«Неймется ему! – возмутился Жихарь. – Вот сейчас этот кудесник превратит его в белую красноглазую мышь…»
Незнакомец с места прянул вверх на человеческий рост, приземлился на полусогнутые ноги, выбросил в сторону правую руку, словно бы принимая вызов, но рука была пустая и только делала вид, что держит клинок.
– Я не дерусь с безоружными… – начал Яр–Тур, но досказать не успел.
Незнакомец одним прыжком достал его и сделал выпад пустой рукой. Яр–Тур привычно закрылся щитом и поступил верно: зазвенела сталь и кое–как слаженный бабьими руками щит раскололся.
Жихарь ахнул, но остался на месте: вмешаешься – не оберешься обиды от побратима. Богатырь углядел, что из–под черной причудливой шапки чужака спускается на спину черная косица.
«Баба в штанах, последние времена пришли!» – ужаснулся он, словно бы и не в Окаянии недавно гостил.
Но кем–кем, а бабой незнакомец не был. Он стал теснить Принца к деревьям.
Меч Яр–Тура сам по себе звенел в свободном воздухе, то и дело сталкиваясь с невидимым клинком. Потом с жалобным стоном переломился.
Никогда богатырь о подобном оружии не слыхал, но в смертную для Принца минуту, видно, пришли из ниоткуда в ум сонные наставления Беломора. Жихарь выскочил на поляну и крепко придавил ногой к земле тень, которую отбрасывал незримый меч чужака.
Незнакомец устремился со всей силой вперед, чтобы нанести последний колдовской удар, но из–за Жихарева вмешательства утратил равновесие и полетел носом вниз. Богатырь пал ему на спину и стал отбирать незримый клинок, остерегаясь, чтобы не порезаться. Клинок в руке чужака мотался туда–сюда – это было видно по скашиваемой жухлой траве.
– Так нечестно, сэр Джихар! – заорал Яр–Тур.
Будимир слетел со шляпы и немного поклевал врага, одобряя тем самым действия хозяина.
– А колдовским оружием биться честно? – возразил Жихарь. Он уже отобрал чародейный клинок и, сидя верхом на лягающемся противнике, лихо рубил воздух. Меч был хоть и мнимый, да тяжеленький.
Пока он торжествовал победу, незнакомец так ловко и сильно мотнул головой, что косичка, тоже неожиданно тяжелая, оплела Жихарю шею и стала давить.
Глаза богатыря полезли наружу, а Принц попросту растерялся от наглости побежденного. Жихарь хрипел. Он со зла решил отрубить хитрым мечом чужую башку заодно со зловредной косицей, но потом пожалел поверженного и попросту приласкал его свободным левым кулаком.
– …Жаль, что вы убили его, сэр брат, – сказал Яр–Тур. – Немало полезного мог бы он поведать нам о нравах и обычаях драбаданских.
– Ничего бы он не поведал – он и сам в Драбадане чужой, – сказал богатырь.
– Пришелец из Чайной Страны, по роже видно.
Пришибленный был молод, желт лицом и раскос глазами. Глаза, как ни странно, продолжали блестеть.
– Да не так уж я его и убил, хоть и перестарался. Дай–ка воды! И чего ты, дурной, на людей бросаешься?
– Хотел бы узнать ваши светлые имена, – произнес чайнец мягким и тонким голосом.
– Живой! – убедился Жихарь. – Тогда знай: поднял ты свой подлый и лиходейный меч на королевича неведомой страны, преславного Яр–Тура. А я побратим его, знатнейший воевода Жихарь из Многоборья, поразивший в смертном бою самих Гогу и Магогу.
– Давно слышал ваши имена. А теперь посчастливилось встретить вас! – заявил незнакомец. – Я же – Лю Седьмой, бедный монах, бредущий по свету под дырявым зонтиком!
С этими словами он извлек из травы и раскрыл над головой зонтик. Зонтик и вправду был дырявый.
– Это где же ты наши имена слышал. Бедный Монах? – озадачился Жихарь.
– Так полагается говорить при встрече с незнакомыми людьми, – отвечал Лю Седьмой. И добавил: – Таланты ваши выше неба и глубже моря!
– Оно так! – согласился Жихарь. – Но об этом пока мало кто знает.
– В пути нам чаще встречались призраки и чудовища, нежели люди, склонные к распространению слухов, – добавил Яр–Тур.
Жихарь развязал заплечный мешок, достал подорожные гостинцы, настряпанные руками многочисленных возлюбленных. Лю Седьмой тоже полез в котомку, где было немало чудес.
– Разве такое едят? – испугался Жихарь.
– Кушанье называется «Битва тигра с драконом», – улыбнулся Лю Седьмой.
– Боюсь, что битва эта и в животе продолжится. А нет ли лучше вина?
Лю Седьмой немедленно вытащил глиняный жбан.
– Когда великий мудрец занимается незначительным делом, он им тяготится и невольно тянется к вину, – оказал Бедный Монах.
