Когда арестовывали кого-то из их товарищей, Ваня всегда закрывал дверь кухни (чтобы дети не услышали) и шепотом называл имя.
Если арестовывали кого-то очень известного, как Бухарин, например, он лишь пожимал плечами:
— Враги повсюду.
Если речь шла об их хорошем друге, с которым они отдыхали в Сочи, она очень сожалела.
— Органам лучше знать, но…
— Причина есть всегда, — отвечал муж. — Значит, так надо.
— Эти люди скрывают свое истинное лицо и маскируют нищету своих убеждений. А ведь Снегурочка хотела поиграть с их детьми….
— Значит, она не будет завтра играть! — резко обрывал Ваня.
— И не звони Елене! Будь осторожна!
Он целовал ее в лоб — и на этом разговор заканчивался.
«Нельзя делать революцию в шелковых перчатках», — говорил товарищ Сталин, и Сашенька каждый день повторяла его слова. Но недавно, на XVIII съезде партии, товарищ Сталин сказал, что с врагами народа покончено. Ежов, неистовый нарком внутренних дел, был снят с поста и арестован за превышение власти, а новым наркомом назначен Лаврентий Павлович Берия, который восстановит социалистическую законность.
Из-за выпитого пива и жары беседа текла лениво, мужчины хохотали над одним из голов, которые забил Ваня за их любительскую футбольную команду.
Сашеньке трудно было представить, почему мужчины так любят обсуждать футбол. Она вздохнула. Они с Ваней были полными противоположностями: он рабочий из крестьян, она — образованная дочь буржуа. Но всем известно, что у таких разных людей зачастую бывают крепкие браки: она получила доброго, успешного мужа, родила двух прекрасных детей, у нее был личный шофер, машины, эта идиллическая дача, а теперь и два американских холодильника.
Каролина стала накрывать к обеду большой стол на веранде. Сашенька, которая всегда приглашала гостей отпраздновать Первомай, размышляла над предстоящим обедом и гостями. Дядя Гидеон приведет своих друзей-кутил и будет вести себя не совсем пристойно. Раздался визг. Карло схватил любимую подушку Снегурочки, девочка бегала за ним по гостиной, возле «красного уголка». Они хохотали во все горло.
Сашенька прогуливалась по веранде, напевая одну из песен Любови Орловой.
Она остановилась, на нее внезапно накатила пугающая волна счастья. Она верно выбрала свой путь в истории; мощь Советского Союза была велика — громадные металлургические заводы и тысячи танков и самолетов; товарища Сталина любит народ. Как многого достигла партия! В какое счастливое и героическое время она живет! Что бы сказал ее дедушка, туробинский раввин, до сих пор живущий в Нью-Йорке, о ее головокружительном счастье?
«Не искушай судьбу», — так бы он сказал, но ей как никому другому было прекрасно известно, что это средневековые суеверия! А праздновать было что!
— У нас есть водка? — прокричала она Ване.
— Да, и графин грузинского вина в багажнике машины!
— Отлично, налей мне выпить! И поставь на патефоне танго утесовского джаза!
К ней присоединились дети и муж. Ваня поднял Снегурочку на руки и сделал вид, что медленно танцует с ней, как совзрослой. Сашенька держала на руках Карло и, подпевая, кружилась с ним. Они с Ваней одновременно перевернули детей вверх тормашками, а потом подхватили их опять. Дети завизжали от восторга.
«Сколько еще товарищей танцуют со своими детьми? — подумала Сашенька. — Большинство из них — такие скучные!»
3
Солнце спустилось за горизонт, окрасив сад в ностальгический багрянец, который заставляет москвичей задуматься, как бы провести лето на дачах.
В семь начался ужин, и, как и предсказывала Сашенька, первым приехал дядя Гидеон, а с ним несколько приятелей: Утесов и Цфасман с Машей, молодой актрисой Малого театра с надутыми губками — Сашенька подумала, что это его новая победа.
Гидеон, мужчина уже не первой молодости, но все еще сильный и энергичный, остался таким же бесстыдником, как и двадцать лет назад. На нем была простая рубаха и голубой французский берет — подарок, как он утверждал, его приятеля Пикассо.
Или Хемингуэя? Казалось, кого только не знал Гидеон — балерин, летчиков, актеров, писателей. Сашенька рассчитывала, что дядя приведет эту богему сегодня к ним на дачу.
