Если команда-лидер играет с командой-аутсайдером, можно смело ставить на победу лидера. Но даже в футболе результаты могут быть непредсказуемы, и есть множество примеров, когда чемпионы мира проигрывали командам, которые до этого никак себя не проявляли. Получается, что неправильно оценивать свой творческий потенциал по тем результатам, которые были достигнуты до этого. Ведь вы накопили опыт и стали сильнее. В момент, когда вы осознали, в чем была ошибка, ваши творческие способности выросли, и теперь вы готовы на большее.
Поэтому независимо от той работы, которой вы сейчас занимаетесь, нужно целенаправленно перевести внимание на творческие задачи. Поставить себе цели, которые вы никогда не ставили. И начать их достигать. Вполне вероятно, что поначалу вас может постигнуть неудача. Но, как ни парадоксально, хотя неудача не очень хороша для творческой карьеры, она весьма полезна для Я-концепции. Ведь в момент, когда что-то идет не так, ваше внимание переключается на оценку себя: «Готов ли я к этой неудаче? Что я буду делать? Почему это произошло?» И дальше важно принять решение: «Я к неудаче готов. Я продолжаю. И я ищу новый путь». В этот момент и происходит становление творческой личности. Неудача в данном случае играет роль оселка, на котором затачивается острейший нож.
Все это остается справедливым не только для новичков, но и для признанных мастеров. Возьмем ситуацию, когда известный и популярный режиссер снимает новый фильм. С одной стороны, можно спрогнозировать, что новый фильм также окажется популярным. Но есть и другая сторона. Режиссер уже достиг определенного уровня и может захотеть не повторять привычный успех, а попробовать что-то принципиально новое. Но какова вероятность того, что этот новый фильм понравится публике? Ведь публика уже привыкла к определенной подаче.
Ярким примером подобного восприятия можно считать первую постановку пьесы Антона Павловича Чехова «Чайка». Премьера состоялась 17 октября 1896 года в Александринском театре в Петербурге и вошла в историю театра как небывалый провал.
Однако не все восприняли пьесу плохо. Юрист А.Ф. Кони писал Чехову: «“Чайка” – произведение, выходящее из ряда по своему замыслу, по новизне мыслей, по вдумчивой наблюдательности над житейскими положениями. Это сама жизнь на сцене, с ее трагическими союзами, красноречивым бездумьем и молчаливыми страданиями, жизнь обыденная, всем доступная и почти никем не понимаемая в ее внутренней жестокой иронии, – жизнь, до того доступная и близкая нам, что подчас забываешь, что сидишь в театре и способен сам принять участие в происходящей перед тобою беседе».
По словам В.И. Немировича-Данченко, “Чайка” – единственная современная пьеса», захватывающая его как режиссера, а Чехов – «единственный современный писатель», который представляет большой интерес для театра с образцовым репертуаром».
Вскоре режиссеры Художественного театра Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко ставят эту же пьесу. И 17 декабря 1898 года постановку ждал оглушительный триумф.
Станиславский рассказывает в своей книге «Моя жизнь в искусстве»: «Как мы играли – не помню. Первый акт кончился при гробовом молчании зрительного зала. Одна из артисток упала в обморок, я сам едва держался на ногах от отчаяния. Но вдруг, после долгой паузы, в публике поднялся рев, треск, бешеные аплодисменты. Занавес пошел… раздвинулся… опять задвинулся, а мы стояли как обалделые. Потом снова рев… и снова занавес… Мы все стояли неподвижно, не соображая, что нам надо раскланиваться. Наконец, мы почувствовали успех, и, неимоверно взволнованные, стали обнимать друг друга, как обнимаются в пасхальную ночь. М.П. Лилиной, которая играла Машу и своими заключительными словами пробила лед в сердцах зрителя, мы устроили овацию. Успех рос с каждым актом и окончился триумфом. Чехову была послана подробная телеграмма».
Силуэт летящей чайки стал эмблемой театра, а Чехов – его постоянным автором.
История провала и триумфа «Чайки» показывает, что, если бы Чехов стал ориентироваться только на прошлые удачные творческие ходы, провала бы не было – но и выхода на новый уровень тоже. Поэтому уверенность в себе нужно основывать не на том, что говорят окружающие, а на своих собственных эмоциях и чувствах.
