Январь 1914
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «БЕЛАЯ СТАЯ»
(1917)
«Думали: нищие мы, нету у нас ничего…»
Думали: нищие мы, нету у нас ничего,А как стали одно за другим терять,Так, что сделался каждый деньПоминальным днем, —Начали песни слагатьО великой щедрости божьейДа о нашем бывшем богатстве.
1915
«Все отнято: и сила, и любовь…»
Все отнято: и сила, и любовь.В немилый город брошенное телоНе радо солнцу. Чувствую, что кровьВо мне уже совсем похолодела.
Веселой Музы нрав не узнаю:Она глядит и слова не проронит,А голову в веночке темном клонит,Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшнейБеснуется: великой хочет дани.Закрыв лицо, я отвечала ей…Но больше нет ни слез, ни оправданий.
1916
Севастополь
«Под крышей промерзшей пустого жилья…»
Под крышей промерзшей пустого жильяЯ мертвенных дней не считаю,Читаю посланья апостолов я,Слова псалмопевца читаю.Но звезды синеют, но иней пушист,И каждая встреча чудесней, —А в Библии красный кленовый листЗаложен на Песни Песней.
1915
Царскосельская статуя
Н. Б. Н.[223]
Уже кленовые листыНа пруд слетают лебединый,И окровавлены кустыНеспешно зреющей рябины.
И ослепительно стройна,Поджав незябнущие ноги,На камне северном онаСидит и смотрит на дороги.
Я чувствовала смутный страхПред этой девушкой воспетой.[224]Играли на ее плечахЛучи скудеющего света.
И как могла я ей проститьВосторг твоей хвалы влюбленной…Смотри, ей весело грустить,Такой нарядно обнаженной.
1916
«Все мне видится Павловск холмистый…»
Н.В.Н.
Все мне видится Павловск холмистый,Круглый луг, неживая вода,Самый томный и самый тенистый,Ведь его не забыть никогда.
Как в ворота чугунные въедешь,Тронет тело блаженная дрожь,Не живешь, а ликуешь и бредишьИль совсем по-иному живешь.
Поздней осенью свежий и колкийБродит ветер, безлюдию рад.В белом инее черные елкиНа подтаявшем снеге стоят.
И, исполненный жгучего бреда,Милый голос как песня звучит,И на медном плече Кифареда[225]Красногрудая птичка сидит.
1915
«Вновь подарен мне дремотой…»
Вновь подарен мне дремотойНаш последний звездный рай —Город чистых водометов,Золотой Бахчисарай.
Там, за пестрою оградой,У задумчивой воды,Вспоминали мы с отрадойЦарскосельские сады,
И орла ЕкатериныВдруг узнали — это тот!Он слетел на дно долиныС пышных бронзовых ворот.
Чтобы песнь прощальной болиДольше в памяти жила,Осень смуглая в подолеКрасных листьев принесла
И посыпала ступени,Где прощалась я с тобойИ откуда в царство тениТы ушел, утешный мой.
1916
Севастополь
«Двадцать первое. Ночь. Понедельник…»
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.Очертанья столицы во мгле.Сочинил же какой-то бездельник,Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скукиВсе поверили, так и живут:Ждут свиданий, боятся разлукиИ любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,И почиет на них тишина…Я на это наткнулась случайноИ с тех пор все как будто больна.
1917
«Лучше б мне частушки задорно выкликать…»
Лучше б мне частушки задорно выкликать,А тебе на хриплой гармонике играть,
И, уйдя, обнявшись, на ночь за овсы,Потерять бы ленту из тугой косы.
Лучше б мне ребеночка твоего качать,А тебе полтинник в сутки выручать,
И ходить на кладбище в поминальный деньДа смотреть на белую божию сирень.
1914
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ПОДОРОЖНИК»
(1921)
«Мне голос был. Он звал утешно…»
Мне голос был. Он звал утешно,Он говорил: «Иди сюда,Оставь свой край глухой и грешный,Оставь Россию навсегда.Я кровь от рук твоих отмою,Из сердца выну черный стыд,Я новым именем покроюБоль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойноРуками я замкнула слух,Чтоб этой речью недостойнойНе осквернился скорбный дух.
1917
Серов В. А.
1905 год. После усмирения
Карикатура на Николая II. 1905
Государственная Третьяковская галерея
МИХАИЛ ЗЕНКЕВИЧ[226]
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ДИКАЯ ПОРФИРА»
(1912)
«Пары сгущая в алый кокон…»
Пары сгущая в алый кокон,Как мудрый огненный паук,Ткет солнце из цветных волоконЗа шелковистым кругом круг.
И тяжким тяготеньем сбиты,И в жидком смерче сгущены,Всего живущего орбитыИ раскаленны и красны.
И ты, мой дух, слепой и гордый,Познай, как солнечная мгла,Свой круг и бег алмазно-твердыйПо грани зыбкого стекла.
Плавь гулко в огненном удушьеМеталлов жидкие парыИ славь в стихийном равнодушьеРаздолье дикое игры!
1910
Темное родство
О темное, утробное родство,Зачем ползешь чудовищным последомЗа светлым духом, чтоб разумным бредомВновь ожило все, что в пластах мертво?
Земной коры первичные потуги,Зачавшие божественный наш род,И пузыри, и жаберные дуги —Все в сгустке крови отразил урод.
И вновь, прорезав плотные туманы,На теплые архейские моря,Где отбивают тяжкий пульс вулканы,Льет бледный свет пустынная заря.
И, размножая легких инфузорий,Выращивая изумрудный сад,Все радостней и золотистей зориИз облачного пурпура сквозят.
И солнце парит топь в полдневном жаре,И в зарослях хвощей из затхлой мглыВозносятся гигантских сигиллярийУпругие и рыхлые стволы.
Косматые — с загнутыми клыками —Пасутся мамонты у мощных рек,И в сумраке пещер под ледникамиКремень тяжелый точит человек…
О предки дикие! Как жутко-крепокСоюз наш кровный! Воли нет моей,И я с душой мятущейся — лишь слепокДавно прошедших, сумрачных теней.
И им подвластный, солнечный рассудок,Сгустив в мозгу кровавые пары, —Как каннибалов пляшущих желудок,Ликуя, правит темные пиры.
1911
Ящеры
О ящеры-гиганты, не бесследноВы — детища подводной темноты —По отмелям, сверкая кожей медной,Проволокли громоздкие хвосты!
Истлело семя, скрытое в скорлупыЧудовищных, таинственных яиц, —Набальзамированы ваши трупыПод жирным илом царственных гробниц.
И ваших тел мне святы превращенья:Они меня на гребень вознесли,И мне владеть, как первенцу творенья,Просторами и силами земли.
Я — зверь, лишенный и когтей и шерсти,Но радугой разумною проникВ мой рыхлый мозг сквозь студень двух отверстийПурпурных солнц тяжеловесный сдвиг.
А все затем, чтоб пламенем священнымЯ просветил свой древний, темный духИ на костре пред богом сокровенным,Как царь последний, радостно потух;
Чтоб пред его всегда багряным троном,Как теплый пар, легко поднявшись ввысь,Подобно раскаленным электронам,Мои частицы в золоте неслись.
Махайродусы[227]