— Он возвращается! — с облегчением сообщила Анастасия и выпрямилась.
— Он в самом деле ездил в трамвае? — недоверчиво спросил Гребнев.
— Вполне вероятно.
ЭРик глубоко вздохнул, глаза его, прежде неподвижно смотревшие в небо, теперь закрылись, и между сомкнутыми веками проступила влага. Он поднял руки к голове, перевернулся на бок и, свернувшись калачиком, как младенец в утробе, замычал от боли.
— Господа, расходитесь, расходитесь! — засуетился Шайтаниров. — Вы что, не видите, у человека падучая.
— Только что говорили, что он спрыгнул с собора, — напомнила правдоискательница-пенсионерка.
— Кто говорил? Кто? Неужели? Немедленно покажите мне этого человека! закричал Шайтаниров. — Вы говорили? — повернулся он к одетому, как иностранец, господину.
— Понимаете, мне показалось…
— Может быть, вы еще скажете, что видели трамвай возле колоннады?
— Вроде нет… — смутился полуиностранец.
— Ага, не видели! А еще утверждаете, что кто-то куда-то прыгал. Раз не видели трамвая, значит, не видели ничего. — Шайтаниров обхватил наблюдательного господина за плечи. — Мой вам совет поднимитесь на колоннаду и проверьте. Вдруг он там?
— Кто?
— Трамвай. — И Шайтаниров подтолкнул наблюдательного господина в спину.
— Кто еще хочет на колоннаду? — метался от одного зеваки к другому Шайтаниров. — Билеты за вас счет. Кто? Кто? Вы? Или вы?
Толпа рассеялась. Гребнев с Анастасией подняли ЭРика и усадили на скамейку в сквере. Он сидел по-прежнему скорчившись, подтянув ноги к подбородку и обхватив голову руками. Никто не смел его окликнуть. Все ждали.
Наконец он резко выпрямился, открыл глаза и медленно обвел всех взглядом. Потом рассмеялся, будто только сейчас вспомнил о чем-то хорошем, покачал головой, чему-то несказанно дивясь и, подавшись вперед, ухватил Танчо за руку и усадил подле себя.
— Хорошо, что ты здесь, — сказал он ей на ухо, но так громко, что слышали все.
— Ну как, братец, отыскал дедушку? — спросил Арсений.
— Отыскал. Оказывается, он прежде проживал в той квартире, где теперь обитает Милослав. И стулья с львиными головами стояли прежде у него в кабинете. Лицо у него, как на фотографиях в альбоме, только более надменное.
— Сейчас ты скажешь, что узнал нечто важное про Перунов глаз.
— Да, узнал.
— Врешь ты, как всегда, братец. Никакого талисмана не существовало! Дед сам написал об этом в дневнике.
— Ты ничего не понял. Талисман существует.
— Вранье! — Гребнев вытащил из верхнего кармана ветровки ветхий, сложенный вчетверо листок. — Эту записку я когда-то отыскал в тайнике буфета. — Арсений протянул бумажку Анастасии. — Прочти, и пусть кто-нибудь посмеет возразить.
Анастасия развернула листок и стала читать:
«…Сегодня я побывал в условленном месте, где, по словам Р., спрятан был талисман, полученный им от графа. Я поднял половицы там, где указал мне Р. Но все, что я нашел, это коробочку из-под монпансье. Внутри лежал клочок бумаги. В записочке значилось: «Здесь хранится талисман „Перунов глаз“ или „сердце Богородицы“. Это единственная вещь, которая дает святость власти в России. …Ибо нет власти не от Бога». Трижды прочел я записочку, а уж сколько раз тряс над столом пустую жестянку из-под монпансье — одному Богу известно. Тряс, пока не понял наконец: несчастный Р. выдумал этот талисман. Он предчувствовал свою гибель после смерти отца и брата. Не видя иной возможности сладить с нечистью, пожирающей страну, кроме силы Чуда, он придумал Перунов глаз. Выдумал, чтобы подарить себе надежду. Пока комиссары не завладели его игрушкой, его выдумкой, его мечтой, они не завладели ничем. Ему так хотелось найти путь спасения, что он и сам поверил в плод своей фантазии и меня заставил уверовать. Глядя на свою находку, я испытывал странные чувства: теперь, когда я понял, что никакого талисмана не существует, я страстно возжелал Перунов глаз найти…»
Анастасия кончила читать, сложила листок и вернула его Арсению.
— Почему ты не сказал мне о своей находке?
— Было интересно узнать, как долго вы будете гоняться за тенью.
Анастасия покачала головой:
— Я тебя недооценила.
— Прошу заметить, — встрял в разговор Кайрос, — что господин Фарн копался в голове Арсения, и о найденных бумажках ему хорошо известно. Однако Фарн все равно жаждал прикончить ЭРика. Спрашивается, почему?
— Потому что это бумажка ничего не значит, — с торжеством в голосе заявил ЭРик. — Я знал все это прежде: штабс-капитан дал мне прочесть свой дневник. Более того, он показал мне коробку и записку… — ЭРик замолчал, встретился глазами с Танчо и улыбнулся ей. — И я сказал, что он ошибается. Он нашел талисман.
— ЧТО? — прошипел Арсений.
— Эта коробка и эта записка и есть талисман. Придумав талисман, Р. тем самым его и создал. Мы вместе с дедом замуровали его в стену. Я и он.
Ничего в мире нельзя придумать.
И тут Танчо открыла сумочку и вытащила свою таинственную коробку. Все молча смотрели на жестянку из-под монпансье, не в силах спросить, хотя каждый и догадывался, что перед ним. ЭРик взял коробочку из рук Танчо.
— Ого! Да она тяжелая, как гиря.
— К тому же меняет свой вес. В одну минуту кажется — как минимум пуд, — поддакнула Танчо. — А в другую становится легкая, как пушинка.
— Ребята, колдуйте без меня. — Арсений демонстративно повернулся и ушел.
Пусть ищут, что хотят — коробку из-под монпансье, рубины, глаза, сердца, мечи — ему все равно! Он больше этим не желает заниматься.
— Он мог быть на моем месте, — проговорил ЭРик, провожая Арсения глазами. — Если бы захотел.
Глава 3
Давно он не чувствовал такой усталости — эпизод на вокзале, разумеется, был не в счет. Усталость эта навалилась мгновенно, как только Арсений ушел с Исаакиевской площади. Навалилась, будто из-за угла прыгнул ему на плечи могучий зверь. Арсений чуть не рухнул на колени и вынужден был вцепиться ногтями в штукатурку ближайшей стены, чтобы не упасть. Последующие полчаса, пока он добирался до дома, были для него сущей пыткой. Его старый «Жигуль» то и дело норовил боднуть носом какую-нибудь притормозившую впереди машину или подставить задницу шустрой иномарке.
Но все-таки он добрался до дому, хотя и помнил свое возращение плохо. Как был в одежде, Арсений повалился на тахту в надежде, что сейчас закроет глаза и уснет, и забудет о самозванном братце. Глаза он в самом деле закрыл. Но сна не было. Усталость продолжала нарастать. Арсений застонал в бессильной ярости сжал кулаки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});