Читать интересную книгу Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Монтгомери

Глаза ее с любовью остановились на Зеленых Мезонинах, выглядывавших через переплетавшиеся ветви деревьев и отражавших в своих окнах солнечный свет множеством вспыхивающих отблесков. Пробираясь по сырой тропинке, Марилла думала о том, как приятно, что она идет домой к весело потрескивающему яркому огню в очаге, к столу, аккуратно накрытому к чаю, вместо холода и пустоты, ожидавших ее после собраний благотворительного общества, прежде чем Аня появилась в Зеленых Мезонинах.

А потому, когда Марилла вошла в кухню и обнаружила, что огонь давно догорел и нигде не было и следа Ани, она с полным основанием почувствовала себя разочарованной и раздраженной. Перед уходом она поручила Ане приготовить чай ровно к пяти часам, но теперь ей пришлось поспешно снять свое выходное платье и самой приготовить ужин для Мэтью, который должен был скоро вернуться с пахоты.

— Уж разделаюсь я с мисс Анной Ширли, когда она явится домой, — говорила Марилла гневно, строгая растопку большим ножом и вкладывая в это больше энергии, чем требовалось на самом деле. Мэтью уже пришел и, сидя в углу, терпеливо ждал чая. — Болтается где-то с Дианой, пишет рассказы или репетирует диалоги и прочую ахинею и ни разу не вспомнит о времени или о своих обязанностях. Надо ее проучить как следует раз и навсегда. Пусть миссис Аллан и говорит, что Аня самая сообразительная и милая девочка, какую она знает. Может быть, она и сообразительная, и милая, но голова у нее забита чепухой и никогда не угадаешь, во что это выльется в очередной раз. Стоит ей покончить с одной глупостью, как она принимается за другую. Да что это я! Ведь эти самые слова сказала сегодня Рейчел Линд, когда мы были на собрании, а я на нее за это рассердилась. Я была рада, когда миссис Аллан заступилась за Аню, потому что иначе мне самой пришлось бы осадить Рейчел перед всеми, кто там был. У Ани масса недостатков, кто будет спорить, и я далека от того, чтобы это отрицать. Но воспитываю ее я, а не Рейчел Линд, которая нашла бы недостатки у самого архангела Гавриила, живи он в Авонлее… Но все равно, Аня не должна была уходить из дома, если я велела ей заняться ужином. Конечно, должна признать, что, при всех ее недостатках, я никогда прежде не замечала за ней непослушания и неисполнительности, и мне очень неприятно, что теперь я с этим столкнулась.

— Ну, не знаю, — сказал Мэтью, который, будучи терпеливым и мудрым, но прежде всего — голодным, счел за лучшее позволить Марилле беспрепятственно излить свой гнев, зная по опыту, что она справляется с любой работой гораздо быстрее, если не отвлекать ее несвоевременными возражениями. — Может быть, ты судишь слишком поспешно, Марилла. Не говори, что она неисполнительная, пока не убедилась в ее вине. Может, все и объяснится… у Ани хорошо получается, когда она объясняет.

— Ее нет здесь, хотя я велела ей быть дома, — возразила Марилла. — Я думаю, ей будет нелегко удовлетворить меня своими объяснениями. Конечно, я знала, что ты примешь ее сторону, Мэтью. Но воспитываю ее я, а не ты.

Уже стемнело, когда ужин был готов, но все еще не было видно Ани, торопливо бегущей через бревенчатый мостик или по Тропинке Влюбленных, запыхавшейся, с раскаянием во всех чертах от сознания неисполненного долга. Марилла с мрачным видом вымыла и убрала посуду. Затем ей понадобилась свеча, чтобы спуститься в подвал; она поднялась в комнату в мезонине за подсвечником, который обычно стоял на Анином столике. Она зажгла свечу, обернулась и вдруг увидела Аню, лежащую на постели и зарывшуюся головой в подушки.

— Спаси и помилуй! — сказала изумленная Марилла. — Аня, ты спала?

— Нет, — был приглушенный ответ.

— Неужели заболела? — встревоженно спросила Марилла, подходя к кровати.

Аня съежилась и еще глубже зарылась в подушки, словно желая скрыться навеки от очей смертных.

— Нет. Но пожалуйста, Марилла, уйдите и не смотрите на меня. Я в пучине горя, и отныне меня не волнует ни кто будет первым в классе, ни кто напишет лучшее сочинение, ни кто будет петь в хоре воскресной школы. Такие мелочи теперь не имеют значения, потому что я, вероятно, никогда не смогу показаться людям. Моя карьера кончена. Прошу вас, Марилла, уйдите и не смотрите на меня.

— Да кто когда такое слышал? — пожелала узнать озадаченная Марилла. — Аня, что с тобой случилось? Что ты сделала? Сию же минуту встань и скажи мне. Сию минуту, говорю. Ну, что случилось?

