— Вот она! Вот воровка!
Итак, они считали меня воровкой. Мне нужно было искать другой путь, чтобы встретиться с отцом.
В доме миссис По был еще один жилец — мистер Ли, художник, писавший кисточкой китайские картины для туристов. Молодой человек с мягким голосом. Когда мою квартиру ограбили, он предложил мне помощь, но я не могла принять его благотворительность. Как-то вечером я возвращалась домой и поднималась по лестнице с тяжелой корзиной лекарств в руках. Я пыталась их продать на улицах Чайнатауна. Мистер Ли взял у меня из рук корзину и донес ее до моей двери. Он предложил мне зайти к нему и выпить чаю. Он рассказал мне о себе. Мистер Ли был родом с Гавайских островов и надеялся привезти свою семью в Калифорнию. Я тоже рассказала о себе и не забыла упомянуть, что ищу одного человека.
Вот тогда-то я и узнала, что все люди, у которых есть телефон, перечислены в городском справочнике. Мистер Ли показал мне его, и я с большим волнением прочла фамилии, перечисленные там. В списке не оказалось Барклэев и Барклаев, но зато там были Барклеи!
Я не обнаружила среди них Ричарда Барклея, но я все равно переписала адрес. Возможно, эти Барклеи как-то связаны с ним и расскажут мне, где я смогу найти отца. И я снова осмелилась выйти за пределы Чайнатауна.
Дом, на который я пришла взглянуть, выглядел как жилище богатого человека. Это был особняк на холме. Я увидела большие окна, колонны, лужайки и сады, вид на залив, и подумала, что мой отец должен жить именно в таком доме.
Когда я стояла на тротуаре, заглядывая через чугунную ограду, ко мне подошел полицейский и строго спросил, что я здесь делаю. Я не сказала ему правды: разве он поверил бы мне? Я ответила, что просто любуюсь. Он велел мне:
— Проходи.
С тех пор я не раз возвращалась к дому на холме. Моя уверенность в том, что этот дом принадлежит моему отцу, росла.
Однажды я стояла на углу, думая о том, как мне осмелиться подойти к двери. И тут я увидела, как выехал из гаража позади дома автомобиль. Он медленно плыл по длинной подъездной дорожке, у ворот машина затормозила, и я смогла как следует разглядеть человека за рулем.
Им оказался юноша из ювелирного магазина. Юноша, укравший мое сердце. Мой брат.
Значит, этот дом действительно принадлежал моему отцу. А раз так, мой отец был одним из богатейших людей в Сан-Франциско…
Разумеется, я не могла просто так подойти к дверям столь роскошного дома, но существовал и другой путь приблизиться к моему отцу. Мистер Ли был так добр, что разрешил мне воспользоваться его телефоном, показав, как надо говорить и слушать, как попросить телефонистку набрать указанный в справочнике номер.
В первый раз я услышала на другом конце женский голос.
— Резиденция Барклеев.
Я не смогла произнести ни слова.
— Простите, кто у телефона? — спросила женщина.
Я в страхе повесила трубку на рычаг, но на следующий день снова попросила мистера Ли позволить мне позвонить.
На этот раз подошла другая дама. Я продолжала молчать, и тогда она спросила:
— Ты та девушка, что украла кольцо моего мужа? — Ее голос звучал холодно и резко. Я повесила трубку.
Мистер Ли, как всегда спокойный, предложил мне позвонить в другое время дня, когда дамы будут дома не одни. Поэтому я вернулась в его магазинчик вечером, и на этот раз ответил мужской голос:
— Гидеон Барклей у телефона.
Я молчала.
— Алло? Кто это? — Он помолчал. А потом спросил намного мягче: — Вы девушка из ювелирного магазина?
Я хотела заговорить, даже открыла рот, но голоса не было. Я могла думать только об оскорбившем меня полицейском, о служанках и домохозяйках, которые смотрели на меня с неодобрением, обо всех тех обидах, что мне нанесли в этом большом городе. Я положила руку на грудь, где было кольцо моего отца — тяжелое, внушающее уверенность. Единственная его вещь, которую у меня никто никогда не отнимет!
— Вы что-нибудь узнали? — спросил меня мистер Ли, когда я молча повесила трубку.
Да, кое-что я узнала. Гидеон. Моего брата зовут Гидеон.
Я написала письмо преподобному Петерсону, сообщив, что со мной все в порядке и я нашла семью моего отца. Я спросила у него, жива ли моя мать и если нет, организовали ли ей достойные похороны. Меня вдруг начал мучить страх. А вдруг она не умерла? Какая же дочь бросает больную мать?
Письмо вернулось нераспечатанным. На нем женским почерком было написано, что преподобного Петерсона перевели в другую миссию на юге Китая. Так я и не узнала, умерла ли моя мать. Или так и живет где-то, больная, одинокая.
А между тем мои лекарства не продавались. Каждый день я выходила на улицу с плетеной корзиной и кричала:
— Хорошее здоровье на продажу! Долгая жизнь за двадцать пять центов! Чай, приносящий удачу, всего за десять центов!
Но я узнала, что многие из лекарств моей матери уже известны китайцам. Они сами готовили их дома. Я узнала также, что люди не покупают того, чего не знают, что они привыкли приобретать знакомые вещи. Я зашла в магазин трав и увидела, что все полки заставлены красно-золотыми коробочками компании «Красный Дракон». Все в Чайнатауне покупали лекарства и чай этой фирмы. Для новичков места не нашлось.
В конце концов мне пришлось наняться в прачечную миссис По, чтобы заработать деньги. Я тратила деньги на покупку новых составляющих для моих лекарств, которые готовила на электрической плитке поздно ночью. Взвешивала, смешивала, толкла, взбалтывала, кипятила. Я так верила в лекарства моей матери, что не сомневалась — полоса испытаний не продлится долго.
Когда я не смогла больше оплачивать комнату над прачечной, я перебралась в подвал. Окна в моей комнатушке не было, а мое жизненное пространство измерялось пятью шагами в ширину и шестью в длину, при условии, что пятка приставлялась прямо к пальцам. Кроватью мне служил жесткий матрас на полу. Жизненные обстоятельства становились все хуже, и я спускалась все ниже под землю. Пожилые соседи, живущие в комнатах в подвале, говорили, что ниже только могила.
Но я не собиралась терять надежду. Я не собиралась идти в местную церковь за обносками, не собиралась просить милостыню, потому что моя мать учила меня, что лучше смерть, чем выпрошенная чашка риса. В Чайнатауне были добровольные общества помощи нуждающимся, но их составляли кланы. Иммигранты из Гонконга и Шанхая, Кантона и Пекина, крошечных деревень внутренних провинций Китая обращались в общество, принадлежавшее их клану, и получали помощь. Но я приехала из Сингапура, я не была стопроцентной китаянкой, так что оказалась парией даже в Чайнатауне.