Иван бежит, дважды теряя равновесие. Падает, упираясь коленями и ладонью в лужу, приподнимая руку с пистолетом, и тут же поднимается. Я несусь за ним, не веря в происходящее.
Мы замираем в трех метрах от новой жертвы убийцы.
Темные волосы, как и в прошлый раз, закрывают лицо, но мне не нужно его видеть, чтобы понять, кто перед нами. Черная майка скрывает вспоротый живот. Я не сразу понимаю, чем обвита шея женщины, но когда вглядываюсь, то краска отливает от лица.
Змея, выполненная настолько искусно, что кажется живой. Точная копия той, которую я выкинула в мусорное ведро. Или та же самая…
— ЯНА! — отчаянье переполняет Доронина, и он шагает вперед, опускаясь на колени перед тем, что осталось от его жены. Утыкается в ноги, останавливая маятник, и ревет раненым зверем.
Я отворачиваюсь, не в силах наблюдать эту картину и слышать его рыдания.
Подъехавшие оперативники застывают рядом со мной, не зная, как поступить дальше. Я отхожу назад, решая, что мне здесь больше нечего делать.
Преграды на пути к Ивану уже нет. Да только и он не стал ближе…
Уйти далеко не удается.
Я вижу спешащего Петра. Лицо, лишенное всякого цвета — он настолько бледен, что синие, как у брата, глаза выделяются яркими пятнами.
Он останавливается рядом со мной, тяжело дыша. Из приоткрытого рта вырывается хриплое дыхание. Адвокат скользит взглядом по толпе людей, смотрит на меня, будто не узнавая, и снова поворачивается в сторону полицейского.
Иван уже не кричит; я вижу только, как сотрясается его спина. Доронин сидит в той же позе, не выпуская из объятий тело жены. Петр проходит сквозь тяжелое молчанье спецгруппы, останавливается и садится рядом с братом, задирая голову — так, что лицо Яны, спрятанное под волосами, оказывается почти над ним.
Мне хочется плакать, но слезы не идут. Вакуум, появившийся внутри живота, разрастается, засасывает эмоции, оставляя после себя плотную кожуру пустого человеческого тела. Я чувствую себя полой, выпотрошенной до конца.
С трудом отвожу глаза от чужого горя.
Сбоку видна знакомая фигура Толика. Ему так и не удалось поймать убийцу, загладить свою вину, но шанс еще остается. И инструментом в поисках маньяка по-прежнему остаюсь я. Вспоминая, как он обращался со мной всего час назад, решаю, что лучшим будет скрыться, пока очередная умная идея не посетила его голову.
Я иду к остановке, не заботясь о том, чтобы предупредить кого-то о своем уходе. Мокрая одежда липнет к коже, вызывая озноб; обувь, тяжелая от грязи, хлюпает водой, после того, как я несколько раз с размаху наступаю в лужу.
Куда бы я ни смотрела, на чем не останавливала свой взгляд, передо мной всегда одна и та же картина — подвешенная девушка и два сломанных брата у ее ног.
Всего одной жертвой убийце удается добраться сразу до двоих. «Как мне найти тебя, чудовище?» Сейчас я мечтаю лишь о том, чтобы остановить зверя, подбирающегося все ближе и ближе, не думая о собственной безопасности.
Холодная ярость наполняет изнутри, пробираясь в каждую клетку тела.
Я обязана сделать все, чтобы наказать его — наказать так, как он того достоин.
Подгоняемая этими чувствами, не замечаю, как добираюсь пешком до дома. В коридоре первым делом скидываю с себя всю одежду, забираюсь под горячий душ. Пар наполняет комнату, скрывая очертания предметов, и я подставляю затылок под струю, стараясь выбить образ мертвой Яны из начинающей болеть головы.
Черт, только мигрени еще не хватало. Сейчас мне нужна способность ясно соображать.
Забираюсь на подоконник в одном полотенце, затягиваясь сигаретой. Дико хочется оказаться рядом с Иваном, поддержать его, но понимаю, что это вызовет лишь раздражение. Меня терзает стыд, когда я переключаюсь на мысли о том, что у нас еще возможно совместное будущее.
— Как плохо быть влюбленной дурой, — вздыхаю, выкидывая окурок в форточку.
После долго сижу на полу в зале, гипнотизируя телефон. Позвонит ли хоть кто-нибудь? Вспомнит сегодня обо мне?
