От шампанского немного кружилась голова, Сашенька, чуть покачиваясь от выпитого, побродила по саду, полежала в гамаке, натянутом между двумя сучковатыми яблонями.
Она сама подпевала льющимся песням, наблюдая за детьми.
— Сашенька, — позвала Каролина. — Может, детям пора спать? Карло уже устал. Он еще слишком мал.
Сашенька посмотрела на Карло — он в голубой пижаме с нарисованными советскими самолетами сидел в кресле и дремал под музыку. Дядя Гидеон аккомпанировал Снегурочке на баяне и кричал:
— Браво, Подушечка! Ура!
— Моя подушечка, подушечка, подушечка танцует с дядей-душечкой, душечкой, душечкой, — пела малышка, погрузившись в собственный мир. — Трампам-пам, трам-пам-пам!
— Спасибо, Каролина, — ответила Сашенька. — Пусть Карло еще побудет. Детям так весело.
Конечно, детям уже давно пора было спать, но когда они вырастут, смогут похвастаться: «Мы видели, как Утесов и Цфасман вместе пели блатные песни! Да, в 1939 году, после Великого прорыва, после коллективизации и многих лет борьбы, они пели у нас на даче!»
Она поздравила себя с тем, что вечер удался. Почему все приехали к ней в дом? Потому что она редактор журнала? Она была «культурной советской женщиной», хорошо известной своей «партийностью», своей суровой верой в партию. Неужели пришли потому, что мужчины считают ее привлекательной? «Возле меня никогда еще не было такой суеты, — подумала она.
— Хорошо, что я надела свое льняное летнее платье, оно так оттеняет мой загар». И конечно, гостей привлекала власть ее мужа. Все писатели были этим очарованы.
— Значит, вот она — товарищ редактор журнала «Советская женщина», — раздался насмешливый голос позади нее.
— Вы меня напугали, подобравшись так исподтишка, — засмеялась она, повернувшись в гамаке, чтобы посмотреть, кто это над ней подшутил.
— А кто бы устоял против такого искушения? — ответил он.
— Вам следует относиться к товарищу редактору с уважением, достойным советского человека! Кто вы такой? — спросила она, поднимаясь; от шампанского немного кружилась голова.
— Меня не приглашали, — признался мужчина, — но я все равно пришел. Услышал о ваших приемах. Все здесь — или почти все.
— Вы имеете в виду, что я всегда забывала вас пригласить?
— Именно, но меня трудно заполучить.
— А вы не производите впечатления скромного человека. Или слишком несговорчивого. — Она была рада, что надушилась «Коти». — Тогда почему вы пришли?
— Даю вам три попытки.
— Вы горный инженер из Сталино?
— Не угадали.
— Вы летчик, один из сталинских соколов?
— Не угадали, последняя попытка.
— Вы важный аппаратчик из Томска?
— Я сейчас не выдержу, — прошептал он.
— Тогда ладно, — сдалась Сашенька. — Вы Беня Гольден, писатель. Мой грешный дядя Гидеон сказал, что пригласил вас. А вам известно, что мне нравятся ваши испанские рассказы?
— Премного благодарен, — сказал он по-английски с американским акцентом. — Мне всегда хотелось писать для «Советской женщины». Это моя розовая мечта.
— Вы сейчас смеетесь надо мной, — вздохнула она, отдавая себе отчет в том, что ей нравится беседовать с этим странным мужчиной. — Но нам действительно нужна статья о том, как приготовить детское шоколадное пирожное и советские конфеты — вкусные и полезные лакомства для семей трудящихся. Или, если вас это не вдохновляет, может быть, тысячу слов о духах «Красная Москва», которые выпускает парфюмерный трест товарища Полины Молотовой? Сейчас не смейтесь — я серьезно.
— Да я бы и не посмел! Никто бы в наши дни не стал смеяться не подумав, особенно когда дело касается духов товарища Полины, которые, как известно каждой советской женщине, — настоящий переворот в парфюмерном деле.
— Обычно вы пишете о войне, — заметила Сашенька. — Как вам кажется, сможет Беня Гольден справиться с по-настоящему серьезным заданием?
— Ваши задания по-настоящему серьезны, товарищ редактор, — ответил Беня Гольден. — Я верю, вы не станете смеяться над бедным писакой.
— Ну да! Бедным писакой! Ваши рассказы расходятся неплохими тиражами.
Повисло молчание.
