Этот человек сидел на почетном месте справа от Торфинна, и на его лице не было веселья. Молодой и, как я тут же решил, самый уродливый человек из тех, что я видел, но тем не менее, он излучал власть и угрозу. Высокий лоб с татуировкой оскалившегося дракона, широко посаженные очень светлые глаза и тонкие губы с опущенными уголками. Каштановые волосы были заплетены в десяток кос, как и борода. Было в этом лице что-то звериное, хотя и не похожее ни на одного известного мне зверя или того, на которого я хотел бы поохотиться. Грубое, жестокое лицо, немигающий взгляд оценивал меня с предвкушением охотника.
Несомненно, он лорд, поскольку носил на шее изысканную золотую цепь и простой золотой обруч на заплетенных волосах. Он держал длинный тонкий нож, предположительно для еды, но указал острием на меня, а затем что-то сказал Торфинну, который наклонился к нему, посмотрел на меня и выпрямился.
— Лорд Утред! — на лице Торфинна все еще играло удовольствие. — Познакомься со своим королем.
На мгновение я смешался, но сумел найти нужные слова.
— Которым королем?
— У тебя их больше одного? — развеселился Торфинн.
— На мою землю претендуют Константин и Этельстан. — Я поколебался, потом посмотрел на светлоглазого и понял, что имел в виду Торфинн. Неужели это правда? Меня обуял гнев. — И мне говорили, что какой-то нахальный юнец из Дифлина тоже на нее претендует.
Торфинн больше не улыбался. Зал погрузился в тишину.
— Нахальный? — с угрозой спросил Торфинн.
— А разве не нахальство претендовать на трон, которого в глаза не видел? Уж не говоря о том, чтобы попытаться на него сесть? Если одних претензий достаточно, почему бы мне не претендовать на трон Дифлина? Заявить о правах на трон легко, взять его трудно.
Молодой человек вонзил в стол нож, и тот задрожал.
— Отобрать земли у саксов — легко, — объявил он. Голос звучал грубо и мрачно. Взгляд странных светлых глаз остановился на мне. Торфинн сколько угодно мог стараться выглядеть могущественным, а этот человек действительно таким был. — Я — король Нортумбрии, — твёрдо произнёс он.
Люди в зале одобрительно забормотали.
— Гутрум пробовал захватить королевство саксов, — напомнил я, перекрывая их ропот. Значит, это Анлаф, король Дифлина и внук Гутрума. — Я сражался в том войске, что заставило его в панике удирать, оставив склон холма насквозь пропитанным кровью его воинов.
— Ты не признаешь меня своим королем? — спросил он.
— У Константина войско в Камбрии, — сказал я, — а Этельстан занимает Йорвик. Где твое войско? — Я помолчал, но он не ответил. — А скоро, — продолжил я, — люди короля Этельстана займут и Камбрию.
Он ехидно ухмыльнулся.
— Этельстан — щенок. Он скулит как сука, но не посмеет пойти войной на Константина.
— Тогда тебе следует знать, что армия этого щенка уже к северу от реки Фойрт, а его флот идет вдоль побережья.
Анлаф и Торфинн воззрились на меня. Зал молчал. Они не знали. Да и откуда? Новости разносятся не быстрее, чем лошадь или корабль могут их доставить, а мы — первый корабль, который пришел на Оркнейяры с тех пор, как Этельстан вторгся в земли Константина.
— Он говорит правду, — сухо заметил Эгиль.
— Так это война? — первым опомнился Торфинн.
— Король Этельстан устал от предательства скоттов. Устал от норвежцев, объявляющих себя королями на его земле, поэтому да, это война.
Анлаф сел. И ничего не сказал. Его претензии на трон Нортумбрии основывались на родстве, но чтобы заполучить трон, он рассчитывал на царящий на севере хаос, а мои слова предполагали, что хаос будет укрощен армией Этельстана. И если Анлаф воспользуется своими правами на нортумбрийский трон, ему придется сражаться с Этельстаном, и он это знал. Я понимал, о чем он думает, и понимал, что ему не нравятся собственные мысли.
Торфинн нахмурился.
— Говоришь, флот щенка идет на север?
— Да, мы оставили его в Фойрте.
— Но корабли Константина прошли мимо этих островов три дня назад. Они шли на запад.