Я хочу и не хочу этого одновременно, но вынужденное бездействие не дает покоя. Оценивающе смотрю на погоду за окном, — с неба все еще льет, поэтому возвращаюсь в прежнюю позу и замираю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Стоило бы уложить по полкам все последние события, начиная с того, как я вышла из больницы, но мысль разлетаются в разные стороны. Образы Ивана, Петра, Кирилла, Толика, Елены проскакивают галопом, не давая остановиться хотя бы на одном.
Набираю номер профайлера, не зная, о чем буду с ней говорить. Она отвечает тут же, будто только и ждет звонка:
— Это правда?
— Да, — отвечаю, даже не успев поздороваться.
— Ты не рядом с ним?
— Нет, Лена. Будет странно, если временная любовница придет поддерживать после смерти жены.
— Аня, кажется, ты не знаешь, — она шумно выдыхает, подбирая слова, — Яна подала на развод с ним. Они не сходились.
— Что? — не веря собственным ушам, переспрашиваю. Мне становится жарко, оттягиваю ворот футболки, чтобы снять давление с шеи. — Как?
— Это сейчас уже не важно. Я не знаю, какие планы у него были на тебя, и в другой ситуации я бы не полезла в ваши отношения, но… Не отворачивайся от Ивана. Пусть не сейчас, не сегодня, но когда он придет к тебе…
— Как к последнему средству утешения? — голос дрожит, но будет враньем не признаться хотя бы себе, что я приняла бы его в любом случае.
— Сейчас Антон приедет с работы, и мы поедем к Ване. А ты просто подумай о том, что теперь знаешь.
Разговор выбивает из колеи.
Я закрываю глаза, надавливая на веки подушечками больших пальцев, отказываясь думать. Каждый разговор, каждое событие будто кардинально меняют направление моего движения. Я только свыкаюсь с мыслью, что никому не нужна, и сразу рядом появляется столько новых людей. Стоит поверить, что я достойна любви, как тут же судьба поворачивается задом. А теперь, почти смирившись в невозможности этих отношений, я снова живу надеждой. Чтобы опять разочароваться?
Нарезаю круги по гостиной до двух часов ночи, кусая губы до крови. Шептуны без конца обсуждают, обсуждают, обсуждают события последних дней — до тошноты. Я уже не могу их слушать, но они не затыкаются, мешая соображать.
В половине третьего ключ поворачивается в замке входной двери. Звук настолько громок в ночной тишине, что с меня тут же слетает дрема. Приподнимаюсь, готовая к худшему, но вижу Ивана. В руках его — початая бутылка водки, уже пустая почти наполовину.
Мутный взгляд останавливается на мне. Нетрезвая походка выдает, что это уже не первая доза алкоголя, оказавшаяся в его организме. Он проходит мимо, с грохотом ставя водку на стол, и тяжело опускается рядом. Склоняет голову на руки и замирает.
Все это время я стою в нерешительности, опираясь на косяк.
Что делать?
Невыносимо желание подойти, обнять, коснуться. Но все мои действия кажутся ужасным кощунством, поэтому я лишь крепче обнимаю себя, скрещивая руки. Нельзя, нельзя, но так хочется… Сегодняшний разговор с Еленой сбивает с толку еще больше.
— Это я во всем виноват, — глухо говорит Иван и повторяет снова, уже четче, поднимая голову, — я виноват.
Молчу. Такие фразы не требуют ответа. Доказывать, что виноват только убийца, бесполезно — он распалится лишь сильнее. Впрочем, это Ваню не останавливает:
— Я! Виноват! Надо было спрятать ее, увезти! А я вместо этого все похерил! Сука! Ненавижу! Я убью эту мразь, живьем закопаю!
Голос становится все громче; Доронин срывается с места и крушит кухню, скидывая подворачивающуюся под руку посуду, роняя стулья. От ударов на стене остаются кровавые отпечатки костяшек пальцев.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Дикий звук, вырывающийся из его груди, разрывает мне душу на части. Я заставляю себя стоять, не двигаясь, пока он не выдыхается.
Иван скатывается вниз по стене, утопая в острых осколках. Перешагиваю аккуратно, стараясь не поранить босые ноги, но боли избежать не удается. Опускаюсь рядом, вставая на колени, и прижимаю его за голову к себе, давая выплакаться.