Скоро фарфоровая головка Жихаря вся забилась чужими словами. Больше не лезло, и нужно было поскорее все забыть, чтобы дать простор собственному разумению.
Покуда прояснялось богатырское понятие, дошел черед и до Лю Седьмого с его нижайшей просьбой. Бедный Монах, кажется, сообразил, что попал в нехорошее место и в дурное общество, но лица терять не хотел, хорохорился и ерепенился.
Из широкого рукава его халата вылетел не очень большой, но нарядный желтый дракон со сверкающей гривой и усами. Дракон выписывал над головами собравшихся разнообразные мудрые фигуры. Тогда драбаданские колдуны со злости напустили на дракона множество мелких и безобразных летучих мышей, а те, понеся значительные потери, растащили золотого красавца на куски.
Лю Седьмой не растерялся, сотворил под собой белое облако и поднялся над поляной, разбрасывая вокруг себя потешные огни. Закружились в небе голубые и разноцветные колеса, заплясали северные сполохи.
В ответ колдуны Драбадана вооружились какими–то продолговатыми сосудами, стали рассеивать из них морозную пыль и быстро погасили весь этот праздничек, а против Бедного Монаха выставили своего поединщика. Поединщик был почти голый, намазанный маслом и с одним глазом посреди лба.
«Расколдуй меня, дурила! – кричал неслышно Жихарь. – Я этого обормота на раз пришибу!»
Но Лю Седьмой и сам управился: первым делом, подпрыгнув, он с пронзительным криком носком башмака вышиб поединщику глаз, а потом уж делал с ним что хотел. Поверженный силач укрылся под юбкой ближайшей ведьмы.
Посрамленные чародеи посовещались, соорудили наспех в воздухе две громадные чьи–то ладони, и лапищи эти стали гоняться за Бедным Монахом по всей поляне, норовя прихлопнуть его, как моль. Лю Седьмой долго и успешно уворачивался, но потом ему это все надоело, он вытащил из бездонных своих рукавов кисть и в два приема намалевал на одной ладони поперечную черту, а на другой – крестик. Когда лапищи в очередной раз схлопнулись, между ними сверкнула молния и все колдовское устройство сгинуло, а в воздухе повис черный бублик.
Храпоидол воздел руки кверху, предлагая передохнуть.
– Мы убедились в твоих возможностях, мастер с Востока, – сказал он нарочито вежливо. – Осталось еще одно испытание – сможешь ли ты неживое учинить живым?
– Ничтожный упражнялся в этом искусстве в течение трех царствований у отшельников с горы Куньлунь, – и снова по своему обычаю Лю Седьмой поклонился – видно, не боялся, что спина переломится.
«Хоть ты и Седьмой, а дурак! – вдруг подумал фарфоровый Жихарь и отметил, что слова эти пришли откуда–то со стороны. – Разве же можно этим поганцам верить? Бить надо, пока не опомнились!»
Но тут Лю Седьмой указал на него и на Яр–Тура.
– Перед вами изображения двух воителей древности – богатырей Вэнь Шу и Ночжа, – сказал он. – А вот и третий их товарищ, известный Луаньняо, в образе петуха. Сейчас я прикоснусь к ним чудесным мечом и…
Увеличиваться в размерах оказалось делом болезненным, и Жихарь чуть не заорал, покуда все печенки–селезенки не стали на место.
А Яр–Тур не выдержал, рявкнул:
– Что за дурацкие шутки, сэр Лю?! Голова Принца при этом продолжала качаться с боку на бок.
– С виду похожи на живых, – сказал Храпоидол. – Но нужно убедиться, вправду ли они живые.
– Не шевелитесь, – тайком шепнул побратимам Бедный Монах. – И не сердите чародеев попусту.
И стали подходить драбаданские колдуны, трогать и щупать Жихаря и Яр–Тура, а один столь оказался любопытен, что насмелился пересчитать у Жихаря зубы во рту, но в итоге пришлось ему пересчитывать собственные пальцы, отмечая их убыток.
Не повезло и тем, кто попробовал погладить Будимира – на этом деле они крепко обожглись.
– Мы вполне убедились, – поспешно сказал Храпоидол. – И мы безмерно благодарны тебе, мастер с Востока, что ты осчастливил нашу землю своим посещением да еще привел с собой двух молодых воинов и священную птицу.
Кровь мудреца, героя и петуха – этого вполне достаточно, чтобы вызвать из бездны Беспредела даже самого Мироеда…
– Это он к чему? – насторожился Жихарь и вспомнил, что у Яр–Тура в ножнах сломанный меч.
– Пусть извинят меня высокочтимые мудрецы Драбадана, – зазвенел доселе мягкий голос Бедного Монаха, – но не в обычаях стремящихся к знанию такие поступки. Недаром сказал Совершенномудрый Лохань: «Оправляться перед изображениями богов – значит нарушать волю Неба…»
– Не ждал я такого вероломства от драбаданских друидов! – воскликнул.
