пусть будут, но я против того, чтобы строились только они! Надо же людям работу давать, возможность трудиться. И я тебе даже скажу, что не столь важно, приносит эта работа кому-то прибыль или нет. Важнее другое — то, что безделье развращает, отупляет человека. Впрочем, может, они к этому и стремятся? Не знаю…
А мы в это время нужны Ему, но Он не может заставить нас любить, иначе бы это не работало. Мы должны сами делать свой выбор. И нам надо всегда об этом помнить, когда мы выбираем как себя вести, что говорить, к чему стремиться. По большому счету, вообще неважно, чем ты будешь заниматься в жизни, какую профессию выберешь (если она, конечно, напрямую не связана с негативными энергиями разрушения). Будь ты строителем, дворником, поваром, шофером, слесарем, неважно кем, главное — что у тебя в душе происходит, какие эмоции там живут. Любишь людей — молодец, значит, помогаешь Богу в его созидательной энергии, нет — наоборот, служишь антибогу.
Понимаешь, тут ещё сложность состоит в том, что этот выбор делается постоянно, каждый день, каждый час, а иногда и каждую минуту. Он не постоянен, не раз и навсегда. Кто из нас не ошибался? Кто не злился, не гневался в этой жизни? Все мы люди, а человек, как известно, слаб. Но мы в силах измениться! Главное — захотеть! Да, это не просто подчас, это требует самоконтроля, усилий, работы над собой, но оно того стоит. В конце концов, это радостный труд, так как ты сам получаешь от этого радость. Главное — не останавливаться, а оступившись, снова вставать и идти дальше. Понимаешь меня?
Артем, всё это время стоявший у потемневшего окна, снова сел на свое место и налил в кружку уже остывшего чая.
— Думаю, что понимаю. Хотя многое так вот сразу сложно осознать, надо самому ещё обдумать всё, что ты сказал.
— Вот это правильно, думай. Слепо ни за кем не иди, от слепого подчинения толку не будет, надо самому в это всё поверить, принять нутром. Ладно, я пойду Людмиле соль отнесу, пока совсем не стемнело, да печкой уже заниматься пора, надо будет сегодня на ночь протопить хоть немного, и ужин пора готовить.
— Знаешь, дядь Ген, я, наверное, ужинать не буду, тем более чаю только что напились. Я лягу сегодня пораньше, а то голова ещё побаливает. Таблетку последнюю выпью и лягу.
— Как знаешь… Хочешь, так ложись. Сам себе постелишь?
— Конечно, постелю.
Когда дядька ушел, Артем быстро разделся и лег, но тут в сумке резко зазвонил телефон. Снова поднявшись, он достал мобильник. Звонил Ильшат.
— Алло, Артем! Привет! Ты случайно не в городе?
— Привет… Нет, я в деревне. А что?
— Не знаю толком, но Петрович попросил до тебя дозвониться. Кутейко тебя что-то ищет.
— Кутейко? Чего ему от меня понадобилось?
— Не знаю я. Петрович говорит, если есть возможность, то подскочил бы.
— Гм, — удивился Артем. — Ну раз надо, подскочу. Завтра после обеда.
— Добро́, я тогда так ему и передам. Ты как сам-то?
— Ничего, нормально.
— Ну давай, тогда. До завтра!
— Пока…
«Да что же это такое? Когда же от меня, наконец, все отстанут и дадут спокойно отдохнуть? — задумался Артем, спрятав телефон обратно в сумку. — Навалились со всех сторон, не отдых получается, а какая-то сумятица. Кутейко этот ещё. Чего ему-то от меня надо?»
Борис Васильевич Кутейко был у них в фирме заместителем гендиректора по общим вопросам, в том числе он курировал кадровые дела. Бывший армеец, полковник в отставке, фанат дисциплины, на всем белом свете он считал достойной лишь одну единственную книгу под названием «Общевоинские уставы вооруженных сил СССР». Со стороны подчас казалось, что ему доставляет прямо-таки радость подводить какого-нибудь нерадивого сотрудника под увольнение — с таким удовольствием он объявлял замечания и выговоры за опоздания, отсутствие на рабочем месте и другие нарушения внутренних инструкций практически всем, невзирая на должности, за исключением, может, равных себе других заместителей гендиректора. Сам же генеральный в этих делах доверял ему на сто процентов (к тому же они были какими-то дальними родственниками), и тот чувствовал себя на своем месте как рыба в воде. Впрочем, в дела службы безопасности он раньше никогда не лез, поскольку Павленко подчинялся всё же напрямую генеральному, но при случае всегда показывал кто здесь кто.
Когда дядя Гена вернулся, Артем вышел к нему в прихожую.
— Слушай, мне завтра надо будет на денек домой съездить, а потом снова к тебе вернусь, если ты не против.
— Как домой? У тебя же голова, сотрясение, — удивился дядька, раскладывая дрова у печки. — Тебе лежать надо больше, режим постельный и всё такое…
— Да вот позвонили только что, чего-то на работе я срочно понадобился. Ну и заодно вещи теплые возьму из дома, а то холодает.
— Ну как знаешь. Надо, так надо. Только вот голова твоя как же?
— Ничего, я же прыгать не собираюсь. Сяду в автобус да спать буду. Только это… Ты мне дашь денег на билет здесь до райцентра доехать? Там-то я картой рассчитаюсь.
— Конечно, дам… Я, правда, уже боюсь отпускать тебя куда-то, — засмеялся дядька. — А то к Петру пошел — в яму свалился, в райцентр поехал — бутылкой по голове дали. Каким мне тебя из дома-то ждать?
— Да брось… Ты же понимаешь, что это случайности.
— А вдруг нет?
— Ну, а что же тогда? Закономерности, что ли?
— А, может, это Он за тебя взялся? — И дядька снова показал пальцем вверх.
— Не понял… Что значит — взялся?
— Может, это Он до тебя достучаться хочет? Может, видит, что на перепутье ты стоишь и хочет, чтобы не свернул ты, куда не надо? Видит, что есть в тебе зерно правильное, что не пропащий ты совсем, вот и хочет, чтоб ты задумался о жизни.
— Гм, — хмыкнул Артем, — вот таким вот способом? Сначала в яму, потом бутылкой по башке?
— Ну, а как ещё человек задумается, правильно он живет или нет? Впрочем, яма с бутылкой это уже потом, а сначала ведь жена была, которая в лоб тебе заявила, что не любит, друг, который оказался «вдруг». Когда у человека всё гладко да сладко, он обычно живет и не думает ни о чем. Как овощ какой‑нибудь на грядке. К сожалению, так выходит на сегодняшний день, что только какие-то проблемы да жизненные трудности могут подвигнуть человека задуматься — а правильно ли я живу? К сожалению… Хотя, не все, конечно. Кто-то и без этого приходит к