— Я думал, ты умрешь, — пожимает плечами Дима. — Было так тебя жалко.
Прыскаю!
— И ты мне об этом честно сообщил! Настоящий, блин, старший брат! Помню, как поверила, что умираю!
— Да не можешь ты этого помнить! — хохочет он. — Не сочиняй.
— Помню-помню, хотя мама с папой тоже не верят, что такое возможно. Мне было не два, между прочим, а почти три! Ты поклялся, что это волшебный компот, и если я его не выпью, то всё, кранты. Похороните как того котенка на заднем дворе. Боже, какой компот был кислый! Невыносимо, — кривлюсь.
Дима смеется.
— Не можешь ты помнить, — повторяет упрямо.
— Но это правда! Ты был поразительно убедителен. И кстати, вылечил меня.
— Алька… — Брат меняет тон, произносит тише и будто вкрадчиво: — Ты всегда можешь со мной поделиться, я пойму. По крайней мере, постараюсь. Не хочу, чтобы ты осталась совсем одна. Этот дебильный период обязательно пройдет.
— Знаю. Мы из крутого теста. Самого крутого. Вытянем. Ну или нас похоронят как тех котят на местном кладбище.
— Что тоже вариант. Главное, маму стерилизовать после родов.
— Боже! — Я закрываю рот рукой и смеюсь над этой ужасной черной шуткой. Укоризненно качаю головой.
На следующий день мы всей оравой идем на службу в церковь, которой, сколько себя помню, является большой дом на главной улице нашего поселка.
Вообще, раньше местные относились к общине лояльно. Это сейчас суды и следствия, а прежде было мирно. Мы тоже не провоцировали, с листовками по домам не ходили. Жили себе да жили, вели дела.
Даже легенда имеется о том, как наши деды бежали из Сибири или с Севера. Уж не знаю, как они туда попали прежде, но не прижились. Бежали от зла, жестокости и беспредела. Схватив детей и то, что могли унести в руках.
Несколько семей прибыли на поезде одним днем из ниоткуда, купили повозки, лошадей и отправились в путь. Скитались несколько недель по местности, пока не нашли захудалое село. Разместились. По сравнению с местными наши в то время казались зажиточными и работящими. Бездомные люди, объединенные общей тайной. Они все до одного уничтожили документы и взяли фамилии деревенских.
Кто такие были? От чего бежали? Высокие, сильные как быки, темноволосые мужчины и статные, красивые женщины.
В детстве я вкладывала в слово «зло» магический смысл. Представляла уродливого демона, который обрушивает на порядочных крестьян кару в виде засухи или молний. Позже начала предполагать, что это была власть или бандиты.
Но в глубине души, по смутным воспоминаниям деда, мы с Димой догадываемся, что бандитами были как раз мы сами. Разбойниками, что бежали от правосудия. Осев, резко притихли и ударились в религию. Благодаря своду правил жили мирно, рожали много детей. Очень быстро деревня покрупнела. Это были золотые десятилетия для общины. Дети уезжали учиться в города, но всегда возвращались обратно.
Шло время. Теперь, в век интернета, уже и не верится, что людям было достаточно семьи. Что больше им ни о чем не мечталось.
Столько лиц знакомых! Да все, что уж тут говорить. Мы с девочками одеты в длинные платья, на головах повязаны платки. Мальчики, несмотря на жару, в рубашках с длинным рукавом. Я здороваюсь, киваю, кого-то обнимаю и клюю в щеку.
Молодежь все чаще покидает общину с концами. Поэтому, увидев меня, пожилой староста бросается обниматься.
— Нам нужны, просто необходимы хорошие юристы! — громко объявляет он, сжав мои плечи. — Алина, доченька, отличной тебе учебы. Получай диплом и возвращайся скорее! С каждым годом сохранять целостность нашего мира становится сложнее. Мы очень ждем тебя.
Вежливо улыбаюсь окружающим. Им необходим бесплатный крутой адвокат — это правда. Дима не раз упоминал. Они смотрят с надеждой, а я... мрачнею. Ощущаю себя подлым предателем. Воспитание под кожей. Из обязанностей слеплено сердце.
