Выборы прошли удачно — коллегии оказались на высоте. Выбраны те, кого поддерживали мои люди. Я сумел пропихнуть в преторы своего брата Аппия. Вот только среди народных трибунов оказалось слишком много сторонников Цицерона. Контролировать избрание десяти человек практически невозможно. Меня беспокоит новый народный трибун Тит Анний Милон. Он такой же мерзавец, как и я. Возможно, даже больший.
Вчера я обвинил Великого, что его ветераны препятствуют подвозу хлеба в Рим. Народ был в ярости, сбежался к дому Помпея, все с факелами.
Бедная Юлия, наверное, смертельно перепугалась.
Из записок Публия Клодия Пульхра
17 ноября 58 года до н. э
I
Клодий расхаживал по таблину взад и вперед. Он так и кипел. Разумеется, он что-то такое подозревал. Да, подозревал. Но от этого не легче. И вот он получил письмо!
«Помпей прав, — писал Цезарь, — снабжением Города хлебом должен заниматься Помпей, а не ты. Великий лучше справится».
Лучше справится? Он уже все провалил. Сорвал заранее разработанный план. Продовольствием никто всерьез не занимается, цены на хлеб бешено растут. Что ни день — то новое повышение. Толпы клиентов уже не помещаются в атрии по утрам. И нельзя выгнать этих несчастных, каждому надо хоть что-то дать. Деньги, проклятые деньги. Ассы, сестерции, денарии, и как можно больше. И вдруг Цезарь из Галлии:
«Нельзя расходовать на хлеб деньги из тех, что привез Помпей с Востока. Они нужны на покупку земли для его ветеранов».
О да, награды солдатам — о них нельзя забывать! А забывать о своих обещаниях можно?
С каждым днем хлеб дорожает. Проклятые торговцы! Они будто взбесились. Стая волков! Почуяли, что можно нажиться, и тут же принялись поднимать цены. И списки оказались огромны. Да откуда столько неимущих взялось? Такое впечатление, что весь Рим не работает, а лишь попрошайничает. Но кто тогда продает горячие сосиски в тавернах, кто торгует вразнос, кто изготовляет украшения, ткани, сыр, кто стирает, привозит овощи, кто подковывает лошадей? Кто строит, кто расписывает стены и укладывает мозаичные полы? Кто тачает кальцеи и сандалии, кто стирает тоги, кто…
Клодий уселся за стол и достал из футляра папирусный свиток — копию списка получателей хлеба — и велел позвать Гая Клодия. Своему клиенту народный трибун предоставил теплое местечко составителя списков неимущих. И народное собрание Гая Клодия на эту должность утвердило. Клиент как раз явился, и Этруск тут же с хитрой ухмылкой сообщил хозяину, что Гай пришел в толстой пушистой тоге с начесом, и на левой руке у клиента золотой браслет. Не медный, не серебро с позолотой, а именно золото, у Этруска на такие вещи глаз наметан. Гая позвали. Клиент явился, на ходу утирая ладонью рот; на новенькой тоге из пушистой шерсти темно-бордовое пятно — пил неразбавленный фалерн, жулик.
— Послушай, ты знаешь, кто это такие — Марк Аттий Грил, Марк Аттий Грек, Марк Аттий Пульпа… Что за дурацкие имена? Где ты нашел целый выводок бедных Аттиев?
— Вольноотпущенники булочника, — не моргнув, отвечал Гай. — Еще в январе получили свободу. Все по закону. Сам претор коснулся их своей палочкой, так что они теперь полностью свободные.
Клодий стал далее разворачивать свиток. Гай безмятежно наблюдал за патроном. Казалось, он не чувствовал за собой никакой вины.
— А эти? — ткнул пальцем в новое имя Клодий. — Серапион и Тимофей откуда взялись? Тоже вольноотпущенники?
— Ага. Из стекольной мастерской.
— Стекольщики! — взревел патрон. — Да знаешь ли ты, пустоголовый, сколько сестерциев платят за такой вот стеклянный бокал?! — Клодий вскочил и схватил со стола бокал зеленого стекла, украшенный узором из слезинок. — Да как ты смел вставить эти имена в список!
— Они клянутся, что хозяин им ничего не платит! Они с голоду помирали.
— Ты под суд пойдешь.
— Неужто ты мне грозишь судом, ты, патрон, мне — клиенту? С каких это пор мы можем друг против друга давать показания в суде? И вообще, патрону на клиента нападать — последнее дело, — с обидой в голосе проговорил Гай.
От такой наглости Клодий опешил:
— Гай, ты что, не знаешь, что в Городе голод?
— Знаю. Так это во всем Помпей виноват. Специально не дает подвозить хлеб и велит торговцам придерживать на складах зерно, чтобы ему отдали хлебные дела на пять лет. В сенате об этом только и говорят.