Принц. – Состязание было честным, и сэр Лю как чародей на голову выше любого из вашего вшивого сброда!
– Все по уму, – поддержал Жихарь. – Заработал косоглазенький свое звание, давайте ему положенную отлику…
– Вас–то кто спрашивает, мешки с костями? – удивился Храпоидол. – Да, мастер с Востока умудрен, но со всеми разом ему не справиться. Мы, чародеи Драбадана, давно поняли, что вся сила – в купности и массовидности, этому нас еще сам старый Калиф–Тиф учил, а уж он знал в общем деле толк…
Жихарь перебирал в уме собранные на Разнозельной Делянке травы – ни одна сейчас помочь не могла, и рука сама потянулась не к мечу, но к золотой ложке.
– А вот это – отдай! – поспешно потребовал главарь. – Это тебе ни к чему, все равно ты с ней обращаться не умеешь…
– А тебе почем знать? – ощерился Жихарь. – Я самый первый неклюд на все Многоборье был!
– С тобой у нас даже последний ведьмачишка управится. Ну–ка, Ёшкин Кот, покажи ему!
Из кольца колдунов наружу выпихнулся ведьмачишка – должно быть, и вправду последний, потому что хуже и гаже его тут не было, даже при таком выборе.
Жихарь поднял золотую ваджру над головой, но, что надлежит говорить и делать, конечно, не знал. Тут и Медленное Слово не поможет – живо это слово растерзают на мелкие звуки здешние лиходеи.
Между тем ведьмачишка приближался, наставив на Жихаря корявый немытый палец с четырьмя суставами. Ведьмачишка долго шипел, готовился, наконец изронил тонким голосом:
– Юэсньюсэндуорлдрипорт!
– Да подавись ты словом этим! – гаркнул Жихарь и ложкой показал на оскорбителя.
Ведьмачишка охнул, схватился за крупный кадык, захрипел; и недолго хрипел, умертвился.
Драбаданские колдуны охнули.
«Вот оно как! – обрадовался Жихарь. – Теперь терпите!»
Он ложкой ткнул в сторону первого приглянувшегося колдуна:
– У того лопнет глаз, кто не любит нас!
Глаз взял и лопнул.
Колдуны разом забыли про свою хваленую купность, стали каждый себя ограждать тайными словами и знаками, а богатырь залютовал:
– Раздуй того живот, кто неправдой живет!
– Сип тебе в кадык, типун на язык, чирей во весь бок!
Еще пара колдунов завыла от боли.
– Чтоб тебя пополам да в черепья!
– Ступай пропадать; отойди да провались!
– Чтоб тебя повело да покоробило!
Жихарю словно кто подсказывал, кого из толпы надо покарать покруче, а кому и послабление сделать.
– Чтоб тебе ни всходу, ни умолоту!
– В поле тебе лебеды да в дом три беды!
– Чтоб твой двор заглох, и крыльцо травой поросло, и никто бы к нему дороги не торил!
– Будешь много колдовать – поломается кровать!
Еще несколько врагов покинули поляну с воплями: побежали восстанавливать разоренные Жихаревым словом хозяйства. Яр–Тур глядел на побратима с восхищением, Будимир подбоченился от гордости, а Бедный Монах кружился в мудреной пляске, которая тоже действовала на драбаданцев самым пагубным образом.
Из поредевшей толпы вырвался великан покрупнее давешнего одноглазого поединщика и полез на богатыря, но и на великана доброе слово нашлось:
– Озеро тебе в рот!
Великан мгновенно раздулся, лопнул, и потоки воды с карасями и лягушками окатили драбаданцев, все еще пытавшихся оказать противодействие, – Жихарь почувствовал во всем теле страшный зуд.
«А ну–ка я их усыплю!» – решил он и заорал совсем не колыбельным голосом:
Спи, дитя, во мраке ночи,
Дай и мне поспать!
Твой отец – простой рабочий
И батрачка мать!
Много, много пострадали
Мы за жизнь свою,
Да и ту давно отдали
В классовом бою!
Но то ли запел он неласково, то ли происхождения колдуны были другого, только спать они не повалились, стали кучковаться и шептаться, и от этого шепота у богатыря что–то вступило в поясницу, да больно!
Он рассерчал и решил покончить со всеми разом:
Ай чи–чи, ай чи–чи, Полетели кирпичи, Полетели, полетели – На головку сели!
И сам едва успел увернуться от удара сверху. Принца же и Будимира защитил от кирпичного града Бедный Монах своим дырявым зонтиком.
Головы у многих колдунов оказались на диво прочными, но заклинать они уж более не пытались.