— Гарантирую, что не обидят. Сегодня восьмое сентября. Думаю, через три недели. Значит, договорились, завтра пойдем к Хайме. Он будет рад! Да, забыл самое главное. Давис Эчандия купил новые типографские станки. Сейчас их устанавливают. Первое время на них будут работать гринго. А у нас при новой технике хлопот будет в сто раз меньше.
— Ладно, будем считать, что договорились.
Альваро Сепеда несколько заблуждался. Оба молодых писателя не просто работали в газете «Насьональ», они практически жили в редакции, участвуя в технологическом процессе издания обоих выпусков газеты с начала и до конца.
Вот что по этому поводу пишет Гилар: «Как вспоминает Герман Варгас — и это подтверждал сам Гарсия Маркес, — неуемные амбиции Альваро Сепеды вызвали недовольство многих сотрудников „Насьональ“, создав серьезные трудности. Сепеда много лет мечтал о том, чтобы иметь собственную газету, но когда это стало реальностью, он, по сути дела, все загубил» (15, 32).
Это был человек образованный, порядочный и невероятно требовательный в работе к себе и другим, особенно к пишущим журналистам, но его претензии и нововведения не раз служили причиной конфликтов и скандалов, вплоть до «итальянской забастовки».
— Ты, сеньор, баснословно талантлив, но еще молод! Ты не в состоянии посмотреть на себя со стороны! Ты здесь захиреешь, ты не сможешь развернуться должным образом и погибнешь, Габо! — так говорил Габриелю Альваро Мутис. Он работал в колумбийском отделении американской нефтяной компании «Эссо», занимался «PR-ом» и умел быть убедительным. — К тому же пьешь больше чем следует!
— Зато я — завредакцией! — Габриель пытался защищаться.
— Брось, Габо, ты только что сам говорил: в газете полный бардак! Ты завален работой, тебе некогда писать. А я нашел тебе хорошо оплачиваемую работу — редактором в самой престижной газете страны.
— «Эспектадор»… Там меня знают.
— И любят. И не забывай, что именно эта газета напечатала твой первый рассказ. И тот, кто открыл тебя, Эдуардо Саламеа Борда, нынче зам главного редактора. Он просил меня передать, что лично приглашает тебя.
— А Гильермо Кано?
— И главный редактор, и владелец газеты, ты же знаешь, это его отец — старик Габриель, твой тезка, — оба готовы хорошо платить!
— А Эдуардо не рассказывал, как все было с «Третьим смирением»? Почему он тогда его взял?
— Рассказывал. Ему понравился не столько стиль, сколько фантастический сюжет. Он сразу угадал в тебе талант. Эдуардо сначала показал рассказ своему брату Хорхе. И тот — ну что тебе говорить, наверное, это лучший писатель Колумбии — дал «добро».
— Так что, соглашаться, что ли? — В глубине души Габриель знал, что никуда не поедет, — у него не было сил на такую перемену, он не мог представить себе, как оставит Барранкилью и своих закадычных друзей.
— И не раздумывай, Габо! Правда, я должен тебе кое-что сказать. Старик Габриель Кано, когда узнал, что газета намерена пригласить тебя на работу, сказал мне: «Послушайте, Альваро, может, этот парень и талантлив, но его внешний вид — ужас что такое!» Я заверил его, что Кано в твоем лице будет иметь лучшего работника в газете, что он еще не видел такого трудягу, как ты, и т. д. Он не очень-то поверил, но через неделю пригласил меня к себе в кабинет и сказал: «А знаете, Альваро, вы оказались правы, он замечательно пишет. Спасибо вам. Тащите его сюда, в нашу газету!»
Однако Альваро Мутис так и не услышал от Гарсия Маркеса ничего определенного. Перед отлетом в Боготу он все-таки оставил Габриелю билет на самолет с открытой датой. Это было в первых числах января 1954 года. В суматохе тогдашней жизни Габриеля билет потерялся. Когда Альваро Мутис позвонил ему из кабинета главного редактора «Эспектадор», Габриель сказал, что билет у него украли и поэтому он прилететь не может. Тогда газета, по настоянию Мутиса, прислала Гарсия Маркесу другой билет. Сам же Мутис написал ему довольно резкое письмо, и тогда будущий лауреат Нобелевской премии устыдился.
Mamadores de gallo в количестве пятнадцати-двадцати человек три дня провожали Габриеля. Все отговаривали его от переезда в Боготу. Понимая, однако, что только там можно наконец всерьез попытаться издать «Палую листву», Гарсия Маркес распрощался с Барранкильей и, несмотря на свой патологический страх перед самолетами, улетел в столицу.
— Это что, все твои вещи? Плюгавый чемодан да два пакета! — с искренним изумлением произнес Мутис, который встретил Габриеля в столичном аэропорту «Течо».
— К чему мне много вещей! Тяжело таскать! Зато вот эти два пакета — мое будущее! Ты мне поможешь, Альваро, найти дешевую ночлежку?
— К черту ночлежку! Будешь жить у меня, пока не снимешь квартиру. Пора привыкать к цивилизации. Назавтра руководство газеты заказало ужин в твою честь в лучшем отеле Боготы. Пойдешь в моем костюме.
— Коньо, ты собираешься вот так командовать мной всю жизнь?
— Все зависит от того, как ты будешь себя вести.
— Спасибо, Альваро, теперь я вижу: ты — настоящий друг.
— Не стоит благодарности, — сказал Мутис и подумал: сколько еще понадобится времени, сил и терпения, чтобы сделать из Габо более или менее интеллигентного человека.
В чем Мутис не сомневался, так это в том, что два бумажных пакета — один потолще, другой потоньше — действительно представляли собою будущее писателя Гарсия Маркеса. В легком пакете находились старые варианты «Палой листвы» и еще один, четвертый, еще не правленный, а значит, не последний. В увесистом — сложенные вдвое газетные рулоны «Дома», основы целого ряда будущих книг писателя. «Дом» стал прародителем, который произвел на свет, будто из Адамова ребра, роман «Палая листва» и, в той или иной степени, повесть «Полковнику никто не пишет», роман «Недобрый час», сборник рассказов «Похороны Великой Мамы» и роман-эпопею «Сто лет одиночества» (27, 295).
— Альваро, что происходит, коньо? — не скрывая раздражения, спросил Габриель. Вот уже пятый день он сидел в кабинете своего друга, этажом выше редакции «Эспектадор», и изредка правил материалы, которые приносил ему из редакции посыльный.
— Закон капитализма. К тебе присматриваются.
— Закон твоей сраной столицы! Я тут загибаюсь от холода и одиночества! Дай мне выпить, прошу тебя. И все что-то обещают… Лучше одно «возьми», чем два «я тебе дам!»
— Они знают тебя, Габо, как хорошего писателя, но не знают, что ты такое в журналистике. Провинциальных газет они не читали. Кто умеет ждать, доживает до глубокой старости. Все будет в порядке. Тебе, конечно, ром? Тебя ведь от виски тошнит. Ты знай себе старайся! — И Альваро наполнил рюмку лучшим ямайским ромом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});