Надо же! Этот наглец рассказывает Клодию, о чем говорят в сенате.
— Нет, это ты, прохвост, виноват! Я тебе доверил списки составлять…
— Так что ж мне было делать? Не брать денег, когда за пазуху люди сами совали?
— Тебе не люди совали, а проходимцы, хозяева мастерских да лавок. Чтобы рабов не кормить, их на волю отпустили, а теперь чужих работников обязана кормить Республика.
— Ну да, — согласился Гай. — Они твое имя благословляют. Свободу полную получили, а кормежка даровая, как в рабском состоянии.
— И хозяева им наверняка приплачивают, — добавил Клодий ехидно.
— Я бы проверять не стал.
Клодий отшвырнул свиток. Папирус хрустнул, ломаясь в нескольких местах.
— В следующем году мой брат Аппий вступит в должность претора. Первым делом он обвинит тебя в стремлении к царской власти.
— Что?… — переспросил Гай. Подумал, что ослышался. — Но ведь это…
— Да, такое обвинение означает одно — неминуемую смерть.
— Это бред! Бред! — закричал Гай срывающимся голосом. — При чем здесь царская власть! Такому обвинению никто не поверит.
— Поверят. Вспомни, как обвинили Спурия Мелия лишь за то, что он в голодный год продавал хлеб беднякам по низкой цене. Его зарубили, как бессловесную скотину. Тебя даже не доведут до суда — освобожденные стекольщики забьют тебя по дороге. Того, кто желает стать царем в Риме, убивают.
— Погоди! Но я же не Спурий Мелий… — У Гая затряслись губы.
— Разумеется. Ты — Гай Клодий. И ты стремишься к царской власти, иначе зачем тебе вставлять в списки столько лишних имен? Ну конечно, затем, чтобы эти люди провозгласили тебя царем.
Гай Клодий лихорадочно соображал, чего хочет патрон.
— Доминус, доминус… Я давно собирался… клянусь… преподнести тебе подарок.
— Но забыл, — хмыкнул Зосим.
Гай взглянул на вольноотпущенника с ненавистью, но отругиваться не посмел.
— Каков же подарок? — с напускным равнодушием поинтересовался Клодий.
— Десять тысяч, — выдохнул Гай. — Половина того, что я получил.
— Никогда не поверю, что ты так дешево себя ценишь. Так сколько? Я ведь могу и проверить — отправлю Зосима к бывшим хозяевам твоих многочисленных Аттиев, он мигом сосчитает, сколько тебе запихали за пазуху, — все до последнего сестерция.
— Сто тысяч, — поспешно сказал Гай.
Клодий удовлетворенно улыбнулся.
— Ну что ж, эта цифра ближе к истине, но все равно сомнительно мала.
— Двести, — обреченно выдохнул Гай.
— Ладно, пусть будет двести.
Гай, еще не веря, что так дешево отделался, поспешил удалиться из атрия.
Клодий вздохнул. Ну почему среди его клиентов так мало честных людей, таких, как Зосим? Просто наказание какое-то — нужны честные люди, а их нет! Впрочем, это закономерно: на одного честного наместника провинции приходится десяток ворюг. Жалобы на вымогательства и превышение власти потоком идут в Рим. Жажда денег охватила всех. Так что не стоит слишком порицать Гая. Надо было самому проверить списки. И что теперь делать со всеми этими Аттиями? Да ничего… Обратно людей в рабство не загонишь, раз их отпустили. Но толку от этих стекольщиков никакого — в смысле политическом. И хлеба для них нет. Они как бы лишние. Чем же их всех кормить? Полномочия Клодия как народного трибуна через несколько дней истекут, хлебом станут распоряжаться новые народные трибуны. Или Помпей, если получит полномочия.
Но не думайте, друзья мои злобные, что Клодия так легко обойти. Он непременно что-нибудь придумает.
Интермедия
СНОВА АППИЕВА ДОРОГА
18 января 52 года до н. э
10-й час дня
I
Милон выбрался из носилок, сделал несколько шагов в сторону таверны и остановился.
— Что с Клодием? — спросил кандидат в консулы.
Вместо ответа Биррия наклонил свое копье, демонстрируя наконечник, на котором еще алела кровь.
— Клодий убит?
Гладиаторы Евдам и Биррия переглянулись.
— Ранен, — сказал Биррия. — Похоже, тяжело.
— Он выживет. Таверну можно взять штурмом?
— Проще простого, — заявил Биррия. — Как бабу завалить.
— Еще проще, — поддакнул Евдам.
Милон задумался. Одно дело, если бы Клодия убили вроде как случайно в драке, а другое — ворваться в таверну и прикончить Бешеного. Тут явное убийство, на случай уже не свалишь. Но дело начато, дороги назад нет.