с описью, слайды, кипы чистой бумаги и запас ручек, использованные накопители в деревянных ящичках и зачем-то моток бечевки.
Крис повертела ее в руках.
— Чем не улика? — спросила она у отражения в стеклянной дверце. — Может, это та самая веревка?
Отражение качнуло головой.
— Ты права, Мари, — с сожалением согласилась Крис и понюхала бечевку. Новенькая. — Интересно, для чего она?
Отражение пожало плечами.
— Кристина, ты с кем разговариваешь?
Девушка обернулась, уронив от испуга моток. В дверях стоял Хантер, в темных глазах плескалось удивление.
— Сама с собой, — улыбнулась Крис. — А ты к Шелду? Он уехал по делам.
— Нет, хотел позвать тебя на кофе.
— От кофе меня уже мутит, — призналась орита, присаживаясь на краешек стола.
— М-м-м, чай? Молоко? Какао? — предложил Хантер.
— Чай. И поесть бы, — улыбнулась Крис с благодарностью. Все-таки, из всех дознавателей Хантер был самым нормальным. И она ему действительно симпатизирует.
Отражение в стекле чуть нахмурилось и отвернулось.
— Кстати, как ты думаешь, зачем Шелду моток бечевки? — поинтересовалась орита, запирая кабинет.
— Как зачем? Чтобы связывать своих жертв, конечно. Мы все так делаем, — Хантер подмигнул. — Тебе ужин посытнее или побыстрее?
— Съедобный, — пробормотала Крис. Нет, кажется, к юмору дознавателей она никогда не привыкнет.
* * *
Орин проводил взглядом прошедшую мимо парочку: Хантера и ориту. Он стоял в темноте одной из ниш, которых в хранилище было множество, и конечно, его не заметили. Впрочем, даже если бы и заметили, то что?
Зря он позвал ее вчера в дом. Это была глупость. И кофе не удался, и вся затея оказалась нелепой. И он чуть не выдал себя с головой… Что на него нашло? Или вновь любопытство?
Орин посмотрел на тонкую спину девушки, обтянутую строгим темно-серым платьем. Интересно, как ей удается в таком одеянии — глухом, до самого горла и ниже колен, выглядеть настолько женственно? Все же ей идет имя леди-стилет. Такая и есть: холодная и несгибаемая.
Хотя не всегда. Он еще помнит ее растрепанной и испуганной, помнит разъяренной с ножом в руке, помнит… разной. У него в голове теперь целая коллекция слайдов с образами ледышки, один другого занятнее.
Он усмехнулся. Мужчина и девушка скрылись за поворотом, а лорд вышел из ниши и неторопливо направился к своему кабинету. Внутри было неспокойно, словно ветер потревожил темные воды его души, и он знал, что это за порыв воздуха. Воспоминание… Давнее.
«Обмани меня, мне так нравится. Обними меня, не любя…»
Глупая песня.
* * *
«…Обмани меня на короткий срок, за любовь твой обман сойдет. Только тот, кто так в мире одинок, тот его простит и поймет…»
Дурацкая песенка крутилась в голове с самого утра, навязчиво и слезливо, словно скрипучая заезженная пластинка. Крис никогда не понимала пристрастия своей сестры к таким песенкам, впрочем, она вообще плохо понимала Мари. Между ними было слишком много лет разницы, а потом сестры не стало.