Это подтверждало мои предположения, что Константин, не ведая о планах Этельстана, отослал бо́льшую часть своих кораблей разорять побережье Камбрии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Они не слышали новости, — сказал я.
Торфинн сел и хлопнул по столу, а потом указал на его конец.
— Скамью для моих гостей!
Анлаф наблюдал, как мы усаживаемся и нам несут эль.
— Это ты убил Гутфрита? — внезапно спросил он.
— Да, — беспечно ответил я.
— Он был моим двоюродным братом!
— И ты его не любил, и твое право на его трон, какое бы оно ни было, основано на его смерти. Можешь меня поблагодарить.
В зале раздались смешки, быстро стихшие под свирепым взглядом Торфинна. Анлаф выдернул из стола нож.
— Почему бы мне тебя не убить?
— Потому что от моей смерти тебе не будет никакого толка, потому что я гость в зале Торфинна, и потому что я тебе не враг.
— Не враг?
— Все, что меня интересует, король, — я назвал его так, поскольку он был королем Дифлина, — это мой дом. Беббанбург. Остальной мир может погрузиться в хаос, но я буду защищать свой дом. Мне все равно, кто правит Нортумбрией, пока он оставляет меня в покое. — Я выпил эля и взял с блюда ногу жареного гуся. — А кроме того, — весело продолжил я, — я стар! Скоро я и так буду в Вальхалле, встречусь с твоими братьями, которых убил. Зачем тебе спешить отправлять меня туда?
Это вызвало новый смех, но Анлаф не развеселился. На мои слова он отвечать не стал, а вместо этого тихо переговорил с Торфинном. Тем временем арфист продолжал играть, и служанки подносили новые угощения. Тот воин, что пригласил нас в дом, объявил о нехватке эля, но похоже, выпито было немало, шум в зале становился пронзительнее — пока Эгиль не потребовал арфу. Раздались смешки, но Эгиль тронул струны, требуя тишины.
Он спел песню собственного сочинения, полную битв, пропитанной кровью земли и воронов, насыщавшихся плотью врагов. Но ни слова в той песне не говорилось о том, кто сражался, кто победил и кто проиграл. Я слышал её раньше, Эгиль звал её песней резни.
— Эта песня предупреждает врагов о возможной судьбе, — как-то раз сказал он мне, — и напоминает, что мы все глупцы. И конечно же, глупцам песня нравится.
Когда стих последний аккорд, гости бурно приветствовали Эгиля. Еще несколько песен спел арфист Торфинна, но многие в зале уже заснули, а другие разбредались, спотыкаясь в северной темноте.
— Возвращаемся на корабль? — спросил меня Эгиль. — Мы узнали всё, что хотели.
Мы узнали, что бо́льшая часть кораблей Константина ушла на запад. Это будет доброй вестью для Этельстана, и я решил, что должен ее доставить. Я вздохнул.
— Значит, уходим утром, с отливом?
— И надеюсь, ветер изменится, — отозвался Эгиль, поскольку с юго-западным ветром это будет тяжело.
Эгиль встал, собираясь поблагодарить Торфинна за гостеприимство, но здоровяк уже спал, повалившись на стол. Мы вдвоём просто спрыгнули с помоста и направились к двери.
— Ты уже встречался с Анлафом? — спросил я, когда мы вышли на свежий ночной воздух.
— Никогда. Но о нём идет молва.
— Да, я слышал.
— Яростный, умный, честолюбивый.
— То есть, норвежец.
Эгиль рассмеялся.
— Я всего лишь хочу написать песню, которую будут петь до скончания века.
— Значит, тебе стоит поменьше тратить время на женщин.
— Но песня же будет о женщинах! О чем же еще?
Мы покинули усадьбу Торфинна, не спеша прошли между стойками, где сушились полоски тюленьего мяса, и оказались на ячменном поле. Луна то и дело пряталась за облаками. Позади нас где-то вскрикнула женщина, там смеялись мужчины и лаял пёс. Дул слабый ветерок. Перед нами открылось южное побережье, мы остановились, и я загляделся на Спирхафок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Мне будет его недоставать, — сказал я.
— Ты его продаешь? — удивился Эгиль.
— Никогда не слышал, что в Вальхалле есть корабли, — тихо сказал я.
— Они там будут, друг мой. И бескрайние моря, сильные ветры и острова с прекрасными женщинами.