Чем сильнее ваша увлеченность предметом, тем выше ваш творческий потенциал. Чем глубже вы погружаетесь в себя, тем более новым и свежим будет ваше творение. Полная отдача творчеству приводит к экстраординарным результатам.
Случаи, когда новая вещь художника была сначала встречена в штыки, совсем нередки. Премьера балета Игоря Стравинского «Весна священная» закончилась скандалом. Через год музыка балета была сыграна в концертном исполнении. В этот раз композитора ждал триумф. Зрители устроили овацию, а потом торжественно вынесли автора на руках.
После публикации «Преступления и наказания» Федора Михайловича Достоевского была масса не просто критических, но даже оскорбительных отзывов. Критики называли роман «дребеденью», «позорным измышлением», «произведением самым жалким».
В подобных ситуациях чрезвычайно важна вера творческого человека в то, что он делает. Если он начнет опираться на мнение других, то будет ощущать беспокойство и тревогу, потому что не сможет спрогнозировать поведение другого человека.
Таким образом, мы приходим к важному выводу. Когда в процессе творческой деятельности человек начинает опираться только на себя, только на свои суждения, только на свое чувство прекрасного, в этот момент он начинает обретать уверенность в себе. Почему? Потому что совершенно очевидно, что, опираясь на себя, он всегда может довести результат до своего уровня.
Не случайно Пушкин в стихотворении «Поэту» дает наказ:
Поэт! не дорожи любовию народной.Восторженных похвал пройдет минутный шум;Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободнойИди, куда влечет тебя свободный ум,Усовершенствуя плоды любимых дум,Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;Всех строже оценить умеешь ты свой труд…
В то же время, если человек привыкает опираться на оценки других, он постепенно начинает сомневаться в собственной компетентности. Как следствие, возникает неуверенность в своей работе, раздумья о правильности выбранного направления, неудовлетворенность результатами. Это противоречивое эмоциональное состояние усиливается и фактически подавляет творческое начало.
Если эмоциональный разлад к тому же подтвердится отрицательными отзывами, это приведет к разочарованию, неудовлетворенности собой и, соответственно, подтверждению собственной некомпетентности. Особенно опасна такая ситуация, когда творец испытывает прилив вдохновения – ведь в этот момент он открыт и восприимчив к миру. Если он будет обращать внимание на отрицательные оценки, то лишится сил.
Для защиты от критики нужно понять, что каждый человек смотрит на мир по-своему. Критик всегда хочет свести творца к своему уровню. Но это значит, что художнику придется отказаться от себя.
Сомерсет Моэм писал: «Особенность художника состоит в том, что он чем-то отличен от других людей, а значит, и мир, построенный им, будет особенный. Эта особенность – самая ценная часть его багажа».
Поэтому мы подходим к следующему выводу: творчество способствует развитию творческой личности и вообще личности в том случае, если оно основано на интересе и любознательности к тому, чем человек занимается. Тогда каждое творческое действие будет вести к развитию творческого начала.
К оценкам других людей нужно относиться спокойно. Творческий процесс уже предполагает возможные неудачи.
Новые вершины
Теперь поговорим о том, как правильно творчески развивать себя и достигать все новых целей.
Биографии известных людей показывают, что их творческая жизнь похожа на покорение горных вершин. В начале своей карьеры они ставили себе яркую и интересную цель и все силы направляли на нее. Потом достигали успеха и делали паузу. Пересматривали свою жизнь и отношение к творчеству, а затем ставили уже принципиально иную цель.
Иногда поиск нового требует серьезной душевной работы. Иван Алексеевич Бунин в автобиографической повести «Жизнь Арсеньева» так описывает эту ситуацию: «Теперь у меня было еще одно тайное страдание, еще одна горькая «неосуществимость». Я опять стал кое-что писать, – теперь больше в прозе, и опять стал печатать написанное. Но я думал не о том, что я писал и печатал. Я мучился желанием писать что-то совсем другое, совсем не то, что я мог писать и писал: что-то то, чего не мог. Образовать в себе из даваемого жизнью нечто истинно достойное писания – какое это редкое счастье – и какой душевный труд! И вот моя жизнь стала все больше и больше превращаться в эту новую борьбу с «неосуществимостью», в поиски и уловление этого другого, тоже неуловимого счастья, в преследование его, в непрестанное думанье о нем».