Аня сползла с кровати с безнадежным видом, но послушно.

— Посмотрите на мои волосы, Марилла, — прошептала она.

Марилла, согласно просьбе, подняла свечу и внимательно посмотрела на Анины волосы, тяжелой массой спускавшиеся на плечи. Выглядели они действительно очень странно.

— Аня, что ты с ними сделала? Они зеленые!

Пожалуй, можно было назвать их зелеными, если бы это был обыкновенный цвет… но этот странный тусклый бронзово-зеленый, с вылезающими тут и там естественными рыжими прядями, словно чтобы еще более усилить ужасное впечатление… Никогда в жизни Марилла не видела ничего нелепее, чем Анины волосы в ту минуту.

— Да, зеленые, — простонала Аня. — Мне казалось, что не может быть ничего хуже рыжих волос. Но теперь я знаю, что в десять раз хуже иметь зеленые. Ах, Марилла, вы не представляете, как безгранично я несчастна!

— Не понимаю, как тебе это удалось, но надеюсь выяснить, — сказала Марилла. — Иди в кухню, тут наверху слишком холодно, и расскажи, что ты сделала. Я уже давно ждала чего-нибудь необыкновенного. Ты не попадала в переделки больше двух месяцев, и я была уверена, что так продолжаться не может. Ну, так что ты сделала со своими волосами?

— Я их выкрасила.

— Выкрасила! Выкрасила волосы! Аня, разве ты не знала, какой это дурной поступок?

— Да, я знала, что это немножко дурно, — признала Аня. — Но я думала, что стоит оказаться немножко дурной, чтобы избавиться от рыжих волос. Я все взвесила, Марилла. Кроме того, я собиралась быть чрезвычайно хорошей во всех других отношениях, чтобы загладить этот поступок.

— Уж если бы я решила выкрасить себе волосы, — сказала Марилла иронически, — я, по крайней мере, выкрасила бы их в приличный цвет, но никак не в зеленый.

— Но я и не собиралась красить их в зеленый, Марилла, — возразила Аня удрученно. — Если уж я решилась быть дурной, то я собиралась за счет этого чего-то добиться. Он сказал, что мои волосы станут черными, как вороново крыло… он решительно заверил меня в этом. Как могла я сомневаться в его словах, Марилла? Я знаю, как больно, когда не доверяют твоим словам. И миссис Аллан говорит, что мы не должны сомневаться ни в чьей честности, пока у нас нет доказательств обратного. Теперь доказательство есть… зеленые волосы могут кого угодно убедить. Но тогда у меня еще не было доказательств и я слепо верила каждому его слову.

— Да кто он? О ком ты говоришь?

— Торговец-разносчик, который был здесь сегодня после обеда. Я купила эту краску у него.

— Аня, сколько раз я тебе говорила не пускать в дом этих итальянцев! Нечего вообще поощрять их крутиться возле дома!

— О, я не пустила его в дом. Я помнила, что вы мне говорили. Я вышла, плотно закрыла дверь и посмотрела на его товар на пороге. К тому же он был не итальянец, а немецкий еврей. У него был большой ящик с очень интересными вещами, и он сказал мне, что трудится изо всех сил, чтобы заработать денег и привезти из Германии свою жену и детей. Он с таким чувством говорил о них, что тронул мое сердце. Я захотела что-нибудь у него купить, чтобы помочь ему в таком достойном деле. И тогда я увидела бутылочку с краской для волос. Торговец заверил меня, что эта краска выкрасит любые волосы в цвет воронова крыла и что она не смывается. В мгновение ока я увидела себя с прекрасными волосами цвета воронова крыла, и искушение оказалось непреодолимым. Но бутылка стоила семьдесят пять центов, а у меня осталось только пятьдесят от моих денег за цыплят. Я думаю, у торговца очень доброе сердце, так как он сказал, что только ради меня продаст ее за пятьдесят и что это почти как если бы он мне ее подарил. И вот я купила и, как только он ушел, поднялась сюда и нанесла ее с помощью старой щетки для волос согласно приложенной инструкции. Я вымазала все, что было в бутылке, но, ах, Марилла, когда я увидела, какого странного цвета стали мои волосы, уверяю вас, я раскаялась в том, что была дурной. И я продолжаю раскаиваться с тех самых пор.

— Ну, надеюсь, что ты раскаешься с успехом, — сказала Марилла сурово, — и что ты, наконец, видишь, куда может завести тщеславие. Ума не приложу, что теперь делать. Наверное, первым делом надо их как следует вымыть и посмотреть, поможет ли это.

Последовав этому совету, Аня вымыла волосы с мылом и при этом терла их усерднейшим образом, но с тем же успехом она могла бы оттирать их естественный рыжий цвет. Торговец, очевидно, говорил правду, когда утверждал, что краска не смывается, хотя в других отношениях его правдивость можно было поставить под сомнение.