– Да ты хороший человек, правильный! – обрадовался богатырь.
Вино было непривычное, но крепкое. Оно быстро исторгло из побратимов их нехитрые сиротские истории, которые Лю Седьмой выслушал со вниманием и почтением.
– Воистину схожи судьбы великих людей! – объявил он. – Некогда в провинции Шао–дябань жила супружеская пара, неустанно возделывавшая рисовые поля и молившая небо о ниспослании наследника в течение пятидесяти лет. Небо вняло их просьбам, и вот однажды на исходе правления под девизом «Целомудрие и животноводство» почтенный земледелец вышел на рассвете из своей скромной хижины, чтобы в очередной раз сжечь свиток с прошением Госпоже Великой Бабушке. На самом пороге своего жилища он увидел повитого желтым императорским шелком ребенка. У младенца не было ни головы, ни рук, ни ног, ни глаз, ни ушей, ни прочих отверстий, что, несомненно, указывало на его божественное происхождение…
– Эй, погоди! Как же дед догадался, что это младенец, а не беглый Колобок?
– Так ведь молили–то о младенце!
– А ты здесь при чем?
– Я и был тем самым божественным ребенком.
Жихарь и Яр–Тур с недоверием осмотрели сотрапезника: вроде все на месте…
– Причитания моих приемных родителей настолько растрогали Небо, что оттуда спустился Гао Железное Око с теслом и буравом в руках. Он придал моей бесформенной сущности надлежащие очертания, и тогда почтенные старики увидели, что тело мое поросло рыжей шерстью, а зрачки квадратные…
Жихарь обхватил голову Лю Седьмого руками, а Яр–Тур пальцами расширил узкие глазки.
– Все верно – зеница словно игральная кость! – вздохнул Жихарь и отпустил голову рассказчика.
– Прошло три года, – продолжал Бедный Монах, – и я изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Видя такую выдающуюся ученость, жители деревни собрали денег и отправили меня в столицу сдавать экзамен на звание чиновника. Уже тогда знал я наизусть восемьдесят три особенности и сто сорок четыре исключения, безошибочно излагал «Книгу о ненаписанном», сложил стихотворение «Пробираясь сквозь заросли конопли, забиваю косяк в ожидании друга»…
– Вы владеете искусством стихосложения?! – воскликнул пораженный Принц.
– С помощью скромных способностей достиг небесного совершенства, – поклонился Лю. – Среди титулов, которые стяжал недостойный, есть и звание Полководца Литературных Достижений.
– Тогда сказывай! – велел Жихарь. Лю Седьмой вскинул особым образом руки и возгласил:
Под горою Мышань Расцвела конопля молодая.
Дикий гусь пролетел, Устремляясь печально на Юг.
У заставы Хунань Я в беседке стоюу, ожидая, Не приедет ли с Запада Верный испытанный друг.
Мы бы выпили чашу Вина чужедальнего Юга И забили косяк Из пыльцы молодой конопли.
Но дорога пуста.
Ни врага там не видно, ни друга.
Только гусь одинокий И стонет, и плачет вдали!
Некоторое время восхищенные побратимы молчали, сопереживая гусю. Лю Седьмой осторожно спросил, поняли его друзья или нет.
– Конечно, добрый сэр Лю! Язык поэзии понятен во всем мире!
– Славная какая Чайная Страна! – похвалил незнакомую землю Жихарь. – У вас в одночасье и конопля цветет, и гуси на зиму улетают – здорово живете!
Только я одно не понял: какой такой косяк ты мечтал забить и куда?
– В глубокой древности, – распевно сказал Бедный Монах, – ни один мудрец или поэт не мог миновать конопляного поля, чтобы не забить косяк–другой.
Ныне обычай этот утрачен, ибо забыта самая его сущность. Некоторые пробовали, правда, прибивать мешочки с конопляной пыльцой к дверным косякам, но из этого ничего не вышло.
– Может быть, имелся в виду косяк гусей? – спросил Яр–Тур.
– Нет, – вздохнул чайнец. – Стихи слагают лишь про одинокого гуся.
– Да пусть себе летит, – отмахнулся Жихарь. – Ты рассказывай, что дальше–то было.
– В учении я преуспел и вскорости обогнал великовозрастных юношей. Особенно сдружился я со студентом У Дэ, приохотившим меня к вот этому рисовому вину.
В пятилетнем возрасте я уже мог перепить прославленных полководцев. А старший товарищ мой не уберегся. Когда он лежал возле винной лавки, забывшись мечтательным сном, двое студентов из числа неуспевающих учинили над ним жестокую насмешку: на лбу нарисовали древесного краба, совокупляющегося с уездным начальником из Циндао, а за каждое ухо воткнули пучок перьев… Когда злосчастный У Дэ проснулся, отчаянию его не было предела. Не в силах перенести позора и желая наказать обидчиков, он повесился невдалеке от их жилища…