Смотрю, как молятся девочки, как Ася усердно поет церковную песню. Они верят. Искренне верят, и сердце сжимается. Потому что моя вера в чудеса давно надломилась, и так сильно хочется, чтобы эти невинные крошки не разочаровались в своей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Маму выписывают на пятый день после операции и на десятый — после моего возвращения. Мы встречаем ее яблочным пирогом, шариками и плакатом, который рисовали вместе. Мама плачет от счастья, не выпускает из объятий мелких. Остальные тоже льнут. И мне, честно говоря, хочется к ней прижаться, да все некогда.
Потому что назавтра дом, как крепость, атакуют гости! Соседи идут и идут. Тащат угощения, продукты. Надо всех встретить, за стол усадить, что накрыли тут же во дворе. Праздники в общине шумные и веселые.
Суечусь и воображаю, что приехал Артём. Что душнила сидит за столом, смотрит на это все и обалдевает. Держит в руках единственную вилку.
Боже! Обхохочешься.
Как вообще наши вселенные могли пересечься? Невероятное стечение обстоятельств. Но почему-то приятно об этом думать, тепло становится.
В какой-то момент открываются ворота и заходит папа. Дети, и наши, и чужие, вскакивают и несутся к нему. Староста радуется. Мама охает.
Следом за отцом заходят дядя Слава и незнакомый мужчина.
Дима встает и уходит в дом. Я опускаю глаза, не позволяя себе подобную дерзость прилюдно, — осудят, пойдут разговоры. Делаю вид, что ем, пока дядя Слава не подходит близко и не заговаривает:
— Алина, это Виктор. Познакомься. Мы проделали такой путь ради тебя.
Поймали все-таки. Свататься хотят. Набираю в грудь побольше воздуха и выпаливаю:
— Приятно познакомиться. Но не стоило.
Вечером мне устраивают ад.
Мама причитает, что я уже взрослая, вот-вот двадцать. Подозрительно, что девушка столько времени одна, ни с кем не встречается, замуж не хочет. Что-то не так во мне, мысли у людей нехорошие. Учеба — это, конечно, похвально, но и о роли жены забывать нельзя. Если до двадцати пяти не родить, матка просто засохнет.
Да господи!
Отец когда-то давно изучал анатомию и вроде как встает на мою сторону, но при этом гнет ту же линию:
— Алина, Виктор в Москве живет. Ты же хотела в столице остаться? Вот тебе шанс! Возможно, единственный. Познакомься, покажи себя с лучшей стороны.
Виктор не женат и за свои сорок женат не был. Мелкий служащий в банке. Объективно он не страшный, обычный. Но знакомиться совсем не хочется. Давление родителей становится невыносимым, спорить с ними не получается, они просто не слушают. Я меняю билеты и улетаю этой же ночью.
В аэропорту встречает Адель. Увидев ее, я искренне радуюсь. Мы крепко обнимаемся, а потом долго смеемся, рассматривая мои пальцы. Две недели на хозяйстве — и от маникюра остались одни воспоминания.
— Нет, в таком виде я тебя на работу не выпущу. Мы немедленно едем в салон! — объявляет Ади. — Малыш, тебя совсем замучили!
После салона красоты мы с Наирой и другими девочками обедаем, делимся новостями. Я расслабляюсь, оказавшись в более понятной и близкой среде, где никто не переживает за возраст матки.
Все идет душевно и хорошо вплоть до того момента, когда Адель раздает адреса ресторанов или гостиниц, где нас ждет работа.
В эти минуты ком застревает в горле и голова кружится.
Нравится мне эскорт. Нравится компания красивых, свободных и богатых девушек. Нравится атмосфера, легкость. Очень нравится уверенная, утонченная Адель. В общем, всё хорошо, но ровно до тех пор, пока не наступает необходимость с кем-то спать.
Делать нечего. Я заряжаюсь энтузиазмом от девочек. Об Артёме стараюсь не думать или вспоминать исключительно плохое. Как он по любому звонку срывался к Марии, которой при этом изменял и собирался продолжать изменять со мной. А у них, возможно, будет ребенок! Отвратительно.
Сердце колотится. Истомин ужасный, ужасный человек.
После поездки домой Солнечный банк практически опустел: детям и маме после операции нужно было много чего купить. Отец приехал на знакомство с Виктором, а затем отбыл дальше разбираться в себе. Ситуация нехорошая.