Дядя Мендель, весь изжарившийся в теплом костюме и галстуке, прибыл точно в назначенный час со своей женой Наташей и дочерью-красавицей Леной, студенткой, которая унаследовала от матери раскосые глаза и смуглую кожу.
Мендель тут же принялся обсуждать с Ваней внешнюю политику.
— Японцы лезут в драку… — начал он.
— Пожалуйста, хватит о политике, — попросила Лена, топнув ножкой.
— А больше я не знаю, о чем говорить, милая, — запротестовал отец своим звучным баритоном.
— Вот именно! — выкрикнула дочь.
Вскоре на подъездной аллее было не проехать от ЗИСов, «бьюиков» и «линкольнов», которые пытались припарковаться на обочине. Сашенька попросила Разума навести порядок. Разум, пьяный в стельку, стал кричать, показывать, куда встать, стучать кулаком по крышам автомобилей, но закончилось все тем, что он угостил остальных шоферов пивом и они организовали собственный пикник у ворот. К Сашенькиному изумлению, от вмешательства Разума стало еще хуже.
Пьяный Разум был особенностью всех приемов Палицыных.
Сашенька пригласила гостей к столу.
Гости наполнили тарелки закусками, которыми был щедро уставлен стол: пирожки, блины, копченая сельдь и осетр, говяжьи котлеты.
Пили водку, коньяк, крымское шампанское. Роль хозяйки непроста, но Сашеньке нравилось, особенно после знакомства с новыми приятелями Гидеона, людьми искусства.
— Значит, это твоя племянница, Гидеон? — спросил Леонид Утесов, не выпуская Сашенькину руку из своей ладони. — Какая красавица! Я очарован. Может, сбежите от своего супруга и поедете со мной на гастроли на Дальний Восток? Нет? Она мне отказывает, Гидеон. Что же мне делать?
— Мы любим ваши песни, — сказала Сашенька, наслаждаясь мужским вниманием и радуясь, что надела такое красивое летнее платье. — Ваня, поставь пластинку Утесова!
— Зачем же играть музыку? — воскликнул Гидеон. — Когда ты можешь сама с ним играть!
— Дядя, ведите себя прилично, а не то будете мыть посуду, — пригрозила Сашенька, в изумлении тряся своей коротко стриженной головкой.
— Вместе с Каролиной? — взревел он. — Почему бы и нет? С превеликим удовольствием!
Ваня попросил тишины и поднял тост за Первомай и за «родного товарища Сталина».
Сгущались сумерки, Утесов начал наигрывать на пианино, к нему присоединился Цфасман. Вскоре они вместе запели одесскую тюремную песню. Дядя Гидеон аккомпанировал им на баяне. Пианист из Художественного театра играл на пианино, а Исаак Бабель, крепкий малый со смешливыми глазами за стеклами очков и озорными усами, вздернутыми над широким ртом, склонился у инструмента и наблюдал за игрой.
Гидеон утверждал, что где Бабель, там и веселье. Сашенька обожала его «Конармию», его взгляд на вещи.
— Бабель — это наш Мопассан, — сказала она Ване, когда супруг подошел к ним; он лишь пожал плечами и вернулся к себе в кабинет. Сашенька с Карло на руках стояла подле музыкантов и подпевала, а мужчины делали вид, что поют лишь для нее. Снегурочка в танце кружилась по комнате, в нарядном розовом платье, со своей неизменной подушечкой. Пока над дачей лилась воровская песня, Сашенькины гости — писатели в мешковатых льняных костюмах, усатые партийные деятели в белых гимнастерках, кепках и широких брюках, летчик в форме (один из «сталинских орлов»), актрисы, благоухающие французскими духами, в платьях с низким декольте а-ля Скиапарелли [10]— вели неспешные беседы, пели, курили, флиртовали.
Первомай начался парадом на Красной площади, а закончился попойкой на советский лад, с верхов общества до низов. Где-то даже сам товарищ Сталин с товарищами из правительства поднимал тост за революцию. Ваня как-то рассказывал Сашеньке, что за Мавзолеем есть небольшая комната, где стоит выпивка и закуска, потом все едут к маршалу Ворошилову, а потом — пировать на одну из подмосковных дач.