— Мне прикажете стоять при всем честном народе, — спросил Беня, меняя тему разговора, — или разрешите присесть рядом с вами?
— Разумеется. — Сашенька подвинулась в гамаке.
Беня был одет в белый костюм с очень широкими брюками клеш и пристально смотрел на нее желтыми зрачками своих голубых глаз из-под нависших бровей.
Он уже начинал лысеть. В неярком розовом свете она видела его длинные, как у девушки, ресницы, и ей было известно, что по происхождению он еврей из Галиции, которая сейчас являлась территорией Польши. Сашенька вспомнила: мать говорила, что галичане наглее, чем литовцы, — вероятно, Ариадна знала это по собственному опыту. «Не уверена, что он мне нравится, — внезапно подумала она, — есть в нем какая-то нагловатость».
Она ощутила скованность в движениях, когда усаживалась назад в гамак, чувствуя, что ее раздражает то, как он к ней подкрался. Он посягнул на ее уединение, от его близости у нее все внутри дрожало.
— У меня есть идея для статьи, — сказал Беня. — Как вам?
«Благотворное, но и развращающее влияние духов «Красная Москва» и чулок Мосшвейпрома на ударниц и стахановок угольных шахт Донбасса в ходе выполнения Второй пятилетки».
Он засмеялся, и Сашенька подумала, что он, наверное, пьян, если говорит такие нелепые и опасные вещи.
— Мне не очень нравится эта идея, — рассудительно заметила она. Встала, качнув гамак.
— Сейчас вы ведете себя как важная советская матрона. — Он закурил.
— В своем доме я буду вести себя, как хочу. Это была мещанская шутка, совсем не наша. Думаю, вам лучше всего уйти.
Она бросилась к дому, прямо дрожа от ярости. На мгновение она расслабилась, его слава и его присутствие в ее доме вскружили ей голову, но верность партии отрезвила ее. Этот кривляющийся наглец приехал сюда случайно или его подослали, чтобы погубить ее вместе с семьей? Неужели он не знает, кто ее муж? Беспокойство о зыбком счастье еще больше растревожило ее.
Затем, вынырнув из туманной темноты, Сашенька увидела Карло, который спал в большом кресле у пианино. Он выглядел очаровательно, его вздернутый носик и закрытые глазки были такими трогательными.
Снегурочка сидела у дяди Гидеона на коленях и старалась засунуть в рот уголки своей розовой подушки, пока тот беседовал с Утесовым о новой картине Эйзенштейна «Александр Невский». Подружка Гидеона, актриса, сама почти дитя, сидела рядом с ними на диване и широко распахивала глаза, прислушиваясь к разговору мужчин.
— Дядя Гидеон? — позвала Сашенька.
— Мне что-то угрожает? — притворно ужаснулся он.
— Мне не нравится ваш приятель Гольден. Я хочу, чтобы он ушел. — Сашенька взяла Карло на руки и поцеловала в лоб, осторожно, чтобы не разбудить.
— Пошли, Снегурочка. Пора спать.
Откуда-то появилась Каролина и поманила пальцем девочку.
— Не хочу спать! Не хочу спать, — закричала Снегурочка. — Я играю с дядей Гидеоном.
Гидеон хлопнул себя по колену.
— Даже я должен был ложиться спать в такое время, когда был маленьким!
Внезапно Сашенька почувствовала, что устала от вечеринки и гостей.
— Не капризничай, Снегурочка, — попросила она. — Вы сегодня получили такие прекрасные подарки. Мы позволили вам поиграть, но сейчас вы уже устали. Я не устала, ты глупая, я хочу еще обнять дядю Ираклия! — Снегурочка топнула ногой и сделала вид, что очень рассердилась. Сашенька рассмеялась.
Из гостиной прекрасно просматривалась часть Ваниного кабинета. Направляясь к двери кабинета мужа, Сашенька видела его кудрявую седеющую голову и его грудь в портупее. Он все еще был в синих брюках, но теперь уже в своей любимой вышитой рубашке.
Ваня сидел за столом, на котором стояли три телефонных аппарата, один из них — новая оранжевая «вертушка», экстренная связь с Кремлем. Он спорил с дядей Менделем, одним из немногих старых большевиков, которого избрали в Центральный комитет на съезде в 1934 году, а на XVIII съезде переизбрали. Остальная «старая гвардия» сгинула в «мясорубке», Сашенька знала, что многих уже расстреляли. Но Мендель выжил.