туалетном столике расческу и не торопясь провожу ею по волосам. Затем я смотрю в зеркало над раковиной.
Это может показаться глупым, но за последние несколько месяцев у меня совсем не было времени, чтобы посмотреть на себя. Ни в дороге, ни в заточении не было никаких зеркал. У матери Келлина было одно, но оно висело на стене в ее спальне, и было бы невежливо вторгаться в ее личное пространство.
Мое лицо расцвело веснушками сильнее, чем я когда-либо видела. Во время путешествий я много времени провела на солнце, и из-за этого их стало больше. На щеках они темнее, на губах – светлее. Мои короткие волосы отросли. Они всегда быстро отрастают. Когда мы бежали от Киморы, Темра отстригла мои прямые каштановые волосы где-то до подбородка. Теперь они доросли до плеч, и их концы слегка топорщатся. Раньше я собирала волосы в конский хвост, но долгое время они были слишком короткими для этого. А теперь у меня даже нет ленты для них. Может быть, в конце концов я смогу найти одну, но у Темры я их не видела.
Я тяну время и я знаю это. Смотрю в свои же голубые глаза. Все в порядке. Здесь нечего бояться. Это просто Келлин.
Но его бы здесь не было, если бы он не хотел поговорить. А говорить – страшно.
Как будто есть хоть что-то, что может опозорить меня перед этим человеком. Мы вместе прошли через ад.
Я делаю глубокий вдох и выхожу.
Келлина нет в комнате.
И все же вместо облегчения я чувствую раздражение.
Я бросаюсь к двери и вижу Келлина, который успел пройти примерно пятьдесят футов по коридору.
– Эй! – кричу я ему вслед. Он останавливается и поворачивается.
Не хочу кричать на весь коридор, поэтому бегу за ним, злясь на то, что он не сводит с меня глаз.
– Почему ты ушел? – спрашиваю я.
– Ты ушла первой. Я решил, что ты хочешь побыть одна.
– Нет! Мне очень нужно было сходить в туалет.
– Ты задержалась.
– Ну, сначала мне нужно было подготовиться к разговору с тобой, а потом я вышла и обнаружила, что тебя нет.
Я понимаю, как глупо это, должно быть, звучит, но уже слишком поздно брать свои слова обратно.
– Тебе нужно было подготовиться?
– Да. Иногда мне нужно успокоиться перед разговором.
– У нас что, должен состояться серьезный разговор?
Я не могу смотреть ему в лицо, поэтому останавливаю взгляд чуть ниже, на его сильной шее.
– Я не знаю. Но ты знаешь, какая я. Я начинаю нервничать, и мне приходится уговаривать себя сделать шаг.
– Так разве ты не должна была почувствовать облегчение, когда я ушел? И никаких пугающих разговоров.
Я опускаю взгляд в землю.
– Должна была. Но нет.
– Нет?
Я заставляю себя встретиться с ним взглядом.
– Нет.
– Скажи мне, почему сейчас ты разговариваешь со мной совсем не так, как тогда, когда мы вместе ехали сюда?
– Потому что раньше у нас не было выбора, мы вынуждены были находиться вместе. Молчание не было неловким – во всяком случае, не всегда, – потому что нельзя же без умолку болтать днями напролет. Но сейчас, если воцаряется тишина, то это моя вина.
С моих губ срывается стон.
– Это имеет хоть какой-нибудь смысл?
– Да.
Его пальцы дергаются, как будто он хочет протянуть руку и прикоснуться ко мне, но сдерживается.
Он… хочет прикоснуться ко мне?
Я помню его слова там, в лесу, когда у него, вероятно, было сотрясение мозга. Ему нужен равноправный партнер. Он не хочет быть тем, кто делает все сам. Кто всегда первым предпринимает какие-то действия.
И я очень, очень хочу взять его за руку.
Поэтому, несмотря на то что это пугает меня до жути, я протягиваю руку и касаюсь его пальцев, а затем сжимаю его руку в своей. Брови Келлина приподнимаются, но в следующее мгновение он меняет выражение лица.
– Ты действительно напугал меня, – говорю я. – В дороге ты бредил из-за лихорадки. Я не была уверена, что ты справишься.
Я встаю рядом с ним, и мы оба идем туда, куда Келлин направлялся до этого. Из-за нашей близости мое сердце бьется быстрее, чем обычно. Я пытаюсь заставить себя расслабиться.
– Как я мог не справиться, когда ты так хорошо заботилась обо мне? – спрашивает он.
Он нежно сжимает мою руку, а затем переплетает наши пальцы. Почему-то это нравится мне даже больше, чем просто прикосновение наших ладоней друг к другу.
Мне действительно нравится прикасаться к нему.
Келлин, кажется, точно знает, куда он идет, поэтому я позволяю ему вести.
– Как долго я спала?
– Около двадцати шести часов. Я проснулся лишь посреди прошлой ночи. Темра спросила, не присмотрю ли я за тобой, пока она будет ходить на тренировочные площадки.
Она тренируется еще усерднее, чем раньше, учитывая приближающиеся новости о Рависе. Она может тренироваться сколько угодно, но я не позволю ей приближаться к Равису или его армии.
– Куда мы направляемся? – спрашиваю я.
– Найти тебе завтрак, – говорит он.
– Ой.
– Ты, кажется, удивлена.
– Я не привыкла, чтобы кто-то другой заботился обо мне или думал о том, что мне поесть.
Я зажмуриваюсь и тут же хочу взять слова назад.
– Не то чтобы Темра не заботилась обо мне. Я имела в виду кого-то другого, кроме моей сестры.
– Не привыкай к этому, – говорит он. – Я у тебя в долгу за то, что ты спасла меня от Рависа, но с этих пор мы квиты.
Я смеюсь, чувствуя, как часть напряжения спадает.
– Найти мне завтрак – это немного не то же самое, что вытащить тебя из хорошо охраняемого замка.
– Ну ладно. Ты получишь два завтрака, а теперь перестань жадничать.
Келлин толкает широкие двойные двери, и я чувствую запах свежего хлеба и тающего масла. Мой рот наполняется слюной.
– Я пришел на кухню, как только проснулся, – говорит Келлин. – Повар нас просто обожает, так что мы можем получить здесь все что хотим и когда хотим.
Худая девушка с волосами, заплетенными в косы на макушке, достает противень из духовки. Она молодая, лет, наверное, двадцати пяти, и довольно хорошенькая.
Келлин проводит нас прямо к ней.
– Паулия, привет еще раз!
– Келлин! – восклицает она. Игнорируя меня, она обнимает его, и Келлин отпускает мою руку, чтобы ответить ей тем же.
Я чувствую, что хмурюсь, мой аппетит пропадает.
Она спрашивает о руке Келлина, и он показывает ее ей. Но, если Келлин проснулся лишь прошлой ночью, сколько времени